В книге «Жизнь на Земле» приведено множество новейших сведений, зарытых в узкоспециальных изданиях. К их числу, например, относится описание относительно недавно открытой докембрийской фауны многоклеточных, интенсивное изучение которой ведется и советскими палеонтологами под руководством акад. Б. С. Соколова. Отметим, правда, что кое в чем автор отдает дань старым традициям. Так, он упорно придерживается аристотелевой двухцарственной системы живой природы. Вместе с тем современная наука делит все живое иначе: выделяются две группы (империи) — неклеточные (вирусы и фаги) и клеточные (к ним относятся все остальные организмы). Последние разделяются на два надцарства — предъядерные (или прокариоты — бактерии, сине-зеленые) и ядерные (или эукариоты). В пределах эукариот выделяется не менее трех царств — зеленые растения, грибы и животные. Но не следует осуждать автора за такое несколько архаичное членение органического мира — ведь и в университетах до сих пор грибы, а иногда и бактерии и сине-зеленые рассматриваются в курсе ботаники вместе с настоящими зелеными растениями.

Дэвид Эттенборо известен тем, что он снимал фильмы о животных в разных уголках Земли. А для того чтобы снять такие фильмы, мало знакомства с зоологической литературой и навыков профессионального оператора. Необходимо знать образ жизни снимаемых объектов так, как его может не знать и профессиональный зоолог. Лишь при этом условии удастся запечатлеть такие уникальные кадры, как группу шимпанзе в Танзании за ритуальным туалетом, прыжок мамаши лемура катта с детенышем на спине в лесах Мадагаскара или сфотографировать почти в лоб трехпалого ленивца в тропиках Центральной Америки. Помимо превосходного знания литературы и популяризаторского дара Дэвид Эттенборо отлично знает «в лицо» те объекты, о которых пишет. В этом отношении его книга не подходит ни под одну из упомянутых выше категорий научно-популярных книг — она написана популяризатором, профессионально знающим животных.

Мне хотелось бы пожелать читателям этой книги не только восхититься удивительным разнообразием форм жизни на Земле, яркостью красок тропических видов, но и помнить о том, сколь важно нам сохранить и передать потомкам все многообразие видового населения нашей планеты. Ведь уже сейчас ясно, что по крайней мере в пределах нашей Солнечной системы феномен жизни уникален.

Проф. H. Н. Воронцов

Двадцать пять лет назад я впервые побывал в тропиках. Я и сейчас совершенно ясно помню, какое потрясение испытал, когда вышел из самолета и вдохнул тяжелый, напоенный ароматами воздух Западной Африки. Словно вошел в парилку: влажность была такая, что через несколько минут моя одежда промокла насквозь. Здания аэропорта окружала живая изгородь из гибискуса. Над ней, сверкая, как зелено-голубые драгоценные камни, порхали нектарницы, переносились с одного багряного цветка на другой, повисали на трепещущих крылышках, пили душистый сок. Я некоторое время любовался ими и только потом заметил вцепившегося в ветку хамелеона, совсем неподвижного — только выпученные глаза поворачивались вслед каждому пролетавшему насекомому. Проходя вдоль изгороди, я наступил на какую-то, как мне показалось, траву. К моему изумлению, листочки тут же свернулись, прижались к стеблям, и зеленые перья вдруг преобразились в сухие ветки. Это была стыдливая мимоза. За изгородью тянулся ров, весь заросший водными растениями. Черная вода между листьями бурлила рыбой, а по ним расхаживала рыжевато-коричневая птица, поднимая ноги с удлиненными пальцами размеренно и осторожно, как человек в снегоступах. Куда ни падал мой взгляд, я видел неожиданное, невероятное буйство форм и красок. Так мне открылись великолепие и плодовитость живой природы, и это впечатление я сохранил навсегда.

Почти каждый год после этой первой поездки я так или иначе ухитрялся побывать в тропиках. Чаще всего — чтобы снять фильм об одном из уголков этого бесконечно разнообразного мира. Вот так мне выпадало счастье месяцами путешествовать, чтобы найти и заснять какое-нибудь редчайшее животное, которого почти никто не видел в естественной обстановке, своими глазами увидеть те чудеса, что встречаются лишь в заповедной глуши: дерево на Новой Гвинее, ветви которого усеяны райскими птицами, демонстрирующими свое оперение, огромных лемуров, прыгающих по мадагаскар-скому лесу, крупнейших ящериц мира — комодских варанов, подобно драконам рыщущих в джунглях крохотного индонезийского островка.

В своих фильмах мы стремились запечатлеть жизнь того или иного животного, показать, как оно находит корм, защищается, совершает ритуал ухаживания, а также как оно связано с сообществами окружающих его животных и растений. Но одного аспекта не хватало — мы редко исследовали специфику его анатомического строения. Понятие «ящерица», например, полностью выявляется только в свете возможностей и ограничений, определяемых тем, что она пресмыкающееся, а это в свою очередь становится ясным только в свете ее происхождения.

Вот так родилась идея снять серию фильмов о животных под несколько иным углом зрения, чем прежде. Это должны были быть фильмы не просто по естественной истории в обычном смысле этого выражения, но фильмы об истории природы как таковой. Мы поставили перед собой задачу дать обзор всего животного царства и рассмотреть каждую группу животных с точки зрения той роли, которую она играла в долгой драме жизни с самого начала и до наших дней. Эта книга порождена тремя годами путешествий и исследований, которые потребовались для создания задуманных фильмов.

Стремление сконцентрировать три миллиарда лет на трехстах-четырехстах страницах, уложить описание группы животных, состоящей из десятков тысяч видов, в одну главу заведомо подразумевает большие пробелы. Вот почему я старался выделить одну наиболее существенную черту в истории данной группы, а затем сосредоточиться на ее прослеживании, стойко игнорируя все прочие аспекты, какими бы заманчивыми они ни казались.

Тут, однако, возникает опасность приписать животному царству некую целенаправленность, которой в действительности не существует. Дарвин показал, что движущая сила эволюции возникает из случайных генетических изменений, накапливавшихся на протяжении смены бесчисленных поколений и проходивших жесткую проверку естественным отбором. При описании последствий этого процесса очень трудно избежать слов, создающих впечатление, будто животные сами целеустремленно добивались этих изменений: скажем, что рыбы «стремились» выбраться на сушу и сменить плавники на ноги, а пресмыкающиеся «хотели» летать, старались превратить чешую в перья и в конце концов стали птицами. Не существует ни малейших объективных свидетельств чего-либо подобного, и я, описывая эти процессы по возможности в четкой и сжатой форме, старался избегать слов и выражений, подразумевающих какую-то волюнтарность.

Как ни странно, среди современных животных форм можно найти прекрасные модели тех древних существ, их далеких предков, которые были героями почти всех узловых событий естественной истории. На примере современной двоякодышащей рыбы можно видеть, каким путем шло развитие легких, а азиатский оленек канчиль очень похож на первых копытных млекопитающих, которые паслись в лесах 50 млн. лет назад. Однако, чтобы не возникло недоразумений, необходимо с самого начала четко сформулировать принципы такой подмены. В редких случаях современный вид как будто ничем не отличается от своих предков, чьи окаменелые остатки сотни миллионов лет хранятся в горных породах. Ниша, занимаемая им в окружающей среде, по той или иной причине оставалась неизменной на протяжении этого необъятного срока и во всех отношениях его устраивала, так что ему незачем было меняться. Тем не менее в подавляющем большинстве случаев ныне живущие виды, хотя и сохранили какие-то существенные черты предков, во многом заметно от них отличаются. Двоякодышащая рыба и оленек во многом сходны со своими предками, но отнюдь не могут считаться их полным подобием. Излишне каждый раз подчеркивать это отличие фразой вроде «предковые формы, близко напоминающие ныне живущих животных», однако это подразумевается во всех случаях, когда для обозначения древнего существа будет употребляться наименование современного животного.