По номеру машины вышли на Капущу.

Капущу поймали 29 октября. За это время стая успела убить ещё двух человек: милиционера И. Тетеркина и приехавшего из Молдавии на заработки М. Пештеряна. С Тетеркиным они повздорили мимоходом, а Пештерян просто не понравился - лицом не вышел.

Взяли Капущу не сразу. Дело в том, что после убийства Лариных Никитину не терпелось съездить в Верхнее Мячково, посмотреть на пожарище, узнать, что люди говорят. Капущу и Никитин посадили в машину знакомую даму, подъехали к дому тетки сожительницы Никитина - а жила она как раз в Верхнем Мячкове - и послали за теткой. А там ждала засада. И как только появился гонец от бандитов, милиционеры выскочили на улицу и начали стрелять. Женщины стоят посреди улицы ни живые ни мертвые от страха, милиционеры бегают и стреляют, а Капущу и Зобов молниеносно - в машину и полетели на берег Москвы-реки. Там они бросили машину, переплыли реку и скрылись.

Так раменская милиция проиграла первый раунд смертельного поединка. Все ведь прекрасно понимали, что каждый день мог принести новую жертву. Терять стае было уже нечего.

Но в последний день октября 1997 года Капущу все же взяли под стражу. И две недели он молчал. А потом заговорил. Я спросила Андрея Маркова, заместителя начальника отдела по расследованию важных дел, убийств и бандитизма Московской областной прокуратуры, почему Капущу начал давать ему показания, - он только пожал плечами. Может, потому, что Капущу понимал, что он смертельно болен - застарелый тюремный туберкулез, - а может, ещё почему. А потом пришла очередь Зобова. Зобов назвал Гулевского, а Никитин рассказал про Рослякова.

Рослякова, если помните, областной суд после нападения на инкассатора отпустили под залог, и судья все удивлялся, чего это Росляков на повестки не откликается. А у того времени не было. Сначала он убивал, а потом занимался сбытом награбленного. К началу января 1998 года, когда захлопнулся последний капкан, Росляков успел сбыть добра убитых почти на миллиард рублей. Кстати, дело об убийстве люберецкого инкассатора, по которому Росляков был отпущен под залог, не рассмотрено в суде. А Росляков молчит. У него хороший адвокат, кандидат наук, он запретил ему давать показания - и Росляков показаний не дает. Между тем 16 августа в Московском областном суде прошло распорядительное заседание по делу банды Капущу. Отбирали присяжных.

Капущу повезло. Он умер в тюрьме от туберкулеза. Кто первым расскажет присяжным, как за два дня, с 22 по 24 августа, были убиты девять человек? А всего известно о пятнадцати жертвах. И так как за две недели до смерти Капущу начал рассказывать все, стало ясно, что убийств и грабежей было гораздо больше. Но Капущу, я же говорю, повезло. А оставшиеся в живых ни в чем не раскаялись и, надо думать, на что-то надеются, потому что смертную казнь отменили и, значит, впереди у них - жизнь.

* * *

...Это хорошо, что их не расстреляют. Это был бы просто подарок судьбы - умереть в тюремном дворе от честной пули. Теперь наступил черед Елены Лариной. Она казнит этих людей, просто они об этом не знают.

На свете нет ничего сильнее материнской любви. Нет, не было и не будет. И если ей не было дано счастья умереть первой и не видеть, как убивают её детей, её душа переможет и это. Для того чтобы прийти туда, где будут её палачи. В Бога я не верю, но я верю, что Елена Ларина не даст им сомкнуть глаз, не даст смотреть на солнце, не даст забыть ту ночь, когда они пришли в маленький домик, где спали её дети.

И они ещё пожалеют о том, что их не расстреляли.

Убийство на лосином острове

Она ждала меня у входа в редакцию.

В турецком кожаном пальто с потертым песцом, в видавшей виды вязаной шапке.

Она не решилась подойти сразу и шла за мной, потом окликнула:

- Ольга Олеговна, я Леонтьева...

Вглядываюсь.

- У меня сына посадили на семь лет...

Убей, не помню.

- За мужа...

- Лосиный остров?

Обрадовалась, слабо улыбнувшись:

- Ну да, да...

Я останавливаюсь. Замирает и она. Потом ставит на снег старенькую сумку. Долго ищет в кармане конверт, из которого с величайшими предосторожностями извлекает фотографию и протягивает мне.

- Сын?

- Сын.

Не похож. Резкий подбородок, выпуклые надбровные дуги, тяжелый взгляд. Она сбоку заглядывает мне в лицо - все ли я вспомнила, все ли поняла, все ли увидела?

Не поняла и почти ничего не вспомнила, а зябкие февральские сумерки не располагают...

- Простите, как вас зовут?

- Тамара Васильевна.

- Тамара Васильевна, сын жив?

- Жив.

- Вернулся?

- Вернулся.

- Что же вы хотите?

И тут из темноты выступает женская фигура и останавливается рядом.

Сестра. Только повыше, помоложе и взгляд теплый.

- Мы вас очень просим, позвоните нам, когда сможете.

Застывшей рукой записываю телефон.

- Тома, пойдем...

И уходят.

А я стою и вспоминаю.

Зачем они приехали вдвоем?

Зачем вообще приехали?

Потом, уже дома, полистав старые тетради, нахожу записи к ненаписанному тогда материалу. А она начала со слов: "Мы живем на Лосином острове". Я так и написала: "Лосиный остров".

Что ж, на Лосином острове произошла история, старая как мир.

Жили-были мама с сыном.

Сын был маленький, а мама - молодая. Когда Жене исполнилось пять лет, мама вышла замуж. Так в доме на Лосином острове появился второй Женя, большой и веселый. И стали они жить-поживать, маленький Женя ходил в детский сад, потом в школу, мама работала в ателье закройщицей, а большой Женя работал в НИИ начальником отдела.

Тут у меня в тетрадке написано слово "машина" и дважды подчеркнуто.

Потом они купили машину, красные "жигули" первой модели. Большой Женя оказался на все руки мастер, на своей красной "копейке" они ездили отдыхать, куда хотели, а потом, когда времена изменились, большой Женя занялся извозом, поменял "копейку" на "трешку", и все было хорошо.

Это у меня в тетрадке обведено: "все было хорошо".

Я так делаю, когда мой собеседник долго рассказывает про что-то.

Значит, Тамара Васильевна долго рассказывала, как было хорошо. Может, и правда было.

А потом большой Женя стал кричать на маму.

Почему?