"Когда я прибыл в Африку, где, как вы знаете, я был военным трибуном в четвертом легионе... я прежде всего поспешил к здешнему царю, связанному с нашим семейством узами тесной дружбы. Как только я пришел к нему, старец, сжимая меня в объятиях, прослезился и, подняв глаза к небу, сказал: "Благодарение тебе, Солнце, владыка светил, и вам, боги неба, за то, что мне дано прежде чем отойти из этой жизни видеть в моем царстве, у моего очага Публия Корнелия Сципиона, одно имя которого меня одухотворяет. Воспоминание о непобедимом герое, прославившем это имя, не покидает меня".

Потом мы расспрашивали друг друга: я - о его царстве, он - о нашем государстве, и разговор продолжался до конца дня. После истинно царского пиршества наша беседа длилась до поздней ночи. Старый царь говорил все время о Сципионе Африканском Старшем и припоминал и поступки и слова его.

Потом мы отправились на отдых. Усталость после дороги и долгого бодрствования погрузила меня в необыкновенно глубокий сон. Быть может, наша беседа тому причиной... Мне явился Сципион Африканский Старший с теми чертами, которые мне были знакомы скорее по его портретам, чем по смутным воспоминаниям раннего детства. Я узнал его и затрепетал, но он сказал: "Ободрись, прогони страх, Сципион, и запомни все, что я тебе скажу. Видишь ли ты этот город, который я вынудил повиноваться римскому народу и который сейчас возобновляет старые войны с нами и не может успокоиться (и он показал мне Карфаген с возвышенного места, светлого и лучезарного, усыпанного звездами). Видишь ли город, который ты, еще почти солдат, пришел сегодня осаждать? Через два года, мой консул, ты его ниспровергнешь и завоюешь сам то прозвище, которое унаследовал от меня. Ты разрушишь Карфаген, достигнешь триумфа, получишь должность цензора, наместником римского народа посетишь Египет, Сирию, Азию и Грецию, будешь во второй раз избран консулом во время твоего отсутствия, наконец ты завершишь неумолимую войну. Но, прибыв на Капитолий на победной колеснице, ты найдешь республику возмущенною происками моего внука. Тогда, внук мой, покажи отечеству свое мужество, гений и осторожность. К одному тебе и к твоему имени обратится Рим, сенат и все сограждане, латиняне и союзники будут верить тебе, от тебя будет зависеть спасение отечества. Словом, стань диктатором, это нужно, и укрепи государство, если избежишь покушений на тебя твоих близких...

Но чтобы твое рвение и пыл защищать государство удвоились, ты должен, Сципион, узнать вот что: для всех героев, которые спасли, увеличили отечество, помогали ему, назначено в небе место, где они будут наслаждаться бесконечным блаженством. Ибо верховный Бог, управляющий вселенной, не находит на земле ничего приятнее для взора, как те объединения смертных, которые называются городами и государствами. Именно отсюда-то происходят гении, которые ими управляют и их защищают, и сюда же они возвращаются".

При этих словах, полный ужаса не столько от мысли о смерти, сколько об измене моих близких, я все же имел силу спросить, означает ли его появление, что они, мой отец и все те, которых мы считаем как бы несуществующими, еще живы. "Да, - сказал он, - мы все живем и после того, как освободились от уз тела, державшего нас в плену, и воспарили; ибо то, что вы завете жизнью, есть на самом деле смерть. Вот смотри! Павел Эмилий, твой отец, он идет к тебе".

Я увидел отца и заплакал; он запрещал мне плакать, заключив меня в объятия.

Лишь только я смог удержать рыдания, я вскричал: "О, мой отец, лучший и святейший из людей! Если жизнь там, где вы, - как говорит Африканский, - кто же меня удержит на земле? Отчего бы мне не поспешить к вам?" - "Нет, не таким образом, - отвечал он мне: - прежде чем Бог, храм которого все, что ты видишь, не освободит тебя из темницы твоего тела, ты не можешь иметь доступа в его обитель. Ведь люди рождены, чтобы быть верными хранителями шара, который ты видишь посреди этого храма и который зовется Землею. Им дана душа луч вечных огней, называемых светилами и звездами; они округлены в виде сфер, одухотворены божественным смыслом и описывают периодически свои орбиты с необычайной скоростью. Твой долг, Публий, и долг всех благочестивых людей - удерживать душу в темнице тела; вы не можете без воли того, кто вам ее дал, оставить смертную жизнь; это означало бы побег с места, назначенного вам самим Богом. Как твой дед, которого ты здесь видишь, как я, давший тебе жизнь, люби справедливость и то благочестие, которое состоит в любви к родителям и близким, в преданности отечеству. Это и есть путь, который привет тебя к небу, в общество людей, живших до нас, освобожденных ныне от плоти и населяющих ту обитель, что ты сейчас видишь".

И я увидел: обитель эта есть круг, который сияет ослепительной белизной между всеми небесными огнями и который вы, из подражания грекам, называете Млечным путем: оттуда я и созерцал Вселенную и видел великолепие и чудеса. Были звезды, которых мы никогда не замечали с Земли и размера которых не подозревали. Самая малая из них была наиболее удалена от неба, ближе всех к Земле, и светила заимствованным светом. Впрочем, звездные шары много превосходят Землю по величине. Сама же Земля мне показалась такою маленькою, что наше государство, что наше государство, занимающее, так сказать, небольшую точку ее поверхности, возбудило мою жалость...

"Вижу, - сказал Африканский, - ты еще созерцаешь местоприбывание и жилище людей. Если Земля кажется тебе маленькою, как она и есть на самом деле, то поднимай глаза к небу...

Но если ты хочешь возносить взор ввысь и останавливать его на том, что вечно, не подчиняйся пустословию черни: поднимай свои стремления выше человеческих наград; пусть одна только добродетель, сама для себя, ведет тебя к истиной славе. То, что будут говорить о тебе другие, это их дело, а они, конечно, будут говорить; но все эти разговоры не переходят узких пределов, в которые заключен ваш мир; они еще не обессмертили ни одного смертного; они погибают вместе с людьми и уничтожаются забвением потомства".

Когда он кончил говорить это, я сказал: "О, Сципион Африканский, если это правда, что заслуги перед отечеством открывают врата неба, то я, идущий с детства по стопам отца моего и твоим, быть может, не погрешивший ни разу против этого славного наследства, хочу теперь удвоить старание и усилия". "Мужайся, - сказал он, - и запомни: твое тело должно погибнуть, но ты сам бессмертен. Эта чувственная телесная оболочка - не ты. Человек - это душа, а не его наружность... Знай же, что ты бог, ибо бог тот, кто имеет силу действовать, кто чувствует, помнит, предвидит, двигает этим телом и управляет им, как верховное Божество управляет миром. Подобно вечному Богу, двигающему тленную часть мира, бессмертная душа двигает тленное тело...

Упражняй же эту душу в исполнении высоких обязанностей. Знай, на первом месте - действия, направленные к спасению отечества. Приученная к этому благородному делу, душа скорее вознесется к своей небесной обители и воспарит тем быстрее, чем выше стремления.

А души людей, порабощенных чувственным удовольствием, послушных страстям, поправших все законы - и божеские и человеческие, эти души, едва отделившись от тела, блуждают жалко внизу, около самой Земли, но возвращаются от нее только после искупления, продолжающегося несколько столетий".

Мой героический предок внезапно исчез; я проснулся".

Надеюсь, приведенные свидетельства (я сократил кое-что при переводе) дают представление об иных мирах.

* * *

Как можно бы увидеть каждодневное таинство? Смерть в одном мире и начало жизни в другом? Души являются нам, но мы не замечаем их. Много раз издавался сон Сципиона на всех европейских языках. Цицерон написал сущую правду, и все предсказание Сципиона-деда сбылись. И внук его убедился в этом. Имеющие уши, да услышат. Но как, каким образом сможете вы узнать или услышать, если у вас с детства привычка - затыкать уши и закрывать глаза? И еще один обычай очень распространен среди людей читающих - читать и не понимать. И третьим качеством украшен образованный человек: он возражает тому, кто знает больше, чем он сам, он может стяжать славу тогда, когда опровергнет истину, и двойную славу тогда, когда научит людей тому же.