Дверь открылась с чуть слышным щелчком. В дверном проёме возник охранник — громадный, с землисто-серой, тупой, какой-то бугристой, будто из папье-маше склеенной мордой, в камуфляже, поигрывающий милицейской дубинкой.

От него несло сногсшибательной волной ядовитейшего мужского парфюма. От сочетания запаха охранника с его внешностью Ларису тут же затошнило.

— Ну пройти-то дайте, — кокетливо-обижено протянула Света и сделала завлекательный мах ресницами.

Охранник перекинул дубинку из руки в руку, не спеша оглядел девушек с ног до головы и гадко причмокнул.

— Мы торопимся, — сказала Лариса сухо и жёстко и взглянула ему в лицо.

К её удивлению, охранник отвёл тусклые глазки в сторону и сам посторонился. Лариса проскочила мимо, изо всех сил постаравшись случайно к нему не прикоснуться. Охранник почему-то вызывал у неё такую же невероятную физическую гадливость, как и Эдуард — и было у них что-то общее… неопределимое.

Судя по звукам за спиной, у Светы случился какой-то мгновенный физический контакт с этим типом — она довольно скабрёзно хихикнула, а он опять причмокнул. Лариса стремительно взмыла по лестнице. Обычно Светины игрушки были ей глубоко безразличны, но сейчас, когда сбоил её бортовой компьютер, у неё появилось такое чувство, будто подруга вляпалась в…

Без уточнений.

Костюмерная располагалась в конце недлинного коридора. На ней красовалась яркая табличка, указывающая, что это именно костюмерная, а не что-нибудь иное. Рядом имелись две двери, в душевую и в туалет, только они и были открыты; на всех остальных, довольно многочисленных дверях висели кодовые замки. Проходя мимо, Лариса тронула одну из дверей пальцами. Ощутила чёткий холодок металла — стальные листы, выкрашенные под дорогое дерево.

Тут хранится золотой запас какого-нибудь крёстного отца мафии. Не иначе.

Пахло в коридоре совершенно неожиданно для ночного клуба. И неприятно.

— Они обалдели — хлоркой тут всё протирать, — сказала Света недовольно. — Вот ненавижу эту вонь. У господина Эдуарда, похоже, насчёт чистоты — просто мания какая-то.

— Это чтобы заглушить одеколон охранника, — сказала Лариса. — Рядом с ним не только моль сдохнет, но и любое млекопитающее.

— Ой, да лучше любой одеколон, чем хлорка!

— Светик, хлорка — это надёжнейший способ что-нибудь отмыть. И они отмывают. Деньги, — Лариса хихикнула, но ощутила, как её душа снова раздвоилась. Новой Ларисе не было дела до такой ерунды, как запахи, звуки и железные двери. Какая разница, где работать. Ну протирают хлоркой — дезинфекция. Хорошее дело. Всё — путём. Но старая Лариса отчего-то снова ощутила панический ужас, а видеомонтажёр в голове теперь монтировал плёнку с Эдуардом и плёнку с охранником. Их отвратительные физиономии и механические какие-то, неестественные движения. И это чмоканье мерзкое. И с запахом хлорки это, почему-то, очень хорошо монтировалось. И плёнку эту склеили в кольцо, и она крутилась и крутилась до тошноты…

— Ты смотри, какое зеркало классное! — восхитилась Света и выключила Ларисину видеозапись.

Лариса огляделась. Костюмерная, вправду, была недурна, если смотреть непредвзято. Здесь царила стерильная, просто необыкновенная для подобных мест чистота. Сияли зеркала, отличные, очень удобные зеркала с увеличивающими детали круглыми вставками, сияли лампы, сияли лакированные плоскости, сияли ослепительные улыбки на глянцевых плакатах, украшающих стены. Старое «я» Ларисы могло бы и успокоиться, но упрямилось. Оно овладело Ларисой целиком, осматривалось, как следователь на месте преступления, даже принюхивалось, будто запах тоже мог быть уликой, но пахло нормально — гримом, духами, шампунем, дезодорантами, густой смешанный запах ухоженных женщин, театра, зрелища… Без примеси встречающегося в подобных местах запаха похоти. Это должно было обрадовать старое «я», но ещё больше его насторожило.

Что у них тут за пунктик насчёт отсутствия личного контакта с гостями? Даже если здесь бывают большие шишки — почему хозяева так против их общения с танцовщицами? Что за режим секретности в ночном клубе? И почему они всё-таки моют коридор хлоркой?

Тем временем Света поставила на удобный табурет сумку с костюмами, раскрыла — и алмазным дождём вспыхнули блёстки, серебряными струйками засияла бахрома… Втрое дороже и красивее, чем девушки привыкли. Остро, живо, свежо… И тут Лариса сообразила, почему, собственно, беспокоилось её старое «я»: концертные тряпки дуэта выглядели в костюмерной так, будто их цветные лохмотья вклеили в чёрно-белую фотографию интерьера в евростиле. И лампы, и зеркала, и плакаты на стенах вдруг показались мутно-серыми, как припорошенные пылью.

И новое «я» Ларисы открыло на дисплее бортового компьютера новое окно. С крупной надписью: «Но так же не может быть. Ты всё-таки больна. Тебе мерещится».

А видеооператор вывел стоп-кадр с встревоженным лицом Ворона.

С встревоженным лицом Ворона из сна. Или призрака мёртвого Ворона, который навестил её наяву. И старое «я» выдало надпись, вспыхнувшую мрачно-багровым: «А он тебя предупреждал».

— Ты одеваться будешь или как? — спросил издалека сердитый Светин голос.

— Буду, — сказала Лариса, торопливо закрывая все программы бортового компьютера, одну за другой, но в системе, видимо, завёлся вирус: они упрямо открывались снова, особенно та, с надписью: «Ты больна».

— Ты ничего не замечаешь? — спросила Лариса осторожно, стащив через голову джемпер и подходя к зеркалу.

— Нет, а что? — на лице Светы было написано такое честное недоумение, что Лариса растерялась.

— Темновато как-то, — пробормотала она неуверенно.

— Да брось, замечательно, — Света встряхнула волосами и сняла крышку баллончика с лаком. — Классная комнатуха, ты что, не помнишь, какой в «Созвездие» чулан был убогий? И дуло отовсюду…

Штирлиц закрыл окно. Дуло исчезло и появилось в замочной скважине.

Лариса стащила резинку с волос. Больше нельзя было медлить.

Через полчаса их полуобнажённые тела в золотой пыли, в коротких туниках, обсыпанных театральными бриллиантами, уже светились в зеркалах тёплым нежным мерцанием. Их волосы, убранные в греческие узлы, высоко поднятые надо лбом, с локонами, стекающими к вискам, подёрнулись блёстками, как капельками сумеречного дождя. Жаркая тайна, сквозившая через позолоченную кожу, заставила обеих замедлить движения, особенно, не буднично, опускать заострённые ресницы, повлажнеть глазами…

Когда они уже почти растворились в свечении собственной утончённой, усиленной женственности, и даже старое «я» Ларисы утонуло в звучащей внутри музыке, дверь со стуком открылась. Лариса вздрогнула от неожиданности.

— А я уж думала, про нас забыли, — протянула Света тоном капризной малютки.

Реплику проигнорировали. Высокая, полная, холёная дама с губами, такими сочно-алыми на неживой бледности лица, что они казались окровавленным вывернутым надрезом, в чёрном бархатном вечернем платье, плотно облегающем мощное каменное тело, посмотрела на них с порога пусто и холодно.

— Вы готовы? — спросила дама бесстрастным голосом гинеколога из районной поликлиники. — Ваш выход — через шесть минут. Пойдёмте.

Лариса и Света переглянулись и пошли, мягко ставя ноги в сандалиях с золотыми ремешками — пленные эльфы за угрюмым троллем. Мощная волна духов тролля, приторно-сладких, пряных, сонных, тяжёлых, смыкала их веки и навевала тёмное полузабытье.

Дама-тролль щёлкала замками, пропускала танцовщиц вперёд, как арестантов в «Крестах» — во время выхода к куму, захлопывала за ними тяжёлые двери, грузно ступала по белым ворсистым полам, отпирала другие двери. Ларисин бортовой компьютер на миг завис, потом снова заработал в режиме слежения. Вокруг было холодно, серо, как-то полутемно, и сквозь запах духов, уже тошнотворный, просачивалась хлорка. Света шла рядом невесомо и ритмично, её лицо стало безмятежным и бездумным, пустым, как у сомнамбулы.

За последней дверью находился зал. Оттуда слышались музыка и приглушённые голоса.