— Мы считали себя непобедимыми, — говорил Маклин. — Мы погрязли в деньгах, развлечениях и сексе. Инфекция это кара Господня.

Толпа одобрительно взревела, заглушив его.

— Они хотят, чтобы вы верили, что мы можем жить без Бога, — услышал Пол, когда толпа затихла. — Без вашей веры. Они хотят, чтобы мы отвернулись от Бога, но Бог не отвернулся от нас, люди. Нет. Бог разговаривает с нами громко и четко. И знаете, что он говорит?

Пол затаил дыхание, напрягая слух. Ему было интересно, кого Маклин называет «они».

— Он говорит, что мы оскорбили его, и он не может этого допустить!

Толпа ревела. Пастор Стриклэнд и другие священники, стоявшие за Маклином, кивали и аплодировали, мрачно улыбаясь.

— Мы оскорбили его, чествуя духа Антихриста, и теперь пожинаем ураган. Оскорбили его, позволяя феминизму разрушать американскую семью, убивать детей и поощрять лесбиянство. Позволяя гомосексуалистам разрушать брак и растлевать наших детей. Растлевая эту великую нацию своей жадностью, массовой культурой, либеральными университетами, государственным образованием, отделением церкви от государства, и гонениями на христиан.

— Нет, — сказал Пол. — Не так и не сейчас.

Толпа становилась все агрессивнее. Он чувствовал, как волной нарастает в них энергия. Они размахивали транспарантами, и кричали Маклину, чтобы он сказал им, что делать.

— Мы должны покаяться, ибо конец близок, — сказал Маклин. — Думаю, мы все согласны, что он очень близок. Но что значит покаяться? Вы вообще знаете, что означает это слово? Оно означает, стать праведными. Чистыми. Мы должны очиститься, как нация и заключить новый договор с Богом.

Сотни рук взметнулись вверх, слегка покачиваясь, как колосья пшеницы на ветру.

— Что касается атеистов, то я скажу, надо изгнать их из лагеря!

— Вышвырнуть их! — скандировали люди.

— Изгнать гомосексуалистов!

— Вышвырнуть их.

— Изгнать элиту, которая смотрит на вас сверху вниз!

— Это не правильно, — сказал Пол окружающим его людям, а Маклин продолжал зачитывать свой список. — Бог не хочет этого. Бог не хочет, чтобы мы ненавидели друг друга.

— Он хочет, чтобы мы ненавидели грех, — огрызнулась на него какая-то женщина.

— Это не митинг, когда среди нас дьявол, — заметил какой-то мужчина. — Вот он здесь, воплоти.

— Это ненормально, — умаляющим тоном сказал Пол. — Инфекция свела нас с ума. Разве вы не видите это?

— Все что я вижу, это ниггер, которому надоело жить, — ухмыльнувшись, сказал какой-то мужчина.

— Держи свое расистское дерьмо при себе, — предупредил другой.

— Бог карает нас за нашу нечестивость, — сказала женщина. — Почему так думать ненормально?

Маклин указал на центр обработки данных и закричал.

— Те люди там, они говорят нам, как жить, но никто за них не голосовал! Теперь они хотят заставить меня замолчать! Они видят во мне угрозу! Они могут убить меня, но они не понимают, что огонь уже зажжен, что огонь это вы, и он распространяется. И мы выжжем коррупцию из тела этой великой нации, и еще более великая нация, нация христиан, восстанет из пепла!

Толпа с жадностью слушала каждое его слово. Злые и вспотевшие солдаты, охранявшие центр обработки данных, ружьями оттесняли людей от главного входа.

— Скажите им принять закон о содомии. Скажите им громко. Скажите им сейчас. Скажите им…

Металлический скрежет заглушил его. Толпа напирала, уплотнялась, и, в конце концов, стала редеть, когда люди, стоявшие с краю, начали разбегаться в стороны. К ним на скорости сорок миль в час несся по дороге бронетранспортер «Брэдли», поднимая в воздух огромное облако пыли. На его металлической груди, словно ожерелье, раскачивался венок из полевых цветов. На одной из антенн развевался американский флаг. Маклин указал на машину, крича что-то в мегафон, но никто не слышал его. Все кашляли, ослепленные от поднятой в воздух пыли.

Машина пронеслась сквозь толпу, разогнав людей в стороны, и продолжила свой путь.

Пол ухмыльнулся, провожая ее взглядом. Это его «Брэдли», он был уверен в этом, а управлять им могут только Сержант и Стив. Он выбрался из толпы на одну из узких аллей между рядами лачуг, намереваясь последовать за машиной. Было бы не плохо повидать сейчас друзей.

«Брэдли» миновал часовых и въехал на территорию военного комплекса. Солдаты, истекавшие потом в своих касках и униформах, провожали его восхищенными взглядами. «Брэдли» сбавил ход и свернул на главную улицу. Ее магазинчики розничной торговли и меблированные комнаты на верхних этажах теперь были превращены в казармы, столовые и штаб-квартиры. Улица была заполнена солдатами в самой разной униформе, торговцами и наемниками, проститутками и наркодилерами, гражданскими чиновниками в деловых костюмах и пятитонными, оливкового цвета грузовиками, развозивших военных, продовольствие и боеприпасы. У автоцистерны с водой стояла длинная очередь терпеливо ждущих солдат. Даже здесь командная структура была нарушена. Столько разных подразделении армии и национальной гвардии было смешано в одну кучу. Огромное количество новобранцев, и несколько разных штабов, проявляющих лояльность Соединенным Штатам, штату Огайо, и/или Содружеству Пенсильвании. На окнах бараков висел баннер с простой надписью: «Молитесь Господу и начинайте раздавать боеприпасы».

«Брэдли» снова замедлил ход и резко свернул в сервисный гараж. Механики тут же окружили его, испытывая непреодолимый зуд снова покопаться в его двигателе. Они любили эту машину, ведь их так мало осталось на американской земле.

Гидравлический трап опустился и по нему вышел Сержант, несущий на руках Уэнди.

Воздух заполнился дымом с едким запахом кордита. В другом конце гаража отряд новобранцев практиковался в стрельбе из винтовок М16 по бумажным мишеням, установленным перед стеной из мешков с песком. Грохот стрельбы быстро затих, когда они поймали взгляд командира «Брэдли», несущего в свое жилище красивую спящую женщину.

Тодд вошел в военный комплекс Фемавилля, дивясь колючей проволоке и царящему всюду хаосу. По пути он расспрашивал всех, как ему найти командира «Брэдли».

Они лежали в лачуге, уставившись в потолок, вспотевшие, голые и уставшие. Впервые в своей жизни он почувствовал себя по настоящему кому-то нужным. Она видела его наготу, когда он входил в нее, и теперь они были связаны одной нитью. Он будет любить ее до самой смерти. Его тело продолжало подрагивать после невероятного всплеска наслаждения. Лачуга наполнилась ее необыкновенным мускусным запахом. Она закурила бычок своего косяка и стала болтать про свой айпод, «Блэкберри» и «Фэйсбук», про то, как снова хочет жить. Тодд кивал, слушая вполуха, изучая изгибы ее тела и испытывая странную зависть к ее естественной красоте. Он уже загрустил, что ей придется уйти, и он больше никогда не сможет обладать ей снова. Внезапно он ощутил чувство голода. Через несколько мгновений она спросила его, хочет ли он заняться этим еще, и тут же вскочила на него, дав ему кончить ей в рот. После третьего раза он уснул как убитый.

Когда он проснулся, Эрин уже не было, как не было и его тайного запаса электроники. Его капитала.

Внезапно он лишился всего.

Она оставила ему загадочную записку: «Извини. Ты очень милый».

Все утро он перебирал в голове возможные варианты. Можно попытаться найти ее и вернуть свой капитал, а можно и забыть об этом. Противостоять ей будет проблематично. Мягко говоря. Тодд боялся конфронтации, кроме того, он верил, что сможет полюбить ее. Он чувствовал, что мучительное желание увидеть ее снова медленно поглощало гнев от того, что его так бессовестно обокрали.

— Забей, — сказал он сам себе. — Я знаю одного копа. Она поможет. Копы вернут мои вещи, я прощу Эрин, и мы снова будем вместе.

Он знал, что никогда больше не будет обладать ей, что его использовали. Но он не мог перестать надеяться.

К тому времени, как он дошел до военного комплекса — где, как он думал, он найдет Сержанта, который в свою очередь скажет ему, где найти Уэнди — он несколько раз проиграл в голове события прошлой ночи. Он представлял себе, каким мог быть их предстоящий разговор. Например, сердитым, когда он спросит ее, почему она его использовала и сделала ему больно, заставит ее серьезно подумать о своем поведении, и она со слезами раскается в своих проступках. Или спокойным, когда он будет холодно смотреть на нее, скажет, что прощает ее и сожалеет, что так получилось, а потом пожелает ей всего хорошего. Или радостным, что маловероятно, когда она вернет ему его вещи и они упадут друг другу в объятья.