В первое время муж ничего не говорил ей. Сам, бедный, кое-как с хозяйством управлялся. Сам посуду мыл, сам стирал, сам стряпал. Наконец это ему надоело. А тут еще перевели его на другое место, беготни вдвое больше стало, и уж вовсе сделалось ему невмоготу. А Кася и на новом месте все так же на печке отлеживается. Понял лесник: проучить жену придется. А как проучишь, когда слово давал жену не бить? И придумал он вот какую хитрость.

Висела у него на стене над кроватью ветхая охотничья сумка. Вот раз поутру перед уходом в лес он и говорит этой сумке:

— Приготовь к моему приходу еду, убери избу, по хозяйству все сделай, что понадобится. А не сделаешь — ох, и достанется же тебе!

А жена лежит тихонечко, будто спит.

Ушел муж, лежит она, полеживает да все на сумку поглядывает — скоро ли та спрыгнет с крюка да за дело возьмется. Висит сумка, не шелохнется. Усмехнулась растрепа и говорит:

— Виси, виси. Ужо вернется хозяин из лесу, он тебе задаст.

Пришел лесник домой, видит — ничего не сделано, и говорит сумке:

— Ну, попомнишь ты у меня! Сейчас же суд над тобой учиню. Ну-ка, жена, помоги, сними-ка сумку да повесь себе на спину, а я ее проучу, чтобы в другой раз слушалась.

Растрепа смеется, любопытно ей, что дальше будет. Перекинула она ремень через плечо, а лесник принес из сеней дубину и давай колотить по сумке на жениной спине. Закричала растрепа караул, а муж не отступается. Знай бьет, утюжит, но будто бы не ее, а сумку.

На другое утро, уходя в лес, он опять наказал сумке:

— Смотри, еду приготовь, все сделай по хозяйству, не то я тебе опять всыплю!

Только он за дверь, вскочила растрепа с постели и принялась за работу.

Воротился муж из лесу, смотрит — в доме полный порядок.

— Что же, — спрашивает, — нынче сумку учить не будем?

Отвечает растрепа:

— Нет, не будем.

— Вот так и хозяйничай. И никто тебя пальцем не тронет, — говорит лесник сумке.

И пошло у них все на лад. Кася каждый день встает раненько, и к приходу мужа все у нее готово. Про сумку уж и помину нет. И люди забыли, что хозяйку этой избы раньше звали Касей-растрепой. Кася, Касенька, — другого имени ей теперь нет.

Прошло много времени, и захотелось матери поглядеть, как там живется ее доченьке. Приехала она в гости в Касе — и диву далась: порядок и в доме, и в хлеву. Нарадоваться не может, что из лентяйки и растрепы такай хорошая хозяйка вышла. Спрашивает у нее мать:

— Как же так? Ведь ты никогда ничего делать не хотела, а теперь вот какая работящая стала, и в доме у тебя чистота — любо-дорого посмотреть! Уж не бил ли тебя муж, не нарушил ли свое слово?

— Ой, что вы, матушка! Никогда он меня не бил, — отвечает Кася. — Разок только при мне сумку отколотил, а больше уж и не понадобилось.

Мать радуется, а Кася на нее раз-другой искоса глянула, помялась немного и наконец говорит:

— Вы бы, мама, сходили в сарай да принесли бы дровишек. Будет вам лентяйничать.

Жил на свете один кузнец. Жил весело, ни на бога, ни на черта не оглядывался. Но вот почуял он, что приближается смерть, и говорит своему ученику:

— Смотри — как помру, положи мне в гроб молоток и пару гвоздей поострее и подлиннее.

Ученик так и сделал, и похоронили кузнеца. Пошел кузнец к райским вратам, стал в рай проситься. Но святой Петр сказал:

— Ты большой грешник, я тебя впустить не могу. Ступай дальше.

Пошел кузнец дальше и пришел в пекло. Привратников нет, ворота заперты. Тогда ваял кузнец молоток и давай стучаться. Проснулись черти, послали одного узнать, что там за шум.

Только черт ворота приоткрыл, только-только выглянул, а кузнец хвать его за ухо — и прибил к правому столбу.

От боли завопил черт истошным голосом. Услышали этот вой остальные и послали второго посмотреть, чего это первый разорался. Выглянул второй черт из ворот, а кузнец хвать его — и прибил к левому столбу. Оба черта так в крик ударились, что самый главный черт поднялся и говорит:

— Пойду, сам погляжу, что там стряслось.

Высунулся главный черт, хотел его кузнец схватить да тоже приколотить за ухо, но успел главный черт отскочить и захлопнул ворота. Захлопнул, побежал к богу через черный ход и говорит:

— Стоит у моих ворот один кузнец. Он уже двух моих чертей к воротам за уши приколотил, и сам я едва ноги унес. Хочешь не хочешь, забирай его в рай. А то, если его в ад пустить, значит мне уж там не властвовать.

Не хотелось богу брать кузнеца в царствие небесное, но черт уперся:

— Я отсюда не уйду до тех пор, пока ты его в рай не пустишь.

Не мог же господь в царствии небесном черта держать! Вот и пришлось ему пустить кузнеца на небо.

Пошел один мужик на ярмарку за козой. Купил за десять талеров не козу, а чудо — чернопеструю, со здоровущим выменем. Ведет ее, радуется. А тут корчма возле деревни. Поставил он козу возле забора и зашел выпить чарочку. Выпил одну, выпил другую, третью, пятую, десятую — короче, дело к вечеру, взял он козу и повел домой. Поставил ее в хлев и говорит бабе:

— Возьми ведерко да беги, подои козу-то. Вымя у ней здоровущее, сиськи толстые, молока много будет.

Обрадовалась баба, пошла в хлев, подсела к козе, хотела было подоить, — а у козы пи вымени, ни сисек. Пока мужик в корчме пил, увел кто-то козу, поставил ее в хлев к корчмарю, а к забору привязал козла той же масти. Мужик спьяну-то и не разобрал.

Разозлилась баба, бегом в хату и давай мужика крыть:

— У, свинья, пропойца, ты козу купил?! Ум-то свои куда подевал? Черт тебе его водкой залил! Приволок козла, пьянчуга!

Испугался мужик, присмирел, пошел в хлев, глядит — ан и правда козел. Удивляется:

— Я же точно козу купил. Не иначе, как мне шельмы у корчмы штуку подстроили — козу на козла поменяли.

Взял он козла и повел назад к корчме. Поставил его у забора, а сам в корчму. И давай на корчмаря кричать: как это он, мол, допустил, чтобы ему козу подменили! А корчмарь говорит, я-де знать ничего не знаю, была коза — значит, и есть коза. «А от бабы, — говорит, — тебе влетело за то, что в корчме перебрал». Ведет его на улицу: посмотри, мол, на свою козу.

Пока они в корчме шумели, убрали шельмецы козла прочь, а у забора козу поставили. Смотрит мужик — коза! Вымя да сиськи ощупал — как есть коза! Обрадовался мужик: ну, баба, держись! Помирился с корчмарем и пошел по такому случаю чарочку пропустить. А пока он с корчмарем мировую пил, те озорники опять козу козлом подменили.

Уж затемно добрался мужик с козой до дому. Поставил ее в хлев и говорит бабе:

— У, старая ведьма, птичьи мозги, козла от козы отличить не можешь, всюду тебе козлы мерещатся! Беги, дои козу, не то у ней вымя лопнет.

Взяла баба ведерко, пошла в хлев, только доить пристроилась, глядит — ан опять козел! Примчалась она в хату и давай мужика ведерком молотить да приговаривать:

— Налакался, паскуда! Совсем спятил, где коза, где козел, разобрать не можешь! Вздумал мне голову морочить! Иди других дурачь — меня не одурачишь!

Разозлился мужик, хвать табуретку да на бабу! Все горшки-миски в кухне переколотил, взял топор, побежал в хлев, трах козла обухом! А тут и баба с фонарем пришла, глядят оба — коза со здоровущим выменем убитая лежит!

— Чертова коза! — говорит баба, да в слезы. — На что ж мы теперь другую купим?-

Стал мужик ее утешать, говорит:

— Кто ж ее знал, что она заколдованная? Очень даже хорошо, что я ее, сатану, убил.

А коза-то была не чертова, не ведьмина. Просто, пока дед с бабой дрались, те лоботрясы увели козла из хлева, а козу на место поставили.