Лариса и Ворон сидели на спуске к воде, на корточках, прижавшись друг к другу плечами, и пили кагор из горлышка одной бутылки, как когда-то в школе пили из одной бутылки пепси-колу. Зеленоватый светящийся туман окружал и их призрачные фигуры, путаясь в их волосах, зажигая глаза, оттеняя лунную бледность лиц — но они сами его не замечали, а по крайней мере, в километре вокруг, в спящем городе не нашлось глаз, чтобы это увидеть. Кроме…

Шёл четвёртый час, самый тихий и глубокий час ночи. Час Хозяев.

«Почему — Хозяев? — молча спросила Лариса, спрятав лицо на груди Ворона и вдыхая его ванильный запах. — Это мы-то — Хозяева? Скажешь…»

«Ты — Королева Ночей. Я — господин Никто, — усмехнулся Ворон. — Когда сойдутся две темноты…»

«А если ты будешь надо мной смеяться, я тебя за ухо укушу. Оно очень рядом, знаешь ли…»

«Как я посмею, Княгиня?! Ой, прекрати, щекотно… Ларк… чёрт, тебе интересно, или ты…»

«Мне всё вместе. Мы — Хозяева, да?»

«Мы — Хозяева Ночи. Властители Смертей. Правда, фиговые…»

«А вот это ещё почему? А мне вот Артур сказал, что я очень интересная Княгиня».

«А Артур вообще джентльмен… а если серьёзно, мы молодые ещё. Мелкие и глупые вампиры. Только что вылупились… на всё это чудо, на Инобытие, я хочу сказать, вылупились, как новорождённые цыплята».

Лариса рассмеялась. Зеленоватое и голубое сияние, окружающее её, вспыхнуло ярче, брызнуло искрами. Искры растаяли на губах и ладонях Ворона.

«А мы потом тем, тварям, наваляем? А, вещая птица?»

«Знаешь ещё один закон джунглей? Благородные хищники не обращают внимания на бандарлогов».

«А если с кем-нибудь другим случится беда?»

«Ларка, понимаешь, это — не беда, а судьба. В данном конкретном случае — наказание для нас, грешных. Кто сможет — тот выплывет. Не сможет — не выплывет. Но путь себе всё равно выберет сам. Мы же выбрали».

«Жестоко».

«Не жесточе жизни».

Выпили ещё и поцеловались. Лунный свет стекал с их волос мерцающими ручейками, как вода.

«Служить Смерти?»

«А что тебя стопит? Смерть — штука страшная, загадочная, мучительная иногда… но роды, в сущности, не слишком-то принципиально от неё отличаются. Переход между мирами. И, между прочим, весьма себе страшный, загадочный и болезненный. Так что просто смотря куда рождаться… А мы… мы будем меняться с живыми… этим…»

Ворон беспомощно взмахнул рукой, не в силах подобрать подходящий образ, но Лариса поняла рисунок его эмоций.

«Меняться? Мы им — силу уйти в другой мир, они нам — силу остаться, так? Круто! А говорят — кровососущие трупы…»

Ворон грустно ухмыльнулся, прижимая Ларису к себе.

«А вот кровососущие трупы ты видела. Это те, кто не меняется».

«Красиво ты это сказал. В смысле — и сам не меняется, и с другими ничем не меняется? И поэтому они — наказание, да? В смысле — человек сам себя награждает и наказывает, так?»

«Умная — страшное дело. Может, Артур даже и прав… где-то в глубине души… где-то очень глубоко…»

Затеяли возню. Струи света разлетались в стороны, ломаясь о воду, скользя по парапету, взлетая к луне… Фонарь над спуском вдруг ослепительно вспыхнул и погас — и Лариса с Вороном, каким-то образом одновременно догадавшиеся, что это их вина, переглянулись с виновато-лукавыми улыбками, как напроказившие дети.

«Пошли побродим, — предложила Лариса и боднула Ворона лбом в плечо, как кошка. — А то всю набережную обесточим».

«Конечно, Княгиня. Сию минутку-с. Позвольте ручку-с».

«Не позволю! Пусти… ну Ворон! Правда, пойдём, а?»

Ворон подхватил Ларису за талию, крутанул вокруг себя и поставил на землю. Спящий мир вокруг звучал тихим и нежным гитарным тоном, мрачноватой, тёмной, прекрасной мелодией. Луну прикрыло полупрозрачное облако, превратив её в матовый круг, еле видный среди набежавших туч, поднялся ветер, качнув мокрые ветви, подернув воду холодной рябью — набережная потемнела и показалась бы зловещей, если бы её не освещали два сияющих силуэта: парень и девушка, уходящие в ожидающую темноту Города…

Артур ещё раз взглянул им вслед. Он стоял на мосту, в густой тени, и его высоченная фигура почти не светилась; только лицо и скрещённые кисти рук казались нарисованными мелом на сыром ветреном мраке. Несколько мгновений он следил за уходящими со странным выражением умиротворённой насмешливой грусти. Потом тряхнул головой, перекинул ногу через сиденье мотоцикла и дал газ.

Мотоцикл, такой же призрачный, как и растаявшая в темноте пара, сорвался с места, мелькнул бесшумной серебристой кометой — и пропал, то ли в проходных дворах, то ли в мокром весеннем небе…

Света стояла у Ларисиной могилы и никак не могла уместить в голове, как это могло случиться.

Обыденность превратилась в какой-то абсурд во вторник. Света просто позвонила Ларисе насчёт договориться пойти на работу вместе, а трубку сняла её заплаканная мама.

Сказала, что…

Нет, но почему?

Света выслушала, почему. Какие-то там сосуды около сердца. Какая-то медицинская ахинея. Ну сосуды. Я понимаю. Так значит, Ларка в среду не танцует? И в пятницу?

И никогда?

Да этого просто не может быть!

Тогда Света повесила трубку и долго-долго думала. Ей то хотелось плакать, то становилось холодно от дикого ужаса. Ларка была старше её на два года.

И умерла. Лопнул какой-то там кровеносный сосуд. Пустяк. Бред. Ерунда. Но так что же это выходит? Света, получается, тоже может умереть в любой момент?

И вообще — кто угодно? Вот так, взять и умереть, ни с того, ни с сего?

Света попыталась отвлечься, потому что мысли были чудовищно страшны. Она позвонила в «Берег», чтобы сказать, что дуэт «Сафо» больше работать не может… потому что больше не существует. Она слушала длинные гудки, и думала, как она сможет это произнести, но произносить не пришлось. Длинные гудки сменились короткими. К телефону никто не подошёл.

Света ходила по квартире, как в тумане. Она думала о Ларисе и о Витьке Воронове. Витька был наркоман, а Лариса — нет. И она пережила его почти на год. В чём тут смысл?

Теперь нет их обоих. И жизнь можно задуть, как свечу. Раз — и всё. Как можно исчезнуть, совсем исчезнуть, необратимо, навсегда — оттого, что порвался дурацкий сосудик толщиной со стержень шариковой ручки?!

Оставаться наедине с собой было невозможно. Ехать к старым знакомым не хотелось. Они будут расспрашивать. Света расплачется. Возвращаться придётся поздно. Идти будет страшно. Господи, да всё, всё вокруг — это смертельная опасность! Всё — дорога, машины, электричество, дома, люди — всё годится для убийства! Как же жить?!

Света поехала в «Берег». Просто скажу коротко, заберу остаток денег — и всё, думала она. Скажу, заберу — и домой. В маршрутке было как-то… Света сидела рядом с водителем, и у неё в мозгу горели чёткие яркие картины — как из-за угла вылетает грузовик, как маршрутка не успевает затормозить — и водителя протыкает насквозь рулевая колонка, а в Светино лицо летят осколки стекла, острые, как стилеты…

Это был бред, но его было не выкинуть из головы.

Она попросила остановить на обычном месте и вышла. Побрела вдоль улицы, медленно, раздумывая, потому что тут тоже что-то изменилось. Очень сильно изменилось. На удивление.

Света не видела синей эмблемы клуба на стене стильного стеклянно-бетонного здания, где «Берег» располагался. Здание — вот оно. Над шикарным подъездом — мигающая вывеска «Интернет-кафе». На автомобильной стоянке — пара-тройка разномастных автомобилей. И ни малейшего следа того синего силуэта с веслом, который Лариса называла «Паромщиком». Что это со мной, а?

Света подошла к входу. У дверей стояли и курили двое мужчин — молодой лохматый парень и бородатый дядька в камуфляже. Обернулись. Разулыбались. Света отстранённо отметила, что выглядит неплохо.

— Скажите, пожалуйста, — начала она, ещё не зная, как будет заканчивать фразу, — скажите, а вы не знаете, как пройти к ночному клубу «Берег»?