Поздним вечером Филип, заботливо уложив Рут в постель, присоединился, со своей тонкой сигарой, к Мэту и Кейле, сидевшим на веранде.

Мужчины тихо разговаривали, сидя за столом; рядом с ними, в глубокой задумчивости, полулежала в шезлонге Кейла.

— Филип, не могли бы вы кое-что для меня прояснить? — наконец, словно очнувшись, спросила она. — Причина инфаркта у бабушки — стресс?

— В основном — да. И еще — непроходимость сосудов. Она не снижала активности, в семьдесят один работала так же напряженно, как в сорок.

Кейла вздохнула, не в силах оторвать взора от темно-синего небесного свода с яркими звездами. Ее терзали сомнения: а что если это она сама спровоцировала своими возражениями против брака Рут эти проблемы с желудком…

— Но я не из тех, кто осуждает привычку к работе. — Филип приподнял сигару и уставился на ее горящий кончик. — Сам после смерти жены получил бы инсульт, если б не работал — старое, испытанное средство лечения.

— У тебя утомленный вид, папа.

Филип передернул плечами, но тут же поднялся — сын прав.

— Мне пора, если вы не возражаете.

— Спокойной ночи, Филип. — И, проглотив гордость, Кейла добавила: — И спасибо вам.

— За что? — Медленно, устало шагая к двери, он явно не ждал ответа.

— Спасибо за все ваши хлопоты и заботы о Рут. Знаю — это нелегко.

Филип ответил не сразу, тронутый ее капитуляцией:

— Вот в этом вы, дорогая, ошибаетесь. Нет ничего в мире легче, когда любишь. Спокойной ночи.

Мэт пересел к Кейле в шезлонг — он двойной, легко разместиться обоим. Кейла обрадовалась исходящей от него силе, спокойствию и возникшему между ними чувству товарищества — результату совместных переживаний.

— Ну как ты? — нежно спросил он.

— Так себе. — Она вздохнула, руки их соприкоснулись — ее шелковая, слегка загоревшая кожа с его жесткой, покрытой волосами, с ясно проступающими мышцами. — Трудно во всем этом разобраться.

— А что тебя смущает?

— Рут, Филип. Мои обвинения… ну, что он все делает ради денег.

Мэт кивнул понимающе.

— Знаешь, и я чувствую себя неловко. Тоже ведь бубнил — мол, она его использует, чтобы уйти из-под контроля твоего отца. — Он пошевелился, и она почувствовала прикосновение его обнаженной ноги.

— Мэт, он сегодня так переживал за нее — по-настоящему.

— Да, я знаю, видел. Да и она… как услышала, что с ней все в порядке, — прямиком кинулась в его объятия. — Он тяжело вздохнул. — Может, мы зря переживаем — не понимаем ни черта, а приходится вмешиваться…

Она робко улыбнулась.

— Может быть, Мэт. И я об этом думаю.

Мэт подставил свою левую обнаженную ступню под ее правую, маленькую, тоже обнаженную. Опять это неописуемое ощущение от его прикосновения слишком сладкое… Мысли ее спутались, она молчала.

— У меня вопрос. — Мэт надавил пальцами на ее ногу.

— Какой? — Голос у нее дрожал, она не дышала.

— Не относишься ли ты уже по-другому к их плану пожениться?

Кейла повернула голову, чтобы видеть его; он сделал то же, и глаза их встретились.

— А ты как относишься к их плану, Мэт?

— Ну, я… сам теперь не знаю. Видела ты, как они смотрели друг на друга?

Сам он с той же нежностью смотрит сейчас на нее. При лунном свете рот его притягивает, как тайна, а глаза бездонны, как небо.

Мэт взял ее руку, и она не отняла — прикосновение его непередаваемо приятно.

Мэт очень отличается от Фрэнка. Раньше ей и в голову не приходило задуматься о степени чувственности Фрэнка — как он воспринимает мир. Зато теперь, когда она проводит время и живет в одном доме с Мэтом, есть с кем сравнивать — явно не в пользу человека, с которым она собирается связать свою жизнь. Но это и не имеет большого значения — у них с Фрэнком много, очень много общего, что объединяет их.

И все же в эти минуты она чувствует себя обманутой, обделенной… Какие ночи, счастливые, незабываемые, могла бы она проводить в будущем — могла бы, но они никогда не наступят — с тем, с кем лежит сейчас в шезлонге под звездами, с тем, кого… да что там, обожает до потери сознания!

И она вздрогнула от этой мысли, как от удара. Обожает до потери сознания? Его, Мэта Рида, мечту своей юности? Мэт Рид — необыкновенно обаятельный мужчина, зрелый, притягательный для любой женщины. Вполне естественно для нее по-женски реагировать на него.

Но это вовсе не значит, что она обожает его.

Так почему же она чувствует себя обманутой и обделенной? Только потому, что не обожает Фрэнка до потери сознания? Но она и раньше это знала, не маленькая, и для нее это ничего не определяло, не влияло на ее решение выйти за него замуж. И раз ее так задел вопрос Рут, любит ли она Фрэнка, видимо, все же ее женское существо не примирилось с тем фактом, что она обязала себя идти по жизни… с кем?

Она покусывала губу, мучаясь самоанализом, когда услышала хриплый шепот Мэта:

— О чем задумалась? Поделись…

Кейла нащупала, как ей показалось, вполне безопасную тему:

— О новой философии моей бабушки — жить сегодняшним днем. Теперь я понимаю, что она имела в виду. Бабушка уже на своем этом горьком опыте внезапной болезни познала, как коротка жизнь.

— Да, я тоже испытывал нечто похожее, когда мы приехали в больницу. Наблюдая за отцом, видел, как он за нее боится, и невольно стал смотреть на вещи его глазами.

— Твой отец морально помогает Рут избавиться от давления моего отца, не думать о возрасте, болезни. Как бы то ни было, а они любят друг друга, живут друг для друга.

Мэт приподнял руку Кейлы, ритмично ее покачивая.

— В настоящий момент это все, что у них есть. Прошлое есть прошлое, а будущее так неопределенно. С нашей стороны самонадеянно, жестоко… да нам просто не дано права отговаривать их.

— От намерения пожениться? — Кейла жадно глотала воздух.

— Ммм… — Он в последний раз качнул ее руку и положил в промежуток между ними в шезлонге — туда, где соприкасались их бедра.

Она задрожала, а он спросил:

— Тебе холодно, Кейла?

— Да нет, просто думаю: какую такую причину я распишу отцу?

Мэт посидел молча, неподвижно.

— Скажи, ты всегда так переживаешь, что скажет твой отец?

Первое ее побуждение — отбиться, наговорить резкостей — тотчас растаяло. Ведь это сущая правда; да, всегда, и еще как переживает.

— Как тебе сказать… Ну да, конечно, кому не приятна похвала родителей?

— С этим я согласен. — Мэт встал, опустил спинку шезлонга и устроился в нем так, чтобы видеть ее лицо. — Но у тебя это потребность, Кейла, и она сжирает тебя. — У него вырвался неожиданный смешок. — Интересно, как поступал с тобой Ллойд, когда ты была ребенком?

Обвинял тебя в смерти матери?

Как он сумел задеть ее, растревожить, раскрыть в ней все, что она таила долгие годы…

Она лежала тихо-тихо, скованная, как броней, вперив взор в ночное небо, и изо всех сил старалась не пустить наружу неудержимые слезы.

Нет, эта битва проиграна — звезды расплылись перед глазами…

— Кейла? — Мэт приподнялся на локте. — Эй, что такое? Я не хотел, прости! Мне только казалось… любой родитель, кто делает такие вещи… в общем, это нечеловечно, я и не ожидал…

— Шшш… все в порядке, Мэт. Мой отец никогда ничего подобного не произносил… ну, таких слов. Это лишь ощущение, которое я пронесла через годы. И не знаю почему, разве только… мне, кажется, никогда не удавалось угодить ему. А вот Гордон — он всегда безгрешен: никаких ошибок. Мой брат и правда умнее меня, удачливее. Для меня было вполне естественным расти с ощущением, что я хуже, никогда не дотянусь до него.

Мэт гладил ее по волосам с такой нежностью, что для нее это было почти равносильно гибели.

— Так вот почему ты провела последние пять лет в разных городах, расшибаясь изо всех сил, чтобы создать эту сеть розничных магазинов? Делала то, чего не сумел Гордон? Чтобы поразить отца?

Будто завеса спала вдруг с ее глаз, обнаружив такое, чего она раньше в себе не замечала.

— Ну так как, я прав? — не отставал Мэт.