— Действительно, хотя он сейчас и потерял свою монополию, долгое время английский был единственным глобальным языком Интернета. В настоящее же время порядка 10–12 языков — с большим отрывом от других — активно используются во Всемирной паутине, охватывая полный спектр тем. В том числе русский. Это, пожалуй, самый новый, самый молодой из факторов существования современных языков — их существование в виртуальной реальности.

— Некоторое время я работал ответственным секретарем в англоязычном журнале. Так там я намучился с переводом русских текстов: постоянно приходилось перестраивать их конструктивно. Английский — язык до безобразия предметный. На русском же можно убедительно болтать два часа и ничего при этом не сказать по существу. Почему такая пропасть между этими двумя языками? Дело в ментальности их носителей?

— Не существует менталитета англоязычного человека. Есть целый ряд менталитетов народов, которые говорят по-английски. Надо разделить структурные свойства английского языка и формы их употребления. По своей структуре английский действительно более компактен. Даже в художественном тексте при передаче прямой речи персонажей можно ограничиться глаголом say: he said, she said. И это будет абсолютно нормально восприниматься. По-русски уже после второго употребления слова «сказал»станет тоскливо. Поэтому неосознанно русскоязычный автор будет использовать массу синонимов: ответил, возразил, осведомился, поинтересовалсяи т. д. То есть русский требует большего разнообразия. А английский способен выполнить задачи, которые перед ним стоят, через вот эту компактную, монотонную форму.

Что касается пустословия, то, думаю, разница между русским и английским не столь очевидна. Мы знаем примеры выступлений политиков на английском языке, которые берут два ключевых слова — к примеру, свободаи демократия— и, в разных вариантах склоняя и спрягая их, могут говорить часами. Важную роль тут играет фактор эмоциональной насыщенности. Почему Фидель Кастро был способен по восемь часов кряду держать внимание аудитории? Причем, если потом спросить людей, слушавших его, о чем он говорил, они, скорее, скажут, какон говорил, а не о чем.

— А что, разве на английском нельзя говорить так пламенно?

— Пламенно можно говорить на любом языке. Другое дело, что эмоциональная насыщенность играет разную роль в разных языках.

— С этой цифры, пожалуйста, поподробнее…

— Английский — это язык слайдов и клипов. Я очень часто слышал от людей, которые составляют презентации и доклады, как тяжело сделать слайд на русском. По-английски это все логично: назывные формы, буквально два иероглифа, цифры, буквы — JSC (joint stock company), СEО (Chief Executive Officer), СOO (Chief Operating Officer), GDP (Gross Domestic Product), B2B (business to business) — и смысл становится ясен. Начинаешь это писать по-русски, причем для русскоязычной аудитории — сложно для понимания. Хотя они могут тебе на пальцах во время перекура все это рассказать. Но на письме это не передается. То есть английский позволил максимально сблизить письменную форму и устную. Что и сделало его глобальным.

— Справедливости ради заметим, что английский не обладает копирайтом на аббревиатуры. Вспомни наши СССР, ВЛКСМ, КПСС, НКВД и т. д. А какой иностранец поймет вывеску «Отряд ГИБДД ОВД Черкизовского района МВД РФ»?

— Впрочем, у англоязычных в связи с этим возникают определённые проблемы. Во-первых, у носителей других языков — определённые преимущества. Они владеют и своим, и английским. Это некоторым образом ограничивает информационное поле англичан и американцев. А во-вторых, скажем, в евроструктурах и других межнациональных тусовках все говорят по-английски как Бог на душу положит, и чистокровные англосаксы иногда даже не сразу въезжают, что говорят на их языке.

— Почему же тогда русский язык не идет по пути оптимизации, упрощения и делает все, чтобы его максимально трудно было изучить? Разве способен иностранец произнести фразу с четырьмя «щ» — «защищающаяся женщина»?

— Ну, это из серии скороговорок. Представитель любого народа назовет тебе несколько фраз, которыми привык гордиться и по которым он определяет иностранца, пытающегося их произнести. Так что это не есть особенность именно русского языка.

— Вернемся к иерархии. На самом топе — английский…

— …Хотя по численности говорящих — китайский. Китай был самой густонаселенной страной, пожалуй, всегда. Но за последние несколько лет Поднебесная стала не только самым крупным по населению, но и одним из двух наиболее мощных в экономическом отношении государств. А в наше время экономика подстегивает коммуникационные возможности. Китайцы — один из немногих народов, который может себе позволить не знать других языков. За исключением диаспор и культурно образованной прослойки, большая их часть языками не владеет. А общаться с китайцами нужно всем: они ж кроссовки делают. Китайский начинают активно изучать и за пределами Поднебесной.

— Но почему Китай сам, в отличие от Франции, не педалирует собственную языковую экспансию? Свой ответ на этот вопрос я знаю. Хотел бы услышать твой.

— У меня бывают студенты, которые, кроме английского, параллельно изучают какой-то менее распространенный европейский язык — шведский, датский, голландский. И пытаются с этим языком устроиться на работу. А голландцы, датчане и прочие шведы не всегда охотно их берут. Им удобно вести дела на английском, а промеж себя использовать свою мову. Так и китайский язык хорош для китайцев тем, что на нем говорят почти только они одни. Для них нет ни малейшего интереса педалировать его как глобальный язык, потому что: во-первых, Поднебесная — это целый мир, целая планета сама по себе; во-вторых, китайцы, живущие в других странах, владеют местными языками, и им нет резона требовать знания своего. А кроме того, подданные Срединного государства известны тем, что планируют свои действия не на месяцы и годы, а на столетия. К тому же, проблема иероглифов. Учить их долго и трудно. А отказаться от них китайцы не могут, так как из-за огромных различий между региональными вариантами их языка иероглиф — единственное, что объединяет всех. Фактически, китайская письменность — одна из основ их государственности.

— В общем, наши с тобой выводы схожи. В 1996 году я был на Тайване и спросил министра информации г-на Е: а когда же воссоединятся островной и континентальный Китай? Он ответил: мы можем подождать и 50 лет, и 100; ведь нашей цивилизации десять тысячелетий, и эти сроки для нас — минуты. С тех пор я стал проникаться мудростью Китая, который завоевывает мир не с помощью оружия, бомбежек, тупого навязывания своего пути, а через мягкую, но неуклонную экспансию (хотя, возможно, и не ставят себе это целью) кухни — дешевой, вкусной и полезной для здоровья, тибетской медицины, одежды, ширпортреба. Люди не торопятся. У них иное восприятие времени, его масштабов. Как в том анекдоте: сейчас спустимся с горы и поимеем все стадо.

— Вот они и спускаются. Заметь, что на Западе китайцев не интересует собственная культурная экспансия. Они создают свои очаги, чайнатауны, там, где это возможно, не навязывая ни язык, ни культуру.

— Прямо по Пушкину: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…

— …и тем её сильнее губим средь обольстительных сетей».

— Тем не менее, китайский, как ты утверждаешь, все больше учат за пределами Стены. Но это же язык, невероятно сложный для овладения европейцем. В нем несколько фонетических уровней. И одна и та же комбинация звуков в зависимости от, так сказать, «октавы» имеет различное иероглифическое написание и разный смысл.

— Каждый язык, когда он выходит на глобальный уровень, становится инструментом межнационального, международного общения, начинает упрощаться. Это и с английским языком произошло. Middle English был достаточно сложным языком. Он стал терять свои флексии, падежные окончания, спряжения глаголов ровно в то время, когда Британия стала морской державой, английские корабли бороздили океаны, а моряки общались и с туземцами, и с европейскими конкурентами. Если китайский будет звучать в разных странах, начнут сглаживаться диалектные различия и будет складываться язык, доступный для всех. Причем сначала для нужд иноязычных людей, а потом и сами китайцы станут на нем говорить. Вот, мне кажется, такой прогноз.