– Тихо, – сказала вдруг тень Гераклеса. – Слушай. Послышалось стремительное царапанье по камням. Диагор почувствовал теплое дыхание Разгадывателя у уха и тут же услышал его голос:

– Быстро набросься на нее. Прикрой рукой чресла и не спускай глаз с ее колен… Постарайся успокоить ее.

– Но…

– Делай что говорят, а то она снова убежит. Я приду на подмогу.

«Что значит «я приду на подмогу»?» – нерешительно подумал Диагор. Но времени на раздумья у него не было.

Очерченный светом луны, быстрый, легкий, бесшумный силуэт расстелился по перекрестку, будто ковер. Диагор кинулся на нее, когда она, ни о чем не подозревая, материализовалась рядом с ним. Копна надушенных волос резко заметалась перед его лицом, и мускулистое тело забилось в руках. Диагор толкнул это существо к стене перед ним.

– Хватит, Аполлона ради! – воскликнул он и прижал ее собой. – Мы ничего тебе не сделаем! Мы хотим лишь поговорить… Спокойно… – Существо перестало двигаться, и Диагор немного отстранился. Лица видно не было: его закрыли руки; меж пальцев, длинных и тонких, как стебли лилии, мерцал взгляд. – Мы только зададим тебе пару вопросов… Об эфебе по имени Трамах. Ты ведь знала его, правда? – Он думал, что она отворит ему двери рук, отведет тонкую завесу ветвей и, успокоившись, откроет лицо. Но тут он почувствовал удар молнии внизу живота. Прежде чем почувствовать боль, он увидел свет: слепящий, безупречный свет залил ему глаза, как жидкость, стремительно наполнившая кувшин. Боль задержалась немного, сжавшись между ног, потом бешено расправилась и внезапно взмыла до самого сознания, как поток наполненной стеклянными осколками рвоты. Закашлявшись, он рухнул на землю, не ощутив даже удара коленями о камень.

Началась возня. Гераклес Понтор бросился на существо. Он не стал с ней любезничать, как Диагор, а схватил за тощие руки и быстро толкнул к стене; послышался женский стон, мужское прерывистое дыхание, и он вновь воспользовался стеной, как оружием. Существо не сдавалось, но он притиснул ее всем своим толстым телом, чтобы не дать воспользоваться коленями. Гераклес увидел, что Диагор с трудом встает. Тогда он быстро заговорил со своей добычей:

– Мы не сделаем тебе ничего дурного, если ты нас не вынудишь. Но если ты снова ударишь моего приятеля, другого выхода у меня не будет. – Диагор поспешил ему на помощь. Гераклес сказал: – Теперь держи ее хорошенько. Я тебе уже говорил, чтобы ты остерегался коленей.

– Мой друг… сказал правду… – Диагор ловил дыхание на каждом слове. – Я не хочу делать тебе ничего плохого… Поняла? – Существо кивнуло головой, но Диагор не ослабил хватку на ее руках. – Всего несколько вопросов…

Борьба внезапно затихла, как затихает ощущение холода, когда мышцы напрягаются в быстром беге. Диагор вдруг заметил, как существо необратимо превратилось в женщину. Впервые ощутил он твердую выпуклость грудей, тонкую талию, странный запах, упругость тела; заметил, как рождаются темные завитки волос, как вытекают стройные руки, как образуется абрис. Наконец он уловил черты ее лица. Какая она странная – была первая мысль, оказывается, он представлял ее себе красавицей, сам не зная почему. Но красавицей она не была: ее кудри походили на растрепанную шерсть, глаза были слишком большими и очень светлыми, как у животного, хоть цвета он в темноте и не различил; худые скулы обрисовывали линии черепа под тугой кожей. Он в замешательстве отстранился от нее, все еще ощущая медленную пульсацию боли в животе.

– Ты – Ясинтра? – произнес он, и слова заволоклись паром его дыхания.

Оба они тяжело дышали. Она не ответила.

– Ты знала Трамаха… Он приходил к тебе.

– Осторожно с коленями… – Послышался голос Гераклеса где-то вдалеке.

Девушка молча глядела на него.

– Он платил тебе за встречи? – Он и сам толком не знал, зачем задал этот вопрос.

– Ясное дело, платил, – ответила она. Оба мужчины подумали, что не у многих эфебов услышишь такой низкий голос, как отзвук гобоя в пещере. – Плата за обряды Бромия – пеаны, за обряды Киприды – оболы.

Непонятно почему, Диагор почувствовал обиду; возможно, из-за того, что девушка не казалась напуганной. Не почудилось ли ему даже, что ее толстые губы насмехались над ним в темноте?

– Когда ты с ним познакомилась?

– На прошлых Ленеях. Я танцевала в процессии божества. Он увидел, как я танцую, а потом разыскал.

– Разыскал? – недоверчиво воскликнул Диагор. – Да он же не был еще и мужчиной!..

– Немало детей разыскивает меня.

– Ты, наверное, говоришь о другом…

– О Трамахе, юноше, которого загрызли волки, – ответила Ясинтра, – я говорю о нем.

Гераклес нетерпеливо вмешался:

– За кого ты нас приняла?

– Не знаю… – Ясинтра перевела на него свой водянистый взгляд.

– Почему ты убежала, когда мы спросили о тебе? Ты не из тех, кто бежит от мужчин. Кого ты ждала?

– Никого. Когда хочу, тогда бегу.

– Ясинтра, – казалось, к Диагору вернулось спокойствие, – нам нужна твоя помощь. Мы знаем, что с Трамахом что-то происходило. Его мучила серьезная проблема. Я… Мы были его друзьями и хотим узнать, что с ним происходило. Не важно теперь, какие у тебя были с ним отношения. Мы хотим лишь узнать, рассказывал ли тебе Трамах о своих переживаниях…

Он хотел прибавить: «О, будь добра, помоги мне. Для меня это гораздо важнее, чем ты думаешь». Он молил бы ее о помощи сотню раз, ибо чувствовал себя слабым, хрупким, как лилия в руках девы. Его сознание утратило всякую гордость и превратилось в голубоглазую блестящеволосую деву, со стоном молящую: «Помоги мне, сделай милость, помоги мне». Но желание это, легкое, как прикосновение белой девичьей туники к цветочным лепесткам, и в то же время пылкое как юное и соблазнительное тело обнаженной девы, не вылилось в слова. [16]

– Трамах был не очень-то разговорчив, – сказала она. – И не выглядел обеспокоенным.

– Он когда-нибудь просил тебя о помощи? – спросил Гераклес.

– Нет. С чего ему это делать?

– Когда ты в последний раз видела его?

– В прошлую луну.

– Он когда-нибудь говорил тебе о себе?

– Кто говорит с такими женщинами, как я?

– Его семья не возражала против вашей связи?

– Не было никакой связи: иногда он приходил, платил и уходил.

– Но, быть может, его семье было не по нраву, что их благородный сын порой развлекается с тобой.

– Не знаю. Я не семье должна была угождать.

– Значит, никто из его родных не запретил тебе видеться с ним?

– Я никогда не говорила с ними, – резко ответила Ясинтра.

– Но, возможно, его отец знал о вас… – бесстрастно стоял на своем Гераклес.

– У него не было отца.

– Да, правда, – сказал Гераклес, – я хотел сказать – его мать.

– Я с ней не знакома.

Последовало молчание. Диагор взглянул на Разгадывателя, ища помощи. Гераклес пожал плечами.

– Можно мне уйти? – спросила девушка. – Я устала.

Ответа не последовало, но она оторвалась от стены и удалилась. Тело ее, завернутое в длинную темную накидку поверх туники, двигалось с прекрасным спокойствием лесного зверя. Невидимые браслеты и запястья звенели на каждом шагу. На краю темноты она обернулась к Диагору:

– Я не хотела бить тебя.

В Город они возвращались поздно ночью по дороге вдоль Длинных стен.

– Мне жаль, что тебя ударили, – произнес Гераклес, немного озабоченный глубоким молчанием, в которое погрузился философ после разговора с гетерой. – Болит еще?… Ну, нельзя сказать, что я тебя не предупредил… Я хорошо знаю таких гетер-танцовщиц. Они очень ловки и умеют постоять за себя. Когда она кинулась бежать, я понял, что она бросится на нас, если мы приблизимся.

Он замолчал в надежде, что Диагор что-то скажет, но его спутник шел дальше, понурив голову и уткнув бороду в грудь. Огни Пирея давно остались позади, и большая вымощенная камнем дорога (прохожих здесь попадалось мало, но, по словам Гераклеса, этот путь был безопаснее и быстрее, чем обычный), с обеих сторон окаймленная стенами, которые выстроил Фемистокл, потом снес Лисандр и которые потом снова отстроили, простиралась темной лентой в тишине зимней ночи. Вдалеке, с северной стороны, словно сон, светился слабый отсвет афинских стен.