Или еще: если краденые вещи всплывут на черном рынке, который, как известно, нынче не тот, что был вчера. Раньше продать можно было все и деятельность барыг, промышлявших торговлей краденым, была более или менее на виду. Теперь же каждый действует на свой страх и риск. Что-то "толкнет" знакомым, с чем-то встанет у магазина или на рынке притулится. Но не поставишь же на каждом рынке или у магазина переодетого опера! Чем ценней вещь, тем больше риск "залететь" с ней. Я уж не говорю об иконах и редких ювелирных изделиях. Тут рынок более или менее локальный, а умный вор берет под заказ. Все остальное уходит как вода в песок, потому что все мы живем в эпоху Великого Ширпотреба, и чайники, утюги, кожаные пальто и телевизоры у нас примерно одинаковые.

Что же делать сыщикам?

Первый и самый надежный способ улучшить показатели, которых, как вы, очевидно, догадываетесь, никто не отменял, - не принимать заявления о краже. Ограбленным популярно объясняют, что раскрыть кражу наверняка не удастся. Зачем тогда поганить и без того малопривлекательный пейзаж лишней, ненужной бумажкой? Люди уходят ни с чем.

В иных случаях, когда у сыщиков есть ощущение, что кража может "пойти", стало хорошей традицией договариваться с потерпевшими о процентах со сделки. Мы ваши телевизоры найдем, а вы нам один отдадите.

Но что делать, если кражи продолжаются, а показатель раскрываемости как был едва заметен, так и остался? Очень просто. Слава богу, изоляторы временного содержания, как и тюрьмы, у нас не пустуют. Попался, скажем, человек с поличным. Почему бы ему не пойти навстречу товарищам из милиции и не взять на себя пяток-другой замшелых "висяков"? Ему все равно сидеть, а милиции приятно. А если милиции приятно, то и потерпевшим может быть приятно: уж из пяти-то телевизоров какой-то они опознают как свой. Ведь на бытовой технике зарубки топором не делают. Ну и славно. Потерпевшие успокоились. Им вернули вещи (их ли, не их - какая уж им разница), милиции тоже хорошо, а обвиняемый - ну что обвиняемый? Судьба у него такая. И единственная надежда у обвиняемого - на суд. Который с каждым эпизодом будет разбираться подробно, вызовет потерпевших, огласит материалы дела, протоколы опознаний и очных ставок...

Но вернемся к нашим героям. Вместо потерпевших по делу о нападении на квартиру Никонова они превратились в обвиняемых по делу о квартирных разбоях. Измайловский суд начал слушать дело по обвинению Никонова, Цыгана и Смирнова в апреле 1997 года.

В начале предварительного следствия Никонов и Цыган признали себя виновными во всех разбойных нападениях на квартиры, которые "предложила" милиция. Никонов признался в двадцати, а Цыган - в восьми разбойных нападениях. Признания были написаны ими собственноручно, но вот незадача из уголовного дела они исчезли. Таким образом в суд поступили материалы на четыре эпизода, один из которых - нападение на бывших "афганцев" и заслуженных людей, сутенеров И. Могилу и В. Буланцева.

Председательствовала на процессе судья Ванина.

Судья Ванина благоговеет перед правоохранительными органами, а выпады в сторону милиции просто делают ей больно. Поэтому ей трудно было воспринимать рассказы обвиняемых о том, что их избивали в ИВС ОВД "Восточное Измайлово", трудно было терпеть вопросы, направленные против сотрудников милиции, и она сделала все возможное, чтобы свести на нет все, что могло хоть как-то опорочить святых из Измайлова, Строгина и из МУРа.

По словам Никонова, физическое давление на него прекратилось, как только его перевели из ИВС в Бутырскую тюрьму, и там на первом же допросе он от своих "признательных" показаний отказался. Он сказал также, что в ИВС Саидов и Киселев объяснили ему, что, если он возьмет на себя несколько "висяков", они помогут ему в дальнейшем. А поскольку его били, выбирать не приходилось.

Два года адвокаты упрашивали судью Ванину допросить Киселева. Видно, совсем совесть потеряли. Киселев - сотрудник МУРа. Проститутки рассказывали, что на "вызовы" их возили на машине Киселева. Ведь вот вызови его в суд - его там начнут расспрашивать, пристанут с глупостями и с вопросами, как он оказался в квартире Никонова после того, как молодые люди не расплатилась за вторую жрицу любви. Могут и обидеть. А в МУРе и так некомплект. Нет, Ванина Киселева в обиду не дала и в суд его не вызвала.

Доказательства по трем нападениям на квартиры похожи, как спички из одного коробка, поэтому поговорим об одном - ну, допустим, о нападении на квартиру Горячевых (фамилия изменена) на Шелепихинском шоссе.

Из квартиры похитили бытовую технику, деньги и ювелирные украшения. Согласно обвинительному заключению, Никонов и неустановленные лица проникли в квартиру, а Цыган ждал возле дома в машине.

Доказательствами по этому эпизоду суд признал первоначальные признательные показания Никонова и Цыгана на предварительном следствии, о происхождении которых уже шла речь выше, а также видеомагнитофон, о котором стоит поговорить подробней.

В квартире у знакомой Цыгана Ани Любимовой был проведен обыск, во время которого нашли видеомагнитофон. Магнитофон этой же марки был похищен в квартире Горячевых. И сколько Сергей Цыган ни объяснял, что этот видеомагнитофон ему дал на время Никонов и он взял его, когда пошел в гости к Ане, чтобы посмотреть фильм, что у Никонова есть все документы и куплен он на Митинском рынке, - все без толку. Следствию во что бы то ни стало надо было сделать этот видеомагнитофон собственностью Горячева. Ради этого в суд был представлен фальшивый протокол изъятия магнитофона. Переписывали его из-за одной-единственной фразы: о том, что Цыган якобы сказал Ане, что просит оставить его на хранение.

Аня заявила в суде, что протокол, который судья держит в руках, совсем не тот, что составили в милиции в её присутствии. Аня сказала: это не моя подпись и стоят фамилии других понятых. Кроме того, утверждала Аня, Цыган не просил её оставить магнитофон у себя - он пришел к ней смотреть фильм.

Полтора года защита добивалась у судьи Ваниной разрешения на допрос понятых, указанных в фальшивом протоколе. Наконец, судья снизошла, и в зале суда были допрошены некто Филатов и Абдулин, алкоголики. Они признались, что протокол не подписывали. Когда адвокаты после заседания подошли к ним, чтобы поблагодарить за то, что не побоялись сказать правду, они ответили: мы пьяницы, но не подонки, совесть ещё не пропили.