— Есть шесть уличных рынков. Четыре, где люди продают всякую всячину. Один для овощей, выращенных в лагере, и еще один — для мяса.

— А какая тут ходит валюта? — напирал он. — Бартерная система или долларовая…

Оглянувшись через плечо, женщина крикнула,  — Двадцать первый!

Тодд поднялся, пытаясь придумать, как бы подколоть эту тетку, но к столику уже подошла семья. Они протянули ей свой номер с таким видом, будто совершали жертвоприношение. Тодд решил про себя, что она того не стоит. Ей не унизить меня. Я выживал все эти дни, пока она сидела тут на заднице и заполняла учетные карточки. Я дрался и убивал, чтобы выжить.

Внезапно он вспомнил Сержанта, стоявшего перед госпиталем и извергавшего из своего АК47 языки огня и дыма в темноту. Вспомнил, как бросил «Молотов» в толпу Инфицированных. Вспомнил «Брэдли», сминающий на своем пути брошенные машины, его грохочущую пушку. И улыбнулся.

— Ха, — сказал он и пошел прочь, искать Этана. Тот стоял у одного из столов и выламывал себе руки в ожидании результата поисков.

— Как медленно, — сказал Этан с печальной улыбкой. И, тем не менее, он был счастлив, что появился хоть какой-то шанс.

— А где все остальные? — спросил его Тодд.

— Военные вызвали Сержанта и Стива на допрос. Уэнди получила работу копа и пошла смотреть выделенное ей жилье. Как коп она имеет внеочередное право на получение. Пол отправился в один из центров распределения пищи. Он будет там работать.

Тодд растерянно хмыкнул.

— А ты? Вернешься в школу? Здесь же проводят обучение.

— Я не вижу особой пользы в обучении математике, — сказал Тодд, и тут же осекся. — Ой, извини.

Этан печально кивнул. — Все в порядке. Я тоже уже не вижу смысла преподавать ее.

— У меня большие планы. Я тут припрятал…

— Сто восьмой, — раздался крик из-за одного из столиков.

Этан оживился. — Это я.

— Ну, — сказал Тодд, нахмурившись. — Думаю, еще увидимся.

— Конечно, — рассеянно сказал Этан. — Береги себя, Тодд.

В другой комнате Тодд собрал своей вещевой мешок, оружие и боеприпасы, и вышел на улицу под подернутое дымкой солнце, испытывая щекочущее чувство возбуждения.

— Вот я и здесь, — подумал он. — У меня получилось.

На улице перед школой кипела активность. Несколько скучающих, истекающих потом солдат посмотрели на него, а потом снова вернулись к своему разговору. Они выглядели не намного старше его, просто накачанные подростки. На потрескавшемся тротуаре сидели дети и рисовали на асфальте цветными мелками. Другая группа детей, быстро одичавших сирот эпидемии, тащили красную тележку, наполненную пустыми пластиковыми бутылками. Росшая здесь когда-то трава была вытоптана и смешана с сухой грязью. В воздухе летала пыль. По улице катил пятитонный военный грузовик, игнорируя знаки и сигналя лениво двигающимся толпам людей. Несколько мужчин возились с большим механизмом. На грязном, некогда белом одеяле аккуратно были разложены инструменты и детали. Из маленького магазинчика через улицу, переделанного в жилой дом, доносился лай собак. Громкоговоритель, прикрепленный к старому телефонному столбу, обмотанному проводами, выкрикивал инструкции, как избежать холеры. Потом из него раздался оглушительный хрип, через секунду сменившийся песней Бритни Спирс. В это время и в этом месте она могла вызвать скорее чувство ностальгии, чем радости.

Тодд злился на других выживших. Не могли даже дождаться его, чтобы попрощаться. — Ну, вот опять ты один, старина Тодд, — сказал он сам себе. — До встречи с ними, ты со всем справлялся сам. Ты был ниндзей, выживающим в одиночку, всегда им был. И будешь им снова. Этой пуповине, видимо, суждено было отсохнуть. Такая связь была обусловлена лишь временной необходимостью. Пришло время снова стать героем-одиночкой.

Он сверился с картой, на которой рукой какого-то сумасшедшего был тщательно прорисован виртуальный город. Он узнал школу, расположенную у дороги, формирующей одну из главных артерий города, предназначавшейся для автотранспорта, и связывавшей центральный узел с распределительными и медицинскими центрами. Он нашел свой новый дом, выделенную маркером точку посреди бесконечных трущоб. Потом нашел ближайший рынок, где он намеревался начать свою карьеру торговца.

Другие выжившие были измождены, вымотаны и сломлены. — Только посмотрите на Сержанта, — подумал он. — Мужик, который бился в одиночку с ордой визжащих Инфицированных и спасал наши жизни, теперь превратился в испорченный товар. У Тодда же был молодой, здоровый организм и гибкий ум, чего может, и не скажешь по его внешнему виду. Апокалипсис, скорее, даже пошел ему на пользу. Он уже начал набирать мускулы, а с ними и самоуверенность. Он смотрел на пробегающие мимо толпы детей, на солдат, куривших рядом, и думал: Мое поколение выживет. Это время выбрало нас, а мы в свою очередь выбрали его.

Пол трясся в мусоровозе, держась за один борт. Грузовик катил по одной из главных артерий лагеря, поднимая в воздух клубы пыли. Он предназначался для перевозки трупов. Его борта украшали многочисленные причудливые граффити, большей частью изображающие черепа с костями. Пол дал водителю сигарету, а взамен узнал, почему трупы сжигаются в ямах за городом. Причина, как сказал он, уходит корнями во времена возникновения лагеря, когда многие люди, выросшие на фильмах ужасов, верили, что Инфицированные это зомби — голодные существа, восставшие из мертвых. И не смотря на то, что это не так, подобная практика сохранилась. Даже если сейчас люди захотят похоронить умерших, они не могут это сделать. Просто нет места.

В борт грузовика с металлическим стуком ударил камень. Пол вздрогнул. Другой пролетел так близко от головы, что он чуть не свалился в пыль. Окно со стороны пассажирского сидения опустилось и из него высунулось дуло ружья, медленно ищущее цель среди палаток.

Камни в автомобиль больше никто не бросал.

Грузовик покачивался на ухабах, гремя металлом. Он сделал три остановки, чтобы подобрать трупы, лежащие под солнцем. Под листами полиэтилена были видны их бледные лица и воскового цвета тела. Долгие годы американцы отгораживались от смерти. Лишь немногие видели мертвецов в их естественном состоянии, раздутых, облепленных мухами и смердящих. Их видели лежащими на бархате в красивых гробах, одетыми в их лучшие костюмы, забальзамированными, как египетские фараоны.

Наконец грузовик притормозил перед большой деревянной церковью. Из окна высунулась рука и указала на входные двери.

Пол спрыгнул из кузова, постучал по борту грузовика, давая водителю понять, что тот может ехать, и помахал рукой. Рука из окна помахала в ответ, и грузовик покатил дальше по дороге.

На смену выхлопным газам грузовика вернулись вездесущие запахи готовящейся еды, древесного дыма и канализации.

Он сделал глубокий вдох, понимая, что ему уже пора привыкать к этому.

Двери были открыты, и он вошел, полный страстного желания уже чем-то заняться.

Через несколько мгновений на него уставилось дуло М16.

— Как, по-вашему, куда вы идете, Отец?

Пол нахмурился. — Не Отец, а Преподобный. А иду я туда, куда власти послали меня жить и работать.

— Дайте взглянуть на ваши бумаги.

Пока солдат изучал его документы, другие поначалу с любопытством его разглядывали, а потом вернулись к своим делам. Не обращая на них внимания, Пол огляделся по сторонам. Церковь была полна детей, сидящих за разными столами на самых разных стульях. Здесь были складные стулья, кресла, офисные стулья, шезлонги, пуфики, скамейки, обеденные столы, столы для пинг-понга, тумбочки, журнальные столики, приставные столики, столы для черчения и для игры в покер. Церковные скамьи отсутствовали. Наверное, пошли на растопку. Длинная очередь загорелых детей, держащих чаши, ложки и кружки, стояла за раздачей тушенки, которую черпали из больших чанов у алтаря в куполообразной апсиде, как в сцене из «Оливера Твиста». Их гомон наполнял большой неф, подымаясь к сводчатому потолку. Они жевали в свете окон, украшенных ручным витражом.