Эта книгу я представляю с удовольствием.

И вам, и себе.

Она хороша. Она откроет вам глаза на великую тайну: как овладеть миром, как подчинить его себе — с очень скромным бизнес-планом, что немаловажно.

И заодно избавиться от немоты, глухоты и бестолковости.

Лирическое отступление.

Где-то посреди Китая, в горах, в деревне я испытывал кошмарный ужас, я начинал понимать, а каково обычным простым людям, которые — хоть как-нибудь плохо — не знают по крайней мере с полдюжины языков. В такой вот китайской глуши есть места, где местные не знают ни пары слов по-английски, все вывески на иероглифах и в кабаке нет ни одной вилки, а все сплошь палочки.

Я там объяснялся с местными при помощи жестов, как будто я Робинзон, а они мои новые Пятницы.

Какая мука!

Меж тем как выучить чужой язык — очень просто. Ну, тут можно долго рассуждать вокруг да около того, что такое — знать язык. Возможны варианты, разные уровни: от бесед с официантом до написания поэм пушкинского уровня. Однако все мы легко сойдемся на том, что, если человек бегло болтает на чужом, пусть даже с тысячей ошибок, это уже что-то. Жить можно.

То, к чему сам я пробивался вслепую, во тьме, спотыкаясь и падая, возвращаясь назад и бессмысленно кружа по истоптанным ненужным полянам — тут объяснено коротко, ясно и научно. Я в свое время учил языки как мог, теряя темп и время, страдая и подумывая о том, чтоб на все плюнуть — а тут, пожалте вам, дается эффективный метод.

Вот еще что важно.

Пару слов про авторов, каждого из которых я давно знаю и люблю, порознь и вместе. Они яркие люди, прожженные инженеры человеческих душ, конченые интеллектуалы, блестящие собутыльники.

С Борейко мы учились на журфаке МГУ (1975–1980) и жили в общаге бок о бок, правда, в разных комнатах, но часто и весело встречались в простецких студенческих застольях. Он был тогда, кстати, живописцем, играл в Дали и Ван Гога, и до сих пор его картины хранятся у однокурсников — но не у меня, я после выпуска далеко не сразу перешел к основательной оседлой жизни и потому не таскал за собой предметов, которые не влезали в вещмешок. А еще он был вундеркинд и оригинал, что выгодно отличало его от большинства наших товарищей, заточенных на тупое делание скромной карьеры в партийной унылой печати.

Я после то и дело наезжал к нему в Алма-Ату (с тех пор, как город стал называться «Алматы», я умудрился в нем ни разу не побывать), в которой он осел, и мы обменивались свободными мыслями.

Позже в Алма-Ату я к Борейко заслал и Петрова; он в те же самые годы, что мы в МГУ, учился в инязе, и мы, не будучи с ним знакомы, — как выяснилось позже, через 20 лет после окончания студенческой жизни, — ухаживали иногда за одними и теми же девушками. Лишне говорить, что девушки эти были не русские, но — носительницы иных языков, которыми мы овладевали в юности. Лучшего метода учить иностранный до сих пор не придумано; об этом много и по делу сказано в этой во всех смыслах поучительной книге. Если у вас есть возможность повторить этот наш с Димой опыт, то вы счастливый человек, и мы, два примерных семьянина, вам с легкостью позавидуем.

Петров после продвигал в Казахстане новые лингвистические методы (по слухам, он отговорил казахов от перехода на латиницу), а Борейко (форпост русской словесности на Востоке) я передал его (кому кого — тут не суть важно), чтоб он не скучал на чужбине долгими зимними вечерами. Короче, они начали дружить через мою голову и даже вот написали вдвоем книгу — не то чтобы совсем Ильф и Петров, но Борейко и Петров, а если продолжить эту игру в слова, то Корейко и Катаев, сами понимаете.

Я одним из первых прочел первый вариант этого труда, в целом его одобрил, но решительно потребовал расширить некоторые пассажи. В частности, абзац о том, как Борейко за 4 дня выучил итальянский, я потребовал разогнать до отдельной большой главы. Как видите, мой совет был принят, а глава эта — самая теперь в книге ценная.

Я пишу эти строки в городе Ровинь, в доме на улице Zagrebačka, куда меня забросила жизнь.

— И что же, ты недели через три заговоришь на хорватском? — спросили меня тут случившиеся рядом русские, которые знакомы с моими повадками.

— Нет, не через три, а через две, — малодушно ответил я, уже точно зная, что по-хорошему хватило б и четырех дней. А если принять в расчет сходство хорватского с русским, украинским и польским, на которых я кое-как болтаю, то можно б и быстрей отличиться… Но — мне лень гнать лошадей, к тому ж полно срочной писанины на русском… Но, тем не менее, это сладкое чувство легкости бытия, иностранного бытия, когда вы играючи берете новый чужой язык, давно уже есть у меня, оно появится и у вас — если вы проштудируете эту книжку.

Ну что ж, приятного вам чтения, дети мои.

Игорь Свинаренко, писатель

Вадим Борейко, Дмитрий Петров

Спросите любого интеллигентного человека, знаком ли он с творчеством Шекспира, или Сервантеса, или Гёте, или Мопассана. Интеллигентный человек только обиженно хмыкнет: "Да уж небось! За кого вы меня, собственно, принимаете?" Иной похвалится близким знакомством с интеллектуальными творениями типа Кафки или Маркеса, да и каждый человек, читающий и даже совсем не претендующий на принадлежность к духовной элите, вспомнит Дюма, Агату Кристи и неисчерпаемые закрома зарубежного криминального чтива.

А вот тут-то, дабы сбить спесь с торжествующего эстета (что само по себе уже всегда приятно), поинтересуйтесь, в чьём переводе читал он нетленные шедевры мировой словесности. И пусть наморщенный лоб не вводит вас в заблуждение: он этого не знает. Поэтому посоветуйте ему в следующий раз, когда он будет наслаждаться изысканным стилем или тонким юмором очередного властителя дум и душ, помянуть добрым словом безвестного толмача, одного из тех, кого Пушкин как-то окрестил " почтовыми лошадьми просвещения".

Был, правда, ещё и Гёте. Он сравнивал переводчиков со сводниками, которые, расхваливая красавицу, скрытую вуалью, не показывают её, а лишь возбуждают интерес и любопытство к оригиналу.

Сколько на свете языков? Сколько их можно знать и каков критерий знания языка? На первый вопрос у меня два внешне противоречащих друг другу ответа.

Первый:языков столько же, сколько людей, ибо нет в мире двоих людей, говорящих одинаково.

Второй ответ:Язык всего один, так как нет между формами человеческой речи чётких границ; они проникают друг в друга, порождают друг друга, сливаются и расходятся вновь, унося с собой новые оттенки, приобретая новые грани.

Сколько можно знать языков? По крайней мере, столько, сколько людей вы знаете. Если вы наблюдательны и гибки в своём восприятии, вы сумеете понять язык каждого, кто вам повстречался, и стать понятным ему, не отступаясь от своего языка. Настоящая встреча всегда происходит на полдороге.

Что такое знать иностранный язык? Один знакомый полиглот считает язык освоенным, если он способен писать на нём стихи. А может быть, знать язык — это научиться на нём шутить. Или видеть на нём сны.

Как бы то ни было, язык, который вы учите, — это больше, чем свод грамматических правил и список слов в алфавитном порядке. Это ещё один способ видеть и описывать мир, ещё одна среда, ещё одна волна, на которую вы настраиваетесь.