Соврези улыбнулся.

— Тогда что же это за письмо, — яростно заговорила она, — которое я нашла у него в кармане еще полгода тому назад? Правда, оно никем не подписано, но не может быть никакого сомнения, что оно от дамы!

— Письмо?

— Да, не оставляющее никаких сомнений. Вы спросите, почему я до сих пор не говорила о нем ему? Не смела. Я его люблю, а он меня бросил. Я говорила себе: если только я заговорю о нем, то наступит конец всему, в особенности если он любит другую, — и я погибла. И я молчала, соглашаясь на унижение, тайком от него плакала, но весело обнимала его, тогда как на лице его я видела следы от поцелуев другой. И я сказала себе: «Он вернется ко мне». Какая я дура! И таким образом, я ни словом не обмолвилась с ним об этой женщине, которая причинила мне столько страданий.

— Что же вы хотите делать, дитя мое?

— Я? Не знаю. Все! Я ничего не говорила ему об этом письме, но оно у меня: это мое оружие. Оно мне еще пригодится! Стоит только захотеть, и я узнаю, кто она, и тогда…

— Вы превратите расположенного к вам Тремореля во врага.

— Во врага? Да что он может сделать-то против меня? Я прилипну к нему, я буду всюду следовать за ним, как тень, и всюду буду кричать имя другой любовницы. Пусть он сажает меня в сумасшедший дом! Удирают и оттуда! Я предъявлю ему самые ужасные обвинения, которым в первое время никто не поверит. Пусть все выплывет наружу. Мне нечего бояться: у меня нет ни родных, ни друзей, ни одной живой души на свете, которая пожалела бы обо мне. Он узнает, что такое брать любовниц прямо с тротуара! Итак, милостивый государь, вы его друг, поверьте мне и посоветуйте ему вернуться ко мне.

Соврези, не перестававший серьезно беспокоиться, живо представил себе, какой оборот могут принять угрозы Дженни в действительности. Можно извести человека так, что и закон ему не поможет. Да еще как! Ведь, сражаясь в грязи, волей-неволей измажешься в ней и сам.

— Послушайте, моя дорогая, — возразил Соврези, — даю вам слово — понимаете? — даю вам честное слово, что скажу всю правду. Поверите вы мне тогда?

С минуту она молчала.

— Да, — сказала она. — Вы честный человек. Я вам поверю.

— В таком случае клянусь вам, что Треморель хочет жениться на одной молодой девушке, страшно богатой, приданым которой надеется обеспечить свое будущее.

— Он вам солгал, а вы и поверили!

— Почему? Уверяю вас, что, пока он живет в Вальфелю, он не имеет, да и не может иметь никакой другой любовницы, кроме вас одной. Он живет у меня в доме, как мой брат, в обществе только меня и моей жены, и я могу дать точный отчет о каждом его поступке, точно о своем собственном.

Мисс Фанси открыла было рот, чтобы ответить, но внезапная мысль вдруг изменила все ее решения, и язык прилип к гортани. Она промолчала, вся вдруг покраснела и со странным выражением посмотрела на Соврези.

Он этого не заметил вовсе. Его интриговало то доказательство, о котором говорила Дженни Фанси.

— Быть может, вы мне покажете это знаменитое письмо? — сказал он.

— Вам! — воскликнула она и задрожала. — Вам? Ни за что на свете!

Испуг Фанси передался Соврези. Отвратительное сомнение зашевелилось вдруг в его душе. Прощайте теперь безопасность, счастье, покой, сама жизнь!

Он выпрямился, глаза его засверкали, губы задрожали.

— Дайте мне это письмо! — повелительно сказал он.

Дженни так испугалась, что отступила на три шага назад. Насколько могла, она скрыла это и даже попыталась улыбнуться, превратить все в шутку.

— Не сегодня, — сказала она. — Когда-нибудь в другой раз… Много будете знать — скоро состаритесь.

Но гнев Соврези все возрастал, сделался ужасен, вызывал трепет. Он покраснел как рак.

— Это письмо, — повторил он едва слышным голосом, — я хочу видеть это письмо!

— Невозможно, — запиналась Фанси. — Нельзя. — И, как утопающий за соломинку, она ухватилась за осенившую ее идею. — В другой раз, — сказала она. — У меня его нет с собой.

— Где оно?

— У меня дома, в Париже.

— Ведите меня туда! Идемте вместе!

Она почувствовала, что попалась, и уже не находила в себе больше ни хитрости, ни находчивости. А между тем было бы очень легко поехать вместе с Соврези, рассеять все его подозрения и, наконец, попав с ним на улицы Парижа, затереться в толпе и улизнуть от него.

Но нет! Ей даже и на ум не приходило все это, наоборот, она приготовилась бежать от него сейчас же. У нее еще было время. Она сейчас дойдет до двери, отворит ее и со всех ног бросится бежать вниз по лестнице… И она стремглав кинулась вперед.

Одним прыжком Соврези оказался около нее.

— Несчастная женщина! — прохрипел он. — Жалкое создание! Ты хочешь, чтобы я тебя растоптал!

Резким движением схватив ее за плечо, он швырнул девушку в кресло. А затем, повернувшись к двери, запер ее на ключ, который положил к себе в карман.

— Теперь письмо! — повторил он, возвратившись к Фанси.

Никогда в жизни еще бедная девушка не испытывала такого страха, как теперь. Ярость этого человека обезоружила ее, она понимала, что он вне себя, что она у него в руках, что он мог ее убить, и все-таки еще старалась ему сопротивляться.

— Вы причинили мне боль, — бормотала она, пробуя испытать на нем силу своих слез. — Стыдитесь, ведь я вам ничего не сделала.

Он схватил ее за руки и, склонившись к самому лицу, сказал:

— В последний раз говорю: отдай мне это письмо, или я применю силу.

Она не могла уже больше сопротивляться.

— Оставьте меня, — ответила она. — Я отдам вам его.

Он выпустил ее руки и встал около нее настороже, в то время как она обшаривала карманы.

В борьбе у нее растрепались волосы, кофточка разорвалась, она вся дрожала, зубы стучали, но глаза горели смелостью и решительностью.

Все еще роясь по карманам, она бормотала:

— Подождите… Вот оно… нет… Это так просто, и я уверена, что сейчас его найду, сию же минуту…

И вдруг одним движением она скатала из записки шарик и сунула себе в рот, чтобы проглотить.

Но она не смогла этого сделать. Соврези схватил ее за горло и стал душить. Она захрипела, а потом стала задыхаться и вдруг вскрикнула: «Ах!»

Наконец-то! Письмо выпало у нее изо рта, и Соврези держал его в руках.

Он разворачивал его целую вечность — так дрожали руки.

Да, его подозрения оправдались. Он не обманулся. Это был почерк его жены. Что ему оставалось делать? Он желал прочитать это письмо — и не мог. Затем он подошел к столу, налил два больших стакана воды и медленно их выпил. Прохлада воды вернула ему сознание, и он прочитал письмо.

Оно содержало всего только пять строк:

«Не езди завтра в Птибур, а еще лучше — возвратись назад перед завтраком. Он сказал мне сейчас, что поедет в Мелен и возвратится поздно. На целый день!»

Он… Это, конечно, он сам! Разумеется, этой второй любовницей Гектора была его жена Берта!

Соврези в бессилии опустился в кресло. Из багрового его лицо сделалось синим. По щекам потекли крупные слезы, которые обжигали.

При виде этого тяжкого страдания, этого молчаливого отчаяния, видя этого человека пораженным в самое сердце, Дженни поняла весь позор своего поведения. Разве не она была причиной всего? Разве не она намекнула на имя любовницы Гектора?

Девушка приблизилась к Соврези и хотела было взять его за руки. Но он отшвырнул ее, воскликнув:

— Оставьте меня!

— Простите меня, — сказала она. — Я несчастна, мне страшно.

Он выпрямился во весь свой рост.

— Что вам угодно от меня?

— Это письмо… Теперь я понимаю…

Он засмеялся гадким, язвительным смехом, смехом безумного.

— Да бог с вами! — воскликнул он. — Вы, кажется, миленькая, осмеливаетесь подозревать мою жену!

И в то время как Фанси невнятно бормотала извинения, он вытащил бумажник и вытряхнул из него на стол все, что в нем находилось, — семь или восемь купюр по сто франков.

— Возьмите, это от Гектора, — сказал он. — Он вас не оставит, но послушайтесь меня, заставьте его жениться.