Галерея лиц, представляющих буржуазный дух в его различных ипостасях, в романе очень обширна. К ней относится и сам коммерции советник Трайбель, в котором «буржуа засел так же глубоко, как и в его сентиментальной супруге». Изображенный Фонтане, несомненно, с большей симпатией, нежели его жена, он, однако, чем-то ей подобен. Прежде всего тем, что и в нем гнездится противоречие между «казаться» и «быть». Если притворство и лживость Женни проявляются в широкой области моральных принципов, то «патриот и гражданин», как с циничной усмешкой аттестует себя глава фирмы Трайбель, ведет свою фальшивую игру в сфере политики. Прикидываясь бескорыстным рыцарем консервативно-монархической идеи, он в действительности глубоко равнодушен к любым идеям, ко всему, кроме собственной выгоды. Писатель с большим мастерством строит психологическую характеристику Трайбеля на комических контрастах между его речами и самоочевидной сущностью, или между речами, произносимыми при разных обстоятельствах, перед разными людьми.

В воспоминаниях «От двадцати до тридцати» Фонтане заметил, что есть много «людей, которые не имеют вообще денежного мешка или имеют лишь очень тощий, но, несмотря на это, обладают мировоззрением денежного мешка». Наряду с Трайбелями, Мунками и другими толстосумами, в романе «Госпожа Женни Трайбель» встречаются и люди скромного достатка и трудового образа жизни, все же как-то задетые развращающим обаянием златого тельца. Отчасти это относится даже к умной, волевой, эмансипированной Коринне. Ведь отнюдь не любовью и не случайной прихотью вызвано ее обручение со слабохарактерным и посредственным Леопольдом, а лишь в какой-то момент желанием приобщиться к богатству и роскоши, и только отрезвляющий практический урок заставляет Коринну со стыдом осознать свою неправоту.

Советнице Трайбель и группирующимся вокруг нее персонажам противостоят в романе Вилибальд Шмидт, его друзья и коллеги, его домочадцы (в конечном счете и Коринна). Правда, при этом старый профессор, которого автор щедро одарил собственными мыслями, привычками и чертами характера, принадлежит к натурам компромиссным, «натурам самоотречения». Он сохраняет по отношению к кумирам буржуазного общества полную независимость, людей типа Женни видит насквозь и беспощадно точно их характеризует, но его вполне удовлетворяет сознание своего морального превосходства: он резонер, а не борец, он полон иронии, а не гнева, зовущего к решительным действиям.

Зато есть в доме Шмидта человек, для которого его нравственные представления являются естественным переходом к действию. Такова экономка и домоправительница профессора, бравая вдова берлинского полицейского Шмольке. То, чего Коринна не получает от отца, занимающего позицию философического невмешательства, восполняется удивительными по своей гуманности и этической требовательности наставлениями доброй Шмольке. Если интеллект Коринны развивается под влиянием отца, то ее нравственное чутье формируется под воздействием этой душевно щедрой женщины. Она правильно понимает ханжескую сущность Женни Трайбель и своим мягким и разумным вмешательством помогает Коринне найти выход из запутанного положения. Устами Шмольке говорят здравый смысл и мораль простых людей.

Вслед за «Госпожой Женни Трайбель» через очень короткий промежуток времени Фонтане завершил повесть «Поггенпулы». По идейно-художественному замыслу и теме оба эти произведения соотносятся между собой, как бы образуя своего рода социальную дилогию, рисующую высшие сословия Германской империи. В первом автор разоблачает и высмеивает буржуазию, во втором - дает критической кистью написанную картину дворянства.

Правда, отношение Фонтане к дворянству более сложно, чем его отношение к буржуазии. Трайбелей он живописует без тени сочувствия, при изображении Поггенпулов сатира нередко сменяется юмором. Как и Бальзак, Фонтане испытывает известные симпатии к некоторым представителям дворянства, к его традициям, его культуре. С особой отчетливостью это сказывается в образе человека чести, великодушного, чуждого сословной гордыни отставного генерала Эберхарда фон Поггенпула, преемника таких фигур, как Бамме («Перед бурей») или дядя Остен («Пути-перепутья»). Но так же как и Бальзак, Фонтане с реалистической трезвостью показывает в своей повести безнадежный разлад консервативного дворянства с временем, его историческую обреченность и невозвратимость старинного феодального уклада жизни.

Несоответствие кичливых претензий более чем скромным возможностям, сочетание аристократической гордыни с унизительной бедностью, своя домашняя Зигесаллее - портретная галерея предков, с одной стороны, и нехватка денег на железнодорожный билет в вагон третьего класса, с другой,- все это определяет сложную и изменчивую тональность повести, переходы от сцен, овеянных элегической грустью, к ситуациям, полным гротескного комизма. Сколько смешного, можно даже сказать - символически смешного, заключено, например, в уже упомянутой семейной святыне Поггенпулов - картинной галерее, в которой запечатлены воинские подвиги представителей этого офицерско-юнкерского рода. Особо почетное место в галерее занимает большое полотно, изображающее ночной бой при Гохкирке; сквозь пороховой дым, застилающий всю картину, на переднем плане вырисовывается застывшая в героической позе фигура майора Балтазара фон Поггонпула, полураздетого, босого, в подштанниках, с ружьем в руке. Это художество доставляет много мороки служанке Фредерике, представляющей в повести глубоко симпатичное автору плебейское начало. Каждый раз, когда она сметает с доблестного майора пыль и паутину, картина срывается с гвоздя и с грохотом летит на пол, сопровождаемая горестными сентенциями доброй служанки: «Бог ты мой, ну пусть он себе сражался полуголый, может, так было нужно. Но нарисовать его в таком виде?.. А главное - не держится, ну никак, хоть убей, не держится…»

В этом и других подобных эпизодах отчетливо проступает ироническая улыбка автора, который ясно видит смешные стороны аристократических претензий, анахроничность траченных молью юнкерских идеалов, нечто музейное в хранимых ими традициях и формах жизни, которые «не держатся, ну никак, хоть убей, не держатся». Но Фонтане видит и другое: сопротивление ходу времени не может продолжаться долго, идет неумолимый процесс деклассации дворянства (в этом - смысл эпизода с фон Клессентином, который променял традиционную офицерскую карьеру на амплуа второразрядного актера), непримиримые, вроде Терезы, так и умрут, ничему не научившись, а ее сестры Софи и Манон, умные, не заносчивые девушки, изменят старому сословному знамени и ступят на новый путь, подсказанный необходимостью.

С 1889 по 1894 год Фонтане параллельно с работой над другими произведениями писал роман «Эффи Брист»[3] . Исследуя рукописи, Фриц Беренд сумел обнаружить семь если не полных редакций, то, во всяком случае, рабочих пластов, этапов создания романа. От этапа к этапу углублялись и совершенствовались характеристики персонажей, изменялось место действия и общий колорит повествования. Вышедший в 1895 году, этот роман был высоко оценен критикой и выдержал много изданий подряд. «Первый настоящий успех, которого мне удалось добиться романом»,- отмечал Фонтане в дневнике.

Писатель создал шедевр, который не только оказался вершиной его творчества, но и явился наивысшим достижением немецкого реализма второй половины XIX века. Этот роман вобрал в себя художественный опыт, накопленный Фонтане, начиная с «Шаха фон Вутенов» и кончая «Поггенпулами», он заключал в себе наиболее яркое в смысле остроты социальной критики и эстетически наиболее совершенное воплощение тем, идей и конфликтов, которые разрабатывались писателем в разных аспектах в произведениях 80-90-х годов.

Многие сюжетные мотивы «Эффи Брист» уже встречались в повестях «Неверная жена» и «Сесиль», а отдельные эпизоды перенесены из них даже с соблюдением ряда запоминающихся деталей. Преемственность еще более очевидна в постановке проблемы, которую писатель сделал центральной в «Эффи Брист»: честь ложная и истинная, поведение человека в его отношении к общественным требованиям и житейским правилам, диктуемым моралью господствующих классов. Эта проблема проходила через все творчество Фонтане, занимая особенно видное место в романе «Пути-перепутья» и в повестях «Шах фон Вутенов» и «Стина».