В англиканской церкви не предусмотрен обряд вроде последнего помазания. Арчери обнаружил, что упорно повторяет: «Все будет хорошо, все будет хорошо». В горле мальчика захрипело, и ноток крови хлынул изо рта, выплескиваясь на сложенные руки Арчери.

— Мы смиренно вручаем душу раба Твоего, возлюбленного брата нашего, в руки Твои… — Он устал, и голос его прерывался от ужаса и сострадания. — Смиренно умоляем Тебя обратить бесценный взор Твой…

Докторская рука появилась с носовым платком, отерла пальцы Арчери, потом проверила умолкший пульс и остановившееся сердце. Уэксфорд смотрел на врача, потом едва заметно пожал плечами. Никто не произнес ни слова. В молчании стали явственнее слышны взвизги тормозов, рев сигналов и проклятия водителей, слишком поздно обнаруживших, что придется поворачивать с Куин-стрит. Уэксфорд подтянул пальто на мертвое лицо.

Расстроенный Арчери озяб в вечернем зное. Он с трудом поднялся, чувствуя и совершенное одиночество, и ужасное желание плакать. Единственное, на что он мог опереться, оказалось задником этого смертоносного белого автомобиля. И Арчери, чувствуя себя совсем больным, прислонился к нему.

Потом он открыл глаза и медленно двинулся вдоль машины туда, где стоял Уэксфорд, рассматривая косматую, темную головку девушки. Это не его, Арчери, дело. Он не хотел касаться этого, только спросить Уэксфорда, где здесь отель, в котором можно было бы остановиться на ночь.

Выражение задумчивой иронии на крупном лице старшего инспектора заставило его поколебаться. Он видел, как инспектор легонько стукнул по стеклу. Окно опустилось, и девушка подняла залитое слезами лицо.

— Плохо дело, — услышал викарий слова Уэксфорда, — очень плохо дело, мисс Крайлинг.

— Неисповедимы пути Господни, — сказал Уэксфорд, когда они с Арчери шли через мост. Он напевал мелодию старого гимна; очевидно, ему нравился звук собственного, довольно ржавого, баритона. — Чудны дела Его.

— Это правда, — серьезно поддержал Арчери. Он остановился и, опершись рукой о парапет, заглянул в коричневую воду. Под мостом плавал лебедь, окуная длинную шею в плавающую сорную траву. — Это действительно та девочка, что нашла тело миссис Примьеро?

— Да, это Элизабет Крайлинг. Одна из юных диких штучек Кингсмаркхема. Ее дружок — очень близкий дружок, должен добавить, — подарил ей эту «мини» на совершеннолетие, и с тех пор она представляет собой серьезную угрозу.

Арчери молчал. Тэсс Кершоу и Элизабет Крайлинг одного возраста. Они начинали жизнь вместе, почти бок о бок. Обе со своими мамами ходили по обочинам Стоуэртон-роуд, играли на лужайке позади «Дома мира». Крайлинги были приличными, среднего класса людьми; Пейнтеры — бедными до нищеты. Мысленным взором он снова увидел обезображенное слезами лицо, но которому ручейками стекали тушь и грим, и услышал те бранные слова, которые она употребила в разговоре с Уэксфордом. И тут же поверх лица Элизабет Крайлинг всплыло другое — гордое, с умными глазами под белокурой челкой пажа. Уэксфорд прервал его мысли:

— Конечно, она слишком избалована. Ваша миссис Примьеро видела ее каждый день и заваливала сладостями и всем, что подразумевалось под «А что у вас есть?». После убийства миссис Крайлинг чуть не затаскала ее по психиатрам, чтобы позволить ей не ходить в школу, пока у них была нянька. Бог знает, в скольких школах она побывала. Она была тем, что в здешнем суде но делам несовершеннолетних назвали бы «женским лидером».

Но еще была Тэсс, чей отец — убийца, Тэсс, которая могла бы стать такой же. «Бог знает, в скольких школах она побывала…» Тэсс училась в одной школе, в наилучшем университете. И, тем не менее, дочь невиновной подруги стала преступницей, а дочь убийцы — образцом.

— Старший инспектор, я очень хочу поговорить с миссис Крайлинг.

— Если вы озаботитесь посетить утром суд, сэр, она, но всей вероятности, будет там. Зная миссис Крайлинг, я сказал бы, что вы снова можете быть призваны к вашим профессиональным обязанностям. А там кто знает?

Они продолжили движение. Арчери нахмурился:

— Я предпочел бы, чтоб все было честно. Я не хочу делать ничего закулисного.

— Послушайте, сэр, — не сдержался Уэксфорд, — если вы приходите к ним с такими шуточками, то в душе готовы к закулисным интригам. У вас нет никакого права задавать вопросы невинным людям, и, если они начнут жаловаться, я не смогу вам помочь.

— Я ей все искренне объясню. Могу я поговорить с ней?

Уэксфорд прочистил глотку:

— Сэр, вы знакомы с «Генрихом IV», часть первая?

В некотором замешательстве Арчери кивнул. Уэксфорд остановился под аркой, которая вела во двор «Оливы и голубки»:

— Я имею в виду реплику Хотспура в адрес Мортимера, когда тот сказал ему, что может вызвать духов из бездны. — Вспугнутая гулким басом Уэксфорда, с балки взлетела стайка голубей, трепеща буро-серыми крыльями. — Я нахожу, что эта реплика очень полезна мне в работе, когда я бываю излишне оптимистичен. — Он опять прочистил глотку и процитировал: — «И я могу, и любой другой. Но явятся ли они, когда вы взываете к ним?» Доброй ночи, сэр. Надеюсь, отель «Олива» покажется вам комфортабельным.

В высоком звании… которым вы названы, то есть быть Посланниками, Сторожами и Распорядителями.

Уложение для священников

Два человека сидели на галерее для публики Кингсмаркхемского суда — Арчери и женщина с Резкими чертами исхудалого лица. Ее длинные седые волосы, странно модные, скорее но небрежности, чем намеренно, и накидка с капюшоном, которая была надета на ней, придавали ей средневековый вид. По-видимому, она являлась матерью этой девушки, которую только что обвинили в непредумышленном убийстве, девушки, которую секретарь суда назвал Элизабет Анте Крайлинг, 24А, Глиб-роуд, Кингсмаркхем, Сассекс. Они не отрывали друг от друга глаз; взгляд миссис Крайлинг то скользил но напряженной фигуре дочери, то останавливался, чтобы с плаксивой любовью отдохнуть на лице девушки. Это было красиво слепленное, хотя и изможденное, лицо с припухлыми губами. Иногда, когда чье-то слово или фраза пробуждали ее эмоции, эти глаза казались совсем темными и пристальными; иногда пустыми и отрешенными, как у отсталого ребенка со своей внутренней жизнью и всем, что скрыто во мраке его души. Невидимая нить связывала мать и дочь, но была ли это нить любви или ненависти, Арчери сказать не смог бы. Обе выглядели плохо и грязно одетыми жертвами низких чувств, но каждую отличала некая особенность — страсть? воображение? тревожные воспоминания? — которая придавала им обособленность и выделяла их среди других присутствующих в суде.

— Никакой альтернативы, кроме как передать вас на выездную сессию суда присяжных в Льюисе… — говорил председатель, — ни надежды на раскаяние, ни страха перед угрозой того, что может быть…

Пронзительный крик раздался с галереи для публики:

— Что вы собираетесь с ней сделать? — Миссис Крайлинг вскочила, надетая на ней

Огромная накидка упала, едва ли не пустив по залу суда легкий бриз.

— Вы же не собираетесь посадить ее в тюрьму?

С трудом сознавая, что делает, Арчери устремился вдоль скамьи, пока не оказался рядом рей. В то же время сержант Мартин сделал полдюжины крупных шагов, пристально глядя на священника.

— Вам, миссис, лучше бы выйти.

Она бросилась от него прочь, запахиваясь в накидку так, словно вместо удушливой жары стоял холод.

— Вы же не собираетесь посадить моего ребенка в тюрьму! — Она оттолкнула сержанта, заслонявшего ей судейскую скамью. — Прочь от меня, ты, грязный садист!

— Выведите женщину, — ледяным тоном распорядился судья.

Миссис Крайлинг повернулась лицом к Арчери:

— У вас доброе лицо. Вы мне друг?

Арчери был смущен.

— Вы можете потребовать залог, — пробормотал он.

Женщина-полицейский, стоявшая возле скамьи подсудимых, направилась к ним:

— Пойдемте со мной, миссис Крайлинг…