Борис Лапин

ПАЛОЧКА С ЗАРУБКАМИ

Станция с ее путями и горками пока существует на бумаге, но в лесу уже есть поселок, и возят сюда людей ночевать аж с Перевала, за девяносто километров. Тишина царит на станции Оя, особенно днем. И ничего интересного, единственная достопримечательность - маленький музей. В него-то я и забрел в ожидании открытия столовой.

Музей как музей. Красное знамя министерства. Рапорт. Серебряный костыль. Вымпел от друзей из ГДР. Новый сборник Евгения Евтушенко с автографом автора. Любительские фотографии: палатки, костры, гитары. Значок, побывавший в космосе и подаренный космонавтом Севастьяновым. Номер газеты: "Поезд прибыл на станцию Оя!" И вдруг...

Не помню уж, что прежде зацепило мое внимание: палочка с зарубками или расписка. Обыкновенный тальниковый прут, на нем зарубки ножом, если сосчитать - двенадцать. Листок бумаги в клетку. "Расписка. Я, Сычев Валентин Петрович, настоящим голову даю на отсечение, что день был!" Ниже начальственная резолюция: "Подтверждаю", и подпись - то ли Куликов, то ли Кулемин, то ли Кулибин.

Согласитесь, такое не в каждом музее встретишь: "День был!" И в доказательство прутик с зарубками. Согласитесь, мимо такого ни один журналист не пройдет. Я заинтересовался, даже обернулся было в поисках экскурсовода. И лишь потом обнаружил фотографию: одиннадцать парней и девушка, весело глядящие в объектив. Неизбежная гитара. Кувалда. Топор, воткнутый в бревно. На девушке очки. У одного из парней прутик в руке, возможно, тот самый. У другого письмо или телеграмма. Да, сфотографировались они, похоже, на свежем настиле автодорожного моста: в нижней трети фотографии пустота. Вот и все.

Я загорелся и принялся чуть ли не каждого встречного расспрашивать о прутике с зарубками и о дне, который не то был, не то его не было. Конечно, никто ничего толком не знал, точнее, все всё знали и окончательно меня запутали. Еще бы, произошло это давным-давно, почти два года назад, участники этого казусного случая переместились бог знает как далеко на восток, да и случай оказался из тех, что сами собой обрастают невероятнейшими подробностями и превращаются в легенды. Поэтому некоторый налет фантастичности остался, но от него уж никуда не денешься, в нем-то и соль предлагаемой истории.

* * *

А началось все, как водится, с пустяка. Илью вызвал начальник СМП Деев и объявил:

- Кулибин, тебе задание чрезвычайной важности. Ровно за двенадцать дней поставить мост на реке Оя. Кровь из носу. Вот чертежи. Готовься завтра утром в десант.

- На какой, какой речке? - переспросил Илья.

- Оя. Сорок седьмой километр. За двое суток, надеюсь, доползешь? Лес там уже лежит. Осенью бригаду лесорубов высаживали с вертолета. Мостик так себе, не проблема. Проблема в другом - ровно двенадцать дней. Первого августа туда придет Трасса. В лице мощного автопоезда. Бросок Усть-Борск - Перевал. А в первой декаде августа синоптики затяжные дожди обещают. Сам знаешь, во что превратится тайга.

- Знаю. В трясину...

Это были самые первые шаги Трассы, тот знаменательный момент, когда работы переносятся с карты на местность. Через нехоженые доселе дебри пунктиром будущей железной дороги отправлялся автопоезд - бульдозеры, тягачи, экскаваторы, автомобили с грузом, - чтобы оседлать Перевал и положить начало автодороге, без которой немыслимо сооружение трассы. А сама автодорога, естественно, нуждалась в мостах через десяток лежащих на ее пути таежных речек. Одну из них и предстояло обуздать бригаде.

- Так что не подведи, Кулибин. К первому августа. Не дойдет автопоезд до цели, не возьмем Перевал. Тогда уж только по морозу, а мне секир-башка гарантирована.

- Понял. Будет сделано, - ответил Илья, разглядывая чертежи.

Однако начальник СМП для верности повторил еще раз все с самого начала. Илья завелся:

- Да что ты заладил! Первое августа, первое августа... Делать там нечего до первого августа. Честно! Пять дней еще загорать будем. Да рыбку дергать от безделья. Или ты мою братву не знаешь? На спор, куль рыбки навялим? Честно!

Начальник СМП Деев ошарашенно примолк. Он знал Илью как парня делового и такой пассаж услышал от него впервые. К тому же оба понимали: мостик через Ою хотя и не шедевр строительной техники, а поработать придется, культурным досугом и не пахнет. Конечно, в конце концов они договорились бы, мужчины и не такие проблемы решают, но, услышав про куль вяленой рыбки, Юлька дернула Илью за рукав:

- Плюнь, Илюша!

Илья посмотрел на нее, на Деева, сообразил, что сморозил ерунду, но плевать в помещении не стал, машинально повторил:

- Так, значит, к первому августа, - и вышел.

Юлька повисла на его руке.

- Плюнь, Илюша, через левое плечо, ну что тебе стоит! Ради меня, Илюша! Нельзя же с таким настроением начинать дело! - Хотя она говорила в шутейном тоне, Илья очень хорошо понял, каким индюком и фанфароном выглядел перед начальством, коли уж обычно невозмутимая Юлька разволновалась... - Ну, пожалуйста, умоляю тебя, Илюшенька!

- Брось, Юлька... ну о чем речь? Что доброе, а то... такие пустяки... две русловые опоры... Честно, не узнаю тебя: передовая девушка - и предрассудки, суеверия, сглаз, чох и черный кот...

- Илья, плюнь! - уже всерьез потребовала Юлька. Наехал принцип на принцип. А тут еще, как назло, распахнулось окно вагончика, и Деев в седьмой раз напомнил:

- Так учти, Кулибин, к первому августа! Запорешь - вся Трасса в тебя упрется.

- Тьфу! - плюнул раздосадованный Илья. Но это был совсем не тот спасительный плевок через левое плечо, о котором молила Юлька.

Разумеется, столь многообещающее начало не сулило ничего доброго.

* * *

Однако все складывалось как нельзя лучше. За Два дня отряд благополучно преодолел сорок семь километров таежного целика: топи, гари, чащобу, глубокие распадки, каменистые осыпи - и ни разу не остановился для ремонта.

На место прибыли под вечер. По первому впечатлению Оя показалось вовсе несерьезной речушкой. Прыгающий с камня на камень озорной ручей. Сплошной перекат, багрово бликующий в лучах закатного солнца. Самая глубинка - по пояс. Сколько таких безвестных речушек миновали они на пути! Неужто эта серьезнее?

Усатик немедля разделся, с ходу плюхнулся в глубину и завопил:

- О, я тону! Но Илья холодным взглядом, точно нивелиром, окинул широкое русловище, тут и там хранившее следы разгула мощных паводков, и сказал тоном, раз и навсегда отрезающим всякое легкомыслие по отношению к Ое, мосту и работе:

- Она еще заставит себя уважать, Оя. Сычев и Пирожков, со мной на рекогносцировку! Остальные в распоряжение Юльки - оборудовать табор. Завтра приступаем в семь-ноль.

Видно, искупал свое прежнее легкомыслие.

Они ушли. Юлька осталась одна на берегу этой Ои, о которой прежде слышать не слышала, теперь же их пути пересеклись, и кто знает, может, в будущем она станет вспоминать Ою как самую счастливую пору юности. Юлька огляделась. На противоположном берегу штабелями громоздился лес, подготовленный для строительства моста, - откряжеванный, ошкуренный, даже, похоже, отсортированный. А дальше лежал как попало - накатом и вразброс...

И вдруг она точно прозрела. На том берегу прямо перед нею начиналась просека - прообраз будущей Трассы. Не с неба же свалились штабеля, хоть небольшой участок, но все-таки именно Трассу рубили прошлогодние лесорубы.

Просека начиналась как поле, отвоеванное у тайги, разве что не раскорчеванное, не распаханное, уходила вдаль, раздвигая плечами сосняки, и, суживаясь в перспективе, все настырнее вгрызалась в густую синь тайги, как бы рассекала ее надвое - первая борозда будущего в этом глухом краю. Стремительным клином стратегического наступления просека врезалась в двугорбую сопочку на горизонте и терялась в ней, точно уходила в грядущее, в двадцать первый век...