— Это тебе спасибо, что ты обо мне такого хорошего мнения.

Мы, если никто из нас не торопится, можем болтать так ни о чем полчаса, пока Пэгги не спросит, наконец, о своей дочери и внуке. Странно? Ничуть! Мы с Пэгги интересны друг другу независимо от других людей, даже самых близких — ну, по крайней мере, для меня это так.

Но тут я оторвался от своих приятных воспоминаний и посмотрел на Машу, сидящую у иллюминатора с ворохом русскоязычных израильских газет. И что, она полагает, что я в этой жизни обделен женским вниманием и участием? Да за кого она себя принимает?

В тель-авивский аэропорт Бен Гуриона я прилетел вчера рано утром. Элис заказала мне отель «Карлтон» с трансфером, и на выходе с таможни меня с табличкой у груди ждал пожилой человечек лет пятидесяти, у которого под распахнутой рубашкой виднелась белая майка на бретельках, в каких в Советском Союзе играли в волейбол в шестидесятые годы. Еще один штрих, утвердивший меня в мысли, что это мой бывший соотечественник — бывший и с его, и с моей стороны, — по-английски водитель не знал ни слова. Я же раскрываться не мог: кем бы я ни стал на следующий день, пока я был гражданином США с латиноамериканской фамилией. В общем, я просто махнул ему рукой.

И это убедило водителя, что я и есть тот, кого ему надо было встретить. Заговорить со мной он не пытался и только пару раз пробормотал по-русски, отвечая своим мыслям: «А мне-то все это зачем?»

В гостинице я принял душ, выпил кофе на балконе своего номера с видом на десятки белоснежных яхт, покачивающихся у причалов прямо подо мною, позвонил Джессике, а на часах все еще было без двадцати семь. Утра, разумеется. Да черт с ним! Не спать же сюда Леха приехал!

Телефон для связи в Тель-Авиве отвечает как Лимузин-сервис. То есть, я набираю номер, и приятный женский голос говорит мне по-английски: «Лимузин-сервис. Чем могу вам помочь?» Но эта служба существует для меня одного. По крайней мере, на этот период, а дальше, не знаю, меняют они этот номер для других агентов или нет. Если по этому телефону совершенно случайно позвонит человек, который действительно хочет заказать машину, у него ничего не получится: свободной машины на нужное ему время не окажется. Потому что он не знает, как надо заказывать. Первая фраза должна звучать так: «Вашу службу очень нахваливал мой партнер из Бангладеш, который уехал отсюда в прошлый вторник». А дальше вы говорите, где вас забрать и когда. Поскольку фирма эта на самом деле никаких заказов не выполняет, независимо от того, приезжают ли в Израиль предприниматели из Бангладеш или нет, на том конце провода знают, что я-то номером не ошибся.

Через сорок минут — им же еще провериться надо сто раз! — я спустился в пустынный холл. Раздвижные стеклянные двери выпустили меня из царства кондиционера в набирающее силу ноябрьское утро. Табло у входа предупредительно показало мне время 07.26 и тут же температуру + 19.

Из белого фиата с тонированными стеклами, стоящего поодаль, вылез высокий мужчина в белой рубашке с короткими рукавами и черным галстуком. Он обошел машину и открыл мне заднюю дверь, все это время не переставая сладко улыбаться. Меня такая приторная любезность не обманула — это был Лешка Кудинов. Это я его фамильярно называю Лешка. Сам он представляется на французский манер: Алекси.

Мы не стали показывать, что знакомы. Я сел в машину Лешка аккуратно прихлопнул за мной дверь и бегом побежал к своему месту. Его, конечно, ничто не принуждает играть роль водителя — он сам обожает такие вещи. Я вспомнил. Кудинов пару лет работал в Израиле, так что город он знает.

Я не был уверен, можем ли мы спокойно говорить в машине. Но Лешка подмигнул мне в зеркальце:

— Предполагаю, что маршрут выбираю я, — заговорил он по-русски.

— Ты, главное, продумал, где мы ужинаем?

— Полагаю, сэр, что все события будут происходить в одном месте.

— Я ночую здесь?

Лешка кивнул, лихо вырулил с загогулины, ведущей от дверей отеля к улице, и, не тормозя, влился в уличный поток перед истерично сигналящим автобусом.

— Это хорошо!

Я откинулся на сидении и застыл с блаженной улыбкой. Остаток дня был не только предсказуем, но и богат обещаниями. Хотя таким, как нам с Кудиновым, было бы лучше думать не о том, как мы сядем за стол сегодня вечером, а о том, как мы проснемся завтра утром.

Мы продолжали перебрасываться ничего не значащими репликами, как происходит всегда, когда мы видимся с Лешкой. Мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы через пару лет нужно было заново налаживать контакт, и, в сущности, знаем про жизнь каждого слишком мало, чтобы справляться о здоровье близких или об успехах детей. О работе — помимо того, что требуется в ходе общей операции, — мы не говорим никогда. Разве что отпустим пару шуток в адрес Эсквайра, он же Бородавочник. Только для меня он лишь куратор, а для Кудинова, который теперь служит в Лесу, он непосредственный начальник. Поэтому Лешка здесь не усердствует: он не любит говорить о людях вещи, которые не мог бы повторить в лицо.

Мы минут пятнадцать покружили по городу, сплошь состоящему из серых многоэтажных зданий в столь любимом застройщиками Тель-Авива стиле баухаус. Потом Кудинов свернул на боковую улочку и припарковался.

— Ну, как тебе кажется?

Я пожал плечами.

— За нами долгое время ехало одно такси…

— Желтый мерседес, — уточнил Лешка.

— Но последние минут десять я никого не заметил, — договорил я.

— Так и будем считать. Под твою ответственность!

Это была шутка: за безопасность контактов наверняка должен был отвечать он.

Лешка вслед за мной вышел из машины и пикнул сигнализацией. Для очистки совести он все же зашел в магазинчик купить сигарет. Некурящий житель Нью-Йорка, только что прилетевший из ноябрьских дождей, остался на солнышке, сонно потягиваясь. Да нет, похоже, все чисто! Вот со мной поравнялся высокий хасид с ранней сединой в бороде, ведущий за руку двух мальчиков с аккуратными, в три кольца, завитками пейсов. За ним — две матроны, соревнующиеся с витриной ювелирного магазина, мирно беседовали, что со стороны выглядело как ссора на всю жизнь. И на другой стороне улицы никто не остановился, не зашел в подъезд, не раскрыл газету.

Кудинов закурил, и мы медленно пошли дальше.

— Выпьем кофе? — спросил Лешка.

Впрочем, неуверенно. Он советовался со мной.

— Дома! — решил за нас обоих я.

— Под твою ответственность, — с деланной покорностью снова повторил Кудинов.

Машина — на этот раз рено, но тоже белая — ждала нас через пару кварталов. Вы обращали внимание, что в жарких странах очень много белых машин? Почему-то считается, что они меньше нагреваются на солнце. Тогда, объясните мне, почему у людей, живущих под тем же самым неумолимым солнцем, кожа, наоборот, черная? Вряд ли целью эволюции было довести до солнечного удара бедных африканцев, арабов, индусов и прочих обитателей южных широт. Я все время натыкаюсь на такие несоответствия, — вы нет?

Вторая общая черта для многих машин жарких стран — тонированные стекла. Вот они-то точно защищают от солнечных лучей. И от посторонних взглядов. Мы с Лешкой устроились на заднем сидении рено и сразу стали невидимками.

Над сидением водителя возвышался коротко стриженый затылок с плечом в голубой рубашке с короткими рукавами и сильной рукой с белыми волосками, явственно выделявшимися на фоне загара. Из зеркальца заднего вида на меня взглянули внимательные глаза.

— Здравствуйте! — сказал я по-русски. А кто еще это мог быть?

— Доброе утро! — откликнулся водитель. Так отвечают охранники: вежливо, но безлично, когда ясно, что никаких отношений между вами быть не может.

Представлять нас Кудинов не стал, просто бросил:

— Можем ехать!

Мы выбрались из города, пронеслись с десяток километров по северной автостраде и снова свернули к побережью. Здесь у самого пляжа был ряд четырехэтажных одинаково серых домов с редкими маленькими окнами. Я невольно позавидовал их обитателям: мне всегда хотелось жить в стране, где от солнечного света надо прятаться. Потом пошли виллы, белеющие из-за живых изгородей и заборов, более или менее высоких. Дом, к которому мы подъехали, с дорога виден не был. Машина въехала в глухие ворота и остановилась у самых дверей. Я оглянулся: двор виллы был отрезан от окружающего мира живой изгородью в человеческий рост. Гостей этого дома явно берегли от чужих глаз.