Глава первая

11 декабря 1952 года "Ближняя дача"

"… Василий Сталин был отстранён от командования ВВС МВО, отправлен в отставку без права ношения мундира, а 28 апреле был арестован по обвинению во множестве тяжких преступлений.

Пришедший к власти Лаврентий Берия закрыл своими указами "Мингрельское дело" и, им же ранее возбужденное, "Дело врачей-вредителей", по которому был арестован 16 декабря 1952 года начальник вашей личной охраны Н. Власик. Л. Берия же первым поднимет вопрос о так называемых "Сталинских репрессиях" и объявит амнистию более одного миллиона "незаконно" осужденных заключённых.

26 июня 1953 года Берия был арестован, а 7 июля казнён по обвинению в шпионаже и антисоветской деятельности, а к власти придёт группа Хрущёва-Жукова, которая продолжит дело десталинизации страны и закончит его обвинением И. Сталина во всех смертных грехах на Двадцатом съезде КПСС. С секретного доклада на этом съезде начался необратимый развал СССР, который и произошёл в 1991 году, страна распалась на 15 независимых государств, произошла реставрация капитализма…"

Василий Сталин дважды перечитал, написанный рукой отца текст, на обратной стороне листа из какого-то доклада. Почти неосознанно перевернул лист и пробежался глазами по печатному тексту. Что-то про КВЖД, паровозы-вагоны, ничего общего…

"О будущем в прошедшем времени… Мистика какая-то…" Поднял глаза на отца.

— Это ведь не всё?

Иосиф Виссарионович Сталин загадочно усмехнулся в усы и принялся не торопясь раскуривать трубку, наблюдая за реакцией сына.

— Не всё, Вася. Он много листов моей рукой исписать успел, торопился видно, даже за чистой бумагой не пошёл, каждую минуту экономил. Но остальное тебя пока не касается. Факт медиума тебя значит не удивляет?

— Кому другому бы не поверил, но ты такими вещами точно шутить не станешь. Что будем делать?

— Делать? Делать будем, уже делаем. Мне этот медиум позапрошлой ночью явился, так что кое какие данные я уже вчера проверить успел. Не всё так плохо, Власику и Поскрёбышеву можно доверять абсолютно, а это две очень мощные фигуры в нашей игре. Догадываешься зачем я тебя балбеса в это дело посвящаю?

Глупым Василий Иосифович не был, он кивнул виновато.

— Я позорю тебя, Отец. В том, что может случиться — моя большая вина.

— Хорошо, что понимаешь. Завтра ты получишь назначение на командование ВВС Дальневосточного военного округа. Корейская война должна завершиться нашей полной и безоговорочной победой, никакой Южной Кореи мы на этот раз не допустим. За одно, отвезёшь моё письмо китайскому председателю Мао и проследишь, чтобы он его сжёг его сразу после прочтения. Там же найдёшь генерал-майора Василия Маргелова, и внимательно выслушаешь все его соображения по развитию ВДВ. Служба, служба, служба, и никакой светской жизни. Ты меня понял, товарищ генерал-лейтенант?

Василий Сталин картинно встал по стойке смирно и, с облегчением, совершенно искренне отрапортовал.

— Так точно, товарищ Верховный главнокомандующий! Есть не допустить создания враждебной Южной Кореи!

— Пойдём ужинать, Василий, теперь мы с тобой не скоро увидимся. Надеюсь, что уже на торжественном награждении по итогам Корейской войны, когда Верховный Совет по заслугам удостоит тебя званием Героя СССР.

Ужинали в узком семейном кругу, по легенде, Иосиф Виссарионович второй день был простужен, и дети, Василий, Светлана и Артём, были единственными официально допущенными посетителями к нему на Ближнюю дачу. За ужином традиционно помянули Якова, обменялись текущими новостями — плохих не было. Великая страна восстанавливалась после Великой войны и готовилась к большому рывку, беды ничего пока не предвещало.

Но были, разумеется, у товарища Сталина, в этот день и неофициальные посетители, которых тайком приводил к Вождю, начальник его личной охраны генерал-лейтенант Николай Сидорович Власик. После ужина тайной аудиенции удостоился министр государственной безопасности СССР — Семён Денисович Игнатьев, с докладом о ходе расследования "Мингрельского дела". Игнатьев, не смотря не то, что был сугубо гражданским человеком, докладывал по-военному чётко. Дело расследовано, вина фигурантов доказана, в процессе, оказывалось противодействие расследованию со стороны МВД, несомненно, с подачи лично товарища Берия.

Внимательно выслушав доклад, товарищ Сталин по обыкновению взял паузу, принявшись раскуривать трубку и наблюдая за докладчиком. Иногда, такое наблюдение говорило в процессе больше, чем сам доклад. Игнатьев, очевидно, имел сказать что-то сверх протокола.

— Давайте, товарищ Игнатьев, излагайте свои соображения. Каким образом товарищ Берия в этой грязи замешан, почему он эту банду покрывает?

— Как ни странно, товарищ Сталин, но втянут в это дело он оказался для самого себя очень неожиданно. С некоторыми фигурантами дела, а именно с Барамия, Рапава и Шариа, его связывала давняя личная дружба и потому, на просьбу о помощи от "неправедного" в их подаче преследования, он отреагировал по-кавказски, очень горячо. А вот позже, когда к нему уже пришло понимание того, что дело не липовое, а он со своей поддержкой уже засветился, Лаврентий Павлович, что называется, закусил удила. Хотя, если честно, до сих пор не могу понять, на что он всерьёз рассчитывал, ведь это дело всё равно у вас на личном контроле.

Сталин понимал. Он помрачнел, и от этого его усмешка показалась Игнатьеву несколько жутковатой.

— А вот если я, к примеру, завтра помру? К примеру, товарищ Игнатьев, не бледнейте, как гимназистка при виде крови. Удастся вам довести это дело до суда?

— В этом случае вряд ли, товарищ Сталин. Но не мог же он на это рассчитывать.

— Как знать, как знать, на что он рассчитывал… В любом случае, за препятствие в проведении расследования, обвинение товарищ Берия уже заработал. Открывайте персональное дело и начинайте по нему работать, в режиме строгой секретности. До шестнадцатого декабря, кроме вас и меня, об этом никто не должен знать.

Приказ был довольно странный, и Игнатьев решился уточнить.

— Почему именно до шестнадцатого декабря, товарищ Сталин?

— Почему — тайна даже не вашего уровня допуска, товарищ Игнатьев. Шестнадцатого будет день ареста. Всех основных фигурантов дела нужно будет очень тихо и одновременно арестовать. Успеете подготовиться?

— Успеем, товарищ Сталин. Все фигуранты известны, четыре дня на подготовку вполне хватит.

— Товарищ Берия шестнадцатого придёт ко мне с докладом, просить об аресте Власика, как основного фигуранта по "Делу врачей"…

Поймав недоумённый взгляд министра ГБ, Сталин ещё раз усмехнулся всё той же мрачной усмешкой.

— Вот сразу после этого доклада его и арестуем. До шестнадцатого мы не увидимся. Связь, если понадобится, то только лично через Власика. До свидания, товарищ Игнатьев!

Попрощавшись с Игнатьевым крепким рукопожатием, и поручив его заботе начальника охраны, товарищ Сталин принял следующего тайного посетителя. Павел Анатольевич Судоплатов был одним из немногих, кто не робел в присутствии Вождя. Не наглел конечно, Сталина он уважал, но не как остальные с боязнью и дрожью в коленках, а скорее с любовью, как младший брат уважает старшего. Некоторые вольности младшему брату позволительны, особенно наедине, Сталин эти отношения принимал, приветствовал он главного диверсанта кивком и улыбкой.

— Здравствуйте, товарищ Судоплатов, догадываетесь, зачем тайно вызваны?

Судоплатов отреагировал соответствующе, ответил бодро и весело.

— Здравия желаю, товарищ Сталин. Уверен, что не чаю попить. Раз тайно, значит шеф мой во что-то вляпался. Грузинские дела?

— Мингрельские, но не только. Судя по всему он закусил удила и ничем хорошим это закончиться не может. Но с товарищем Берия разберётся Игнатьев, вас я по другому делу пригласил. Присаживайтесь, товарищ Судоплатов, чайку все-таки попьём, а заодно и думу подумаем, как же нам дальше жить.

Собственноручно разлив чай в два стакана, Сталин принялся набивать трубку. Такая показная забота несколько напрягла Судоплатова, вальяжная полуулыбочка стёрлась с его лица, появилось выражение непонимания и неуверенности. "И куда же это меня так заботливо вербуют?" Павел Анатольевич мыслил привычными категориями и не ошибся.

— Как вы думаете, почему мы не осудили Жукова?

— Думаю, что по нескольким причинам. Во-первых — это несмываемый позор на всю страну — маршал Победы и мародёр; а во вторых — это могло вызвать нездоровые шевеления в армии, в их среде проделки Жукова кажутся незначительными; ну а в третьих — тогда ведь пришлось бы не одного его привлекать, дальше ниточка потянется, а это тоже фактор раздражающий очень многих.

Иосиф Виссарионович Сталин удовлетворённо кивнул.

— Способен ли товарищ Жуков на военный мятеж? При определённых обстоятельствах, допустим, в случае моей внезапной смерти?

Сталин взглядом требовал ответа, а не отмазок, и Судоплатов это отлично видел.

— Так точно, товарищ Сталин. Маршал Жуков чрезвычайно амбициозен, в этом он пожалуй превосходит самого Тухачевского. С такими амбициями он обязательно полезет решать политические вопросы привычными средствами, а армия его скорее всего поддержит, военными он действительно любим. Да и в народе он скорее всего второй после вас, по моим личным наблюдениям. Шансы у него отличные, и он это безусловно понимает.

— Шансы отличные, тут вы правы. А что по-вашему будет делать маршал Жуков, придя к власти? Пойдёт ли это стране на пользу, или нам лучше заранее озаботиться решением этой проблемы, так сказать, за рамками социалистической законности?

— Делать он будет то же самое, что и Наполеон Бонапарт, товарищ Сталин. Проблему конечно лучше решить заранее, кандидат в императоры не должен всерьёз рассчитывать на защиту социалистической законности.