Энергичные меры, предпринятые Берией по наведению порядка в стране, лишь ускорили созревание хрущевско-маленковского заговора.
Берия стал инициатором знаменитой амнистии, когда из 2 526 402 заключенных, содержавшихся в лагерях и тюрьмах, подлежало освободить 1 203 421 человека. Впоследствии, чтобы ослабить впечатление от этого беспрецедентного шага, власти распустили слухи, что Берия злонамеренно выпустил на волю тысячи убийц, грабителей и насильников. То была ложь. В этом можно убедиться, посетив любую библиотеку, чтобы собственными глазами прочитать тот Указ об амнистии.
На самом деле по амнистии подлежали освобождению лица, получившие срок до пяти лет, осужденные за хозяйственные и должностные преступления, беременные женщины и женщины, имеющие детей до 10 лет, больные. Конечно, имел место временный всплеск уголовных преступлений, но его достаточно быстро погасили органы правопорядка. Тогда же Берия предложил передать лагеря из ведения министерства внутренних дел в министерство юстиции. Данная мера осуществлена в России лишь спустя сорок пять лет! Тогда же Берия предложил передать все стройки, предприятия, «шарашки» МВД в ведение соответствующих промышленных ведомств.
Впоследствии Берии вменят в вину, что он вызвал в Москву несколько десятков (иногда говорят — сотен) резидентов советской разведки и советников при органах госбезопасности в странах, как их тогда называли, «народной демократии», тем самым дезорганизовав деятельность разведслужбы Кремля. На самом деле Берия предпринял меры к устранению недостатков внешней разведки и укрепления ее личного состава, в первую очередь руководящего. Взять хотя бы советнический аппарат в странах «народной демократии». Берия большую часть его считал совершенно непригодным для надлежащего исполнения возложенных на него функций. Хотя бы по той простой причине, что почти ни один советник не знал ни языка, ни истории, ни культуры, ни традиций, ни менталитета народа той страны, в которой работал. Многие из них к тому же вели себя по отношению к местным работникам совершенно бесцеремонно, не столько «советовали», сколько откровенно, не считаясь с самолюбием даже министров и секретарей ЦК компартий, командовали.
К слову сказать, когда Коротков через четыре года снова вернется в Германскую Демократическую Республику в качестве представителя КГБ, то он также будет без сожаления расставаться с некоторыми сотрудниками лишь потому, что они не владели в должной степени немецким языком.
На июньском, 1953 года, Пленуме ЦК КПСС, состоявшемся сразу после ареста Берии и — в нарушение Устава партии — в его отсутствие, бывшего министра внутренних дел обвиняли в предательстве делу социализма за то, что он в семь раз уменьшил численность чекистского аппарата в ГДР, что способствовало, мол, возникновению там 17 июля 1953 года массовых беспорядков.
На самом деле массовые выступления трудящихся ГДР, подавленные лишь вмешательством советских оккупационных войск, произошли из-за топорной политики руководства республики, поставившего своей целью ускоренное построение социализма в Восточной Германии. Эта политика пользовалась полной поддержкой СССР и при Сталине, и при Маленкове. Именно по этой причине, а не из-за сокращения чекистского аппарата сотни тысяч жителей ГДР и Восточного Берлина бросали ежегодно свои дома и имущество и бежали на Запад.
Умеющий быть здравомыслящим и лучше, нежели его коллеги по Политбюро (Президиуму) ЦК КПСС, информированный о реальной жизни в Советском Союзе и за границей, Берия полагал бессмысленной затеей искусственное насаждение социализма в Восточной Германии и вообще саму теорию двух германских государств. Он полагал наилучшей гарантией сохранения надежного мира в Европе не противостояние ГДР и ФРГ, но наличие единого демократического, демилитаризованного, пускай и капиталистического германского государства. Как мы знаем, объединения Германии тогда не произошло (правда, по вине не только СССР, но и западных держав).
Фитиль к пороховой бочке в центре Европы в виде двух германских государств и двух Берлинов тлел в центре Европы еще почти сорок лет.
Примечательно, как вспоминают сослуживцы Короткова, что Александр Михайлович только в официальных случаях употреблял официальные же названия обоих германских государств: ГДР и ФРГ. Обычно же говорил просто «Германия». Уже из одного этого следовало, что он со временем стал считать разделение страны неестественным и потому временным. Однако полковник Коротков полагал, что решение этой проблемы дело не спецслужб, высшего руководства всех заинтересованных стран. Его дело разведка и только разведка.
Берия высказал тогда же еще одну еретическую мысль, которую сваливший его Хрущев претворил в жизнь через три года уже якобы как собственную инициативу: он счел необходимым восстановить нормальные отношения с Югославией.
И предпринял в этом направлении некоторые шаги. Так, однажды министр вызвал к себе Короткова и предложил ему секретно направиться в Белград и провести там предварительные переговоры если и не с самим маршалом Иосипом Броз Тито, то с Александром Ранковичем. Последний занимал в Югославии примерно такое же положение, что Берия в СССР.
Почему выбор министра пал на Короткова? Сегодня об этом можно лишь гадать. Видимо, Берия ценил деловые качества полковника, его умение находить контакт с собеседником, некоторое знание страны, приобретенное за время командировок в военные годы. Наконец, Берия, безусловно, был осведомлен, что полковник Коротков удостоен одного из высших югославских орденов. (После разрыва отношений между двумя партиями и странами, советским гражданам, награжденным югославскими орденами и медалями, «рекомендовали» отказаться от них в знак протеста против «преступной клики Тито-Ранковича». Коротков свой орден не сдал!)
От предложения министра Коротков отказался. И правильно сделал, иначе после ареста Берии и расправы над ним мог оказаться в числе его «приспешников» со всеми вытекающими отсюда грустными последствиями.
Свой отказ Коротков мотивировал чрезвычайной занятостью в должности исполняющего обязанности начальника внешней разведки, невозможность покинуть Москву даже на один день в этот сложный период реорганизации аппарата и прочее, и прочее. Причины, конечно, уважительные. Однако, по мнению автора, Короткову не понравилось, что поездка должна была быть абсолютно секретной, о ней ничего не должен был знать даже Вячеслав Молотов, тогда и первый заместитель Председателя Совета Министров, и министр иностранных дел СССР! Это не могло не насторожить Короткова. Он понимал, что секретность, конечно, непременная составляющая деятельности разведки. Но у всего есть свой предел. Короткову довелось с тем же Молотовым выезжать на сессии министров иностранных дел, и он знал, на каком уровне согласовываются даже самые незначительные на первый взгляд шаги в международном общении. Такая миссия наведение мостов с Югославией — не могла иметь места без ведома министра иностранных дел, ЦК КПСС, и поездку следовало рассматривать не как операцию разведки, а серьезную акцию государственного и международного масштаба. Распоряжения одного лишь первого заместителя Предсовмина и министра в данном случае было явно недостаточно.
Коротков раскрутил совершенно правильно. К сожалению, на этом деле пострадал известный контрразведчик Сергей Федосеев (впоследствии один из главных разработчиков при изобличении предательской деятельности Олега Пеньковского и автор многих книг о разведке под псевдонимом Ф. Сергеев).
Федосеев принял предложение Берии. Ни до какого Белграда он, однако, доехать не успел. Но успел даже покинуть Москву. Потому как его разговор с министром имел место перед самым арестом Берии. Видимо, при их встрече присутствовал кто-то еще, поскольку именно на этом основании новое руководство МВД поначалу вообще намеревалось уволить Федосеева со службы, как «пособника врага народа». Трогать его все же не стали, но долгие годы притормаживали служебный рост опытного, умного и одаренного контрразведчика.