– Кролей моих собирать! Разбежались, заразы! – объяснил Виктор Петрович и спросил: – А ты чего какой разноцветный?

– Да вот подрядился Максиму дом новый покрасить, – ответил Юрич.

– В красный цвет? – удивленно спросила Маруся.

– Так какую краску дали, такой и крашу, – развел руками сторож.

– Это, наверное, папаша его по старым связям прошелся и надыбал ту, которой пожарные машины красят, – хмыкнул Куркуль (отец Максима действительно в недавнем прошлом, до отставки, был начальником районной пожарной части).

– Все может быть, – пожал плечами Юрич. – Одно скажу: краска стойкая! Настоящая! Такая не один десяток лет держаться будет!

– Да уж! – рассмеялся я, глядя на видневшийся за забором ярко-красный дом Максима. – Будет теперь сиять здесь действительно как пожарная машина! Только спецсигналов не хватает!

– Пусть глаз радует! – занятый своими мыслями, махнул рукой Афонин.

– А я сегодня утром чертика видел! – радостно сообщил Юрич, и мы поняли, что именно ради этого он к нам и подошел, чтобы такой сногсшибательной новостью поделиться.

– Юрич, ты серьезно? – удивился я и начал демонстративно к нему принюхиваться. – Ты, видать, свою норму сегодня перевыполнил!

– Да вот те крест, видел! – перекрестился сторож.

– Ну, и как же он выглядел? – не удержавшись, рассмеялся я.

– А ты что, чертей, что ли, никогда не видел? – с обидой и недовольством, что ему не верят, спросил Юрич. – Как выглядел? Обычно он выглядел, как черту и положено! Небольшой такой, мохнатый, с хвостом, глаза злые, руки очень цепкие! Вот он какой был!

– Все ясно, Юрич! Ты уже до чертиков допился! – констатировал Афонин. – Странно только, что он у тебя был не зеленый!

– А вил-трезубца у него не было? – иронично поинтересовалась Маруся. – Или, например, сковородки, чтобы грешников жарить?

– А белые единороги тут не пробегали? – ехидно поинтересовался я.

– Зря не верите! – окончательно обиделся Юрич. – Думаете, если я выпиваю, так мне уже и веры нет? Напрасно! Я, конечно, человек не без слабости, но порядочный и просто так ничего говорить не буду. Зачем мне врать? Что видел, то и сказал!

– Ладно! Иди лови своего черта, а нам пора за дело браться, а то если мы моих кроликов не соберем, то на них другие охотники найдутся, – решительно заявил Куркуль.

– Ну, и идите! – неприязненно отозвался Юрич. – Мне и самому пора! Я там у Максима на кухне на плите сковороду с колбасой оставил, как бы не сгорела.

Не успел стихнуть звук его голоса, а мы – повернуться, чтобы идти прежней дорогой, как раздалось такое дикое животное завывание, что мы все на какой-то миг оцепенели!

– Юрич! Кто у тебя там так разоряется? – обалдело спросил я.

– А черт!..

Вероятно, он хотел ответить: «А черт его знает!» – но в это мгновение из открытого окна дома вылетела сковородка и упала к нашим ногам, а колбаса разлетелась в разные стороны. Сказать, что мы обалдели, значит ничего не сказать. Мы просто застыли памятниками самим себе! А в это время среди деревьев, за которыми стоял дома Максима, в ветвях промелькнуло что-то ярко-красное.

Первым пришел в себя я и, нагнувшись, хотел поднять сковородку, но едва я до нее дотронулся, как тут же выпустил из рук – она была раскаленная.

– Как я понимаю, накрылась твоя колбаса! – оторопело сказал Афонин, но тут же со словами: «Что же это за черти там завелись?» – решительно направился к дому, а мы дружно пошли за ним.

Картину мы там застали удручающую: стоявшие на скамье возле дома банки с краской были перевернуты и окрасили в веселенький алый цвет довольно приличный кусок земли, в кухне же царил настоящий погром, как будто там кутила банда петлюровцев: холодильник был открыт и его содержимое вывалено на пол и, кроме того, еще заляпано краской, а банки с консервами явно кто-то пытался открыть зубами, и они были довольно сильно покорежены. Пропало ли что-нибудь, Юрич сказать не мог, но вот следы свежей красной краски, причем явно не от кроличьих лап, а оставленные каким-то непонятным существом, вели на порог и потом резко обрывались.

– Неужели это действительно черт? – испуганно спросила Маруся.

– Дорогая! – с невыразимым ехидством сказал я. – Кто из нас читает всякую паранормальную галиматью, ты или я? Неужели в твоей любимой литературе ничего не сказано о том, что у чертей копытца? Да могла бы хоть «Ночь перед Рождеством» Гоголя вспомнить! Ну и где ты видишь здесь следы копыт?

– Нигде, – вынуждена была признать я.

– Тогда что же ты говоришь? – хмыкнул муж и достал сотовый.

– Собираешься их сфотографировать? – догадалась я.

– Вот именно! – подтвердил он.

– А потом мы их покажем специалисту по паранормальным существам! – обрадовалась я. – Мне приятельница рассказывала, что у нее есть один знакомый, который в таких делах очень хорошо разбирается, прямо-таки ас в своем деле!

– Еще чего! – возмутился муж. – Всякая чертовщина и прочая ерунда – это по твоей части, а я собираюсь показать эти следы моему бывшему однокашнику. Он тогда в аспирантуре остался и сейчас преподает. Я-то от этих вещей давненько отошел, а вот он в этом отлично разберется и скажет нам, кто тут наследил.

– Это я тебе и сама могу сказать, – уверенно заявила я. – Барабашка! Кто же еще? Вот вам и наглядное подтверждение его существования! А вы мне, Виктор Петрович, не верили! – укоризненно сказала я Афонину. – Да и ты, Александр, мог бы с большим доверием относиться к моим словам! – подколола я мужа.

– Давай не будем загадывать, Маруся! – с ледяной вежливостью, а это у него самый явный признак того, что он взбешен на меня до предела, ответил Сашка. – Вот специалист посмотрит на эти следы и скажет нам, кто это был: известное науке существо, неизвестное или что-то третье, столь тобой любимое паранормальное.

– Кажется, я остался без обеда, – вздохнул Юрич. – Ладно, бутербродами обойдусь! – И повернулся к Афонину: – Петрович! Тебе моя помощь нужна? Вчетвером-то мы быстрее и больше твоих кролей соберем!

– За соответствующую мзду? – уточнил Куркуль.

– Так не без этого, – усмехнулся сторож.

– Пошли! – согласился Виктор Петрович. – Вчетвером действительно ловчее будет!

Наконец добрались до леса. Выстроившись цепью, мы двинулись вперед и почти сразу же нашли несколько беззаботно бегавших по траве кроликов – они же были домашними и людей не боялись, так что и не пытались скрыться. Афонин даже подзывал их ласковым голосом, как будто они могли его понимать:

– Идите ко мне, мои хорошие! Сейчас мы с вами домой пойдем! Я вас там морковкой накормлю! Капустки дам!

Наши мешки постепенно наполнялись пойманными беглецами, и, очистив эту поляну, мы решили разделиться и дальше искать автономно, потому что кролики – не стадные животные, они разбежались кто куда в соответствии со своими склонностями и интересами, так что и нам держаться вместе не имело смысла. Сашка благородно предложил мне переложить «добычу» в его мешок, чтобы мне было не так тяжело нести, но я гордо отказалась – идти на мировую я не собиралась. Тогда Афонин, поняв резонность предложения мужа – мне действительно будет проще и легче собирать кроликов с пустым мешком, – пересадил мои трофеи к себе, и мы разошлись.

Я направилась к зарослям дикой малины и почти тут же увидела довольно упитанную особь, которая безмятежно щипала травку. Одно быстрое движение – и обжора уже покоилась в моем мешке. Через некоторое время я увидела еще одного кролика, но он не был настроен так наплевательски по отношению к собственной судьбе – в суп или на вертел ему явно не хотелось, и он бросился от меня наутек. Он мчался по направлению к нашему дачному поселку, а я гналась за ним из чисто спортивного интереса: смогу догнать или нет. Выскочив на опушку леса, ушастик замер, вероятно испугавшись шума. Да и не удивительно, потому что у Богданова была довольно шумная гулянка – пировали, судя по всему, на свежем воздухе, – и оттуда даже до меня доносились заманчивый запах шашлыка, звон сдвигаемых бокалов, дружный смех, больше похожий на гоготание, и обрывки очень оживленных и громких разговоров – видимо, выпито было уже немало. Женщины, как и положено, обсуждали свои дамские дела и попутно шикали на резвившихся детей, мужчины же, как те канадские дровосеки, которые в лесу говорят о женщинах, а с женщинами – о лесе, обсуждали различные хозяйственные дела, бизнес Богданова и его перспективы, и все в таком же духе. И тут за забором вдруг кто-то затянул: «Ой, мороз-мороз! Не морозь меня!» Песня была тут же подхвачена другими, и в результате получился весьма громогласный и столь же нестройный хор. Этот рев резанул мой слух, а бедное животное заставил сжаться в комочек и замереть.