Зато с рассветом неприятности посыпались, как горох из худого мешка. Бухточку начало забивать обломками льда. Они с грохотом громоздились друг на друга, подпирали шхуну, и та заметно накренилась на левый борт. Крепкий корпус потрескивал, в кормовом трюме обнаружилась течь. Если бы двигатель работал, можно было бы пустить в ход мотопомпу, но «если бы», как известно, в помощники не годится.

Кое-как законопатив трещину паклей и откачав воду ручной помпой, Доронин поспешил на стук и вопли арестованных к носовому кубрику.

— Роске! Роске! — звал явно перепуганный шкипер. — Летаем воздух! Бомба! Ба-бах! Будет взрыв!

— Тихо! — прикрикнул Доронин. — Говорить реже и точнее.

«О какой бомбе вопит синдо? Во время обыска на «Хризантеме» не было найдено ни одной бомбы…»

И тут Доронина осенила догадка. Это действительно вроде бомбы! В трюмном отсеке, под фонарной и малярной кладовкой, хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карбидом плавучие фонари на ставных неводах «Ако-Мари». По ночам фонари обозначают линии невода, оберегая его таким образом от судов. Соединись карбид с водой — взрыв!

Что делать? Выбросить банки с карбидом за борт нельзя, они разобьются о тросы — опять-таки взрыв или пожар…

Вспотев от страха и тяжести, Доронин перетащил все банки в штурманскую рубку. (Алексей в это время стоял на часах.) Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдёт до карбида. Доронин измерил глубины по бортам шхуны и несколько успокоился: вода не покроет и палубы.

Ликвидировав «очаг возможной опасности» — так он назвал склад карбида, — боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал «Хризантему».

— Для отчёта, — объяснил он Алексею.

С запада бухточку обступили отвесные скалы, со стороны же океана низкая каменистая гряда не могла препятствовать шторму творить все, что ему вздумается Фока-рей, утяжелённый льдом и снегом, не выдержал одного из порывов девятибалльного ветра, переломился и с треском и звоном полетел вниз. Раскачиваясь на смёрзшихся вантах, он со всего размаха ударил Доронина в грудь, и тот свалился, как подрубленный.

— Не волнуйся, Алёха! Ключицу перебило, — прошептал боцман подбежавшему Алексею…

Так Алексей фактически остался один против тринадцати здоровенных озлобившихся парней. Правда, парни были заперты в кубрике, но ведь им нужно носить и уголь и пищу…

Через иллюминатор в тамбуре кубрика японцы видели, как был ранен боцман. Видели они, и как Алексей унёс его в камбуз.

Скоро ли кончится этот окаянный шторм? Скоро ли подойдёт к острову «Вихрь»? Да и сможет ли он вытащить «Хризантему» из этой ледяной ловушки?

Вернувшись на пост к кубрику, Алексей услышал, что кто-то зовёт его по имени. Уж не спит ли он, стоя на ногах?

— Алексея! Эй, Алексея, ходи сюда близико… Вот в чём дело! Его зовёт шкипер. Должно быть,

он слышал, как они с Дорониным разговаривали.

— Что надо?

— Иди близико. Важное разговор. Обязательно. Алексей подошёл к двери кубрика, держа палец на спусковом крючке автомата.

— Важное разговор, — учтиво продолжал шкипер. — Твоя холодно. Иесть саке, водка. Мало-мало пей — холод нет.

— Чёрта с два! — усмехнулся Алексей. — Плохо! Твоя хочет деньги?

— Что? — возмутился Алексей. — Молчать!

— Зачем молчать?.. — Шкипер заговорил торопливее: — Положение их скверное: ледовый шторм будет продолжаться ещё дней пять, если не все десять. Продуктов хватит на два дня, угля — от силы на сутки. Они все умрут от голода или замёрзнут. Замёрзнет и раненый боцман Семён. Выход только один: Алексей должен выпустить из кубрика его, шкипера, и радиста. Они починят рацию и вызовут какое-нибудь судно. Если не придёт судно, то они спустят две шлюпки и поплывут, куда им надо. В шлюпках есть баллоны с воздухом, и шторм им не страшен. Шкипер заплатит Алексею двадцать тысяч рублей. Деньги есть деньги.

— Молчать! — гаркнул Алексей и зашагал поперёк обледенелой палубы, от фальшборта к фальшборту: четырнадцать шагов в одну сторону, четырнадцать — в другую.

Он насчитал две тысячи восемьсот шагов, а из-за двери кубрика всё ещё доносился зудящий голос шкипера:

— Зачем такой молодой человек хочет замёрзнуть? Разве у красивого Алексея нет невесты, которая его ждёт? Неужели у Алексея вместо сердца стеклянный поплавок и ему не жалко боцмана?..

Алексей сбегал в камбуз, укутал боцмана парусиной, пододвинул к нему корзину с углём, чайник с водой, пачку галет.

— Управитесь без меня, товарищ боцман?

— Управлюсь, Алёша. Отдать носовые! Слева по носу неизвестное плавсредство!.. — У Доронина начался бред.

Прибежав обратно к носовому кубрику, Алексей увидел, что «рыбаки» успели выдавить стекло в иллюминаторе и стараются сбить запор рейкой, сорванной с потолка.

— Отставить! Вниз! — крикнул Алексей, наводя на иллюминатор автомат.

Прошла вторая ночь. Минул второй день. Шторм всё ещё неистовствовал. Палуба «Хризантемы» стала горбатой ото льда, по ней нельзя было ходить. Обжигая на морозном ветру руки, Алексей с великим трудом протянул от кубрика к камбузу обледенелый трос, закрепил конец и ходил, держась за него.

Чтобы нарушители не смогли выломать дверь, он подпер её обрушившимся фока-реем, навалил около якорь-цепь. Пищу передавал японцам через иллюминатор, туда же вмеето угля совал изрубленную обшивку фальшборта.

— Ремонт шхуны на мой счёт! — отвечал на протесты шкипера.

Третья ночь прошла для Алексея, как в угарном сне. Он почти не чувствовал ни рук, ни ног. Губы задеревенели, обмороженные щёки облупились. Всё лицо опухло от холода.

Но он всё ж таки смог, как положено по уставу, отрапортовать капитану третьего ранга, когда тот пришёл к острову на ледоколе.

— Такая вот история, — закончил свой рассказ Баулин.

— Что же вы сделали с «Хризантемой» и с её командой?

— Мы лично ничего не делали. Мы только отбуксировали её в Энск, — сказал Баулин. — Шкипера судили там за шпионаж. А «Хризантему» конфисковали. Документов ведь на ней никаких не было. А если б и были — какой владелец признается, что это он посылал шхуну со шпионским заданием? — Николай Иванович помолчал. — Документов не оказалось, владелец не признался, а кто хозяин — яснее ясного: дельфины к нам шары-разведчики не засылают… Да, я забыл сказать: до того как мы её задержали, «Хризантема» успела-таки выпустить два шарика. Их подбили наши истребители… Словом, они летели к району, фотографии которого мы вовсе не намерены дарить кому-нибудь на память.

— Завтра прибывает «Мичурин», — сказал Баулин в один из первых дней декабря. — Механик и рабочие с семьями к нам приезжают, в судоремонтную мастерскую. Теперь сами будем сторожевики ремонтировать.

«Мичурин» был последним грузо-пассажирским пароходом в текущую навигацию: на Курилах наступала пора зимних штормов и ураганов. Подошло к концу и моё пребывание на острове Н.

Сказать, что мне жаль было покидать людей, с которыми свела здесь судьба, значило бы почти ничего не сказать. И капитан третьего ранга Баулин, и боцман Доронин, и главстаршина Игнат Атласов, как и многие другие пограничники базы, стали мне добрыми, верными друзьями.

И, конечно, грустнее, чем с кем-либо, было расставаться с Баулиным и Маринкой.

«Мичурин» известил о своём приходе по радио, и задолго до того, как он показался на горизонте, почти всё население острова поднялось на высокий мыс, с нетерпением глядя в море: пароход вёз не только долгожданную почту, а и новых жителей, новых соратников по труду.

На этот раз с острова на материк уезжал один я, и следовало поторапливаться со сборами: попусту стоять на внешнем рейде капитан «Мичурина» не станет.

Помогая укладывать чемодан, Маринка наставляла меня в путь-дорогу;

— Если тебя начнёт укачивать, поднимайся из кубрика на палубу. Папа всем так советует. Не забудь попросить у штурмана бинокль, я тебе буду махать платочком.