Э. Флисфиш приводит потрясающий случай, когда отец, по секрету предупрежденный о предстоящем ночном налете хаперов за его единственным (а, значит, не подлежащим набору) тринадцатилетним сыном, велел мальчику притвориться мертвым. Его накрыли черным покрывалом, поставили в головах горящие свечи и стали оплакивать всей семьей. Когда ворвавшиеся хаперы, неловко потоптавшись у дверей, удались, мальчику сказали, что он может встать. Но он не отозвался. Маленькое сердце не вынесло. Он был мертв.[49]

Из многих документов, которые публикует М. Станиславский, приведу цитату из воспоминаний еврейского писателя Баки бен Ягли (И. Л. Катценельсона), записавшего рассказ своей бабушки:

«Нет, дитя мое, к нашему ужасу, все хаперы были евреями — с бородами и пейсами. И это самое страшное. Мы, евреи, привыкли к нападкам, наветам и страшным указам, исходившим от неевреев. Такое происходило с незапамятных времен, такова наша доля в изгнании. В прошлом существовали неевреи, которые в одной руке держали крест, а в другой нож и говорили: „Еврей, целуй крест или умри“, и евреи предпочитали смерть вероотступничеству. Но теперь появились евреи, религиозные евреи, которые хватают детей и посылают их на вероотступничество. О такой каре не упоминается даже в библейском перечне самых страшных казней. Евреи проливают кровь своих братьев, и Бог молчит, раввины молчат…»[50]

Евгений Шибанов. Солженицын

В повествовании Солженицына ничего подобного не отыщешь. Зато из его книги можно узнать, как с годами видоизменялось положение о рекрутской повинности, какие меры принимало начальство против роста недоимок по рекрутам и т. п. Как это ни странно, но бюрократические подробности писателя занимают куда больше, чем человеческие трагедии.

Указ Николая Павловича от 1827 года Солженицын не одобряет, считая царя слишком «прямолинейным» (вот и железную дорогу Петербург — Москва «царь провел по линейке»). Однако с оценкой Краткой Еврейской Энциклопедии, которая назвала распространение рекрутской повинности на детей «самым тяжким ударом», автор решительно не согласен: «Но разрешено — вовсе не значило обязательного призыва с 12-летнего возраста, — пишет Солженицын, — это именно не было „введением рекрутской повинности для еврейских мальчиков“, как неверно пишет энциклопедия и как утвердилось в литературе о евреях в России, затем и в общественной памяти. Кагалы нашли такую замену удобной для себя и пользовались ею, широко сдавая — „сирот, детей вдов (порой в обход закона — единственных сыновей), бедняков“ — часто „в счет семьи богача“» (Стр. 102).

Закавычены цитаты из Краткой Еврейской Энциклопедии, которыми Солженицын «побивает» ее же утверждение. Попросту говоря, он прибегает к приему, которым пользуются идеологически ангажированные пропагандисты, манипулирующие цитатами, чтобы правдоподобно извратить смысл документа, на который они якобы опираются. Таким приемом Солженицын пытается перечеркнуть обширнейшую литературу и «общественную память» об одном из самых диких проявлений религиозной и племенной ненависти в России, причем прямо организованном властью. Такой подход только логичен при той изначальной позиции, какую занял автор книги. С его точки зрения, существуем «мы» и существуют «они». «Наш» царь вовсе не приказал забривать 12-летних еврейчиков, а только «разрешил»; как пользовался этим разрешением «их» кагал, это «их» еврейское дело, и нечего сваливать с больной еврейской головы на здоровую головушку «нашего» государя!

А то, что кагал был инструментом той же царской власти; что кагал служил этой власти вопреки интересам основной массы еврейского населения; что многие кагальные старшины и другие заправилы еврейских общин были коррумпированы, а власть не только не боролась с коррупцией, но поощряла ее, — этого Солженицын знать не хочет. Не замечает он и того, что кагал и шагу не мог шагнуть без одобрения станового пристава, в чьих руках и была сосредоточена верховная власть в местечке. Не замечает он и еще одного существенного момента. Кагал только поставлял рекрутов, а принимало их рекрутское присутствие. Именно оно признавало годными к службе малышей, не дотягивавших по много лет до «призывного» 12-летнего возраста; оно признавало здоровыми больных и увечных. Оно же закрывало глаза на такую практику. В преддверии очередного набора хаперы устраивали облавы на постоялых дворах, хватали приезжих евреев, у которых вскоре истекал срок действия паспорта, сажали их в кутузку, держали до того дня, когда их паспорт становился недействительным, и затем сдавали в рекруты как бродяг.

«В обязанность сдатчика входил и подкуп членов рекрутского присутствия для признания годными всех сдаваемых. При наборах расходовались на эту цель большие суммы денег. Рекрут мог быть безнадежно больной, страдать опасной, неизлечимой болезнью, тихим помешательством, но если он в состоянии продержаться часа два на ногах, его признавали годным. Подмазка делала чудеса, и рекрутские присутствия работали быстро и „плодотворно“… Сдатчики учили малолетних называть свой возраст старше на 3, 4 или даже на 5 лет. За щеки мальчиков они вкладывали золотые монеты и советовали пошире раскрывать рот, когда доктор будет их осматривать. „Доктор возьмет изо рта золотые, утешали они наивных детей, — и отпустит затем домой“. Осматривавший врач докладывал комиссии, что мальчик вполне здоров и поэтому годен. Председатель произносил страшное слово „лоб“. Солдат подхватывал жертву и тут же ставил метку, со лба выстригал назад полголовы: мальчик стал кантонистом».[51]

Это живое, запоминающиеся описание взято из книги Э. Флисфиша — отнюдь не профессионального писателя. Ничего подобного в пятисотстраничной книге Солженицына не найти — куда только девалось литературное мастерство автора «Ивана Денисовича» и «Гулага». Нобелевский лауреат по литературе кормит читателя бюрократической сухомятиной. Конечно, он негативно высказывается о мерах, которыми кантонистов обращали в христианство, называя их (меры) «не христианскими». Но тотчас вклинивает для «баланса»: «Однако и рассказы о жестоко насильственных обращениях в православие, с угрозами смерти кантонисту, и даже с массовым потоплением в реке отказавшихся креститься, рассказы, получившие хождение в публичности последующих десятилетий, — принадлежат к числу выдумок. Как пишет старая Еврейская энциклопедия, эта „народная легенда“ о якобы потоплении нескольких сотен евреев-кантонистов родилась из сообщения немецкой газеты, „что когда однажды 800 кантонистов были погнаны в воду для крещения, двое из них утопились“». (Стр. 103).

Забудем на минуту о смысле сказанного, обратимся к слогу. Чего стоят хотя бы рассказы, «получившие хождения в публичности». Погружаясь в эту вязкую, крючкотворную «прозу», трудно отделаться от ощущения, что самому автору было стыдно такое писать. Ведь (возвращаясь к смыслу) что собственно он хочет сказать, выудив из тысяч и тысяч фактов, относящихся к еврейской рекрутчине, только один, и только потому, что этот единственный факт — недостоверен! Оказывается, не 800 детей утопилось, а только двое. Остальные 798, что «были погнаны в воду», благополучно доплыли до благословенного православного берега! А все остальное — от лукавого. «Очевидно, был расчет и самим крестившимся, позже, в оправдание перед соплеменниками, преувеличивать степень испытанного ими насилия при обращении в христианство, тем более, что после перехода они получали некоторые льготы по службе» (стр. 103).

Вот как оно получается в «сбалансированном-то» изложении! Не издевательства, не избиения, не бесконечное надраивание до блеска отмытых казарменных полов (да чтоб на голых коленках, обдираемых до самой кости, с последующим нагноением ран, не заживавших неделями), не выматывание последних силенок расчетливым лишением сна побуждали отроков изменять вере отцов — их, оказывается, соблазняли «некоторые льготы по службе»! (Да, были и льготы. Еврею, принявшему православие, кроме привилегии не подвергаться дальнейшим мучениям, выдавалось наличными тридцать целковых, о чем с возмущением писал Лесков, указывая на прямую аналогию с тридцатью серебренниками, полученными Иудой за предательство Иисуса.[52])