И в такой обстановке нам гораздо легче будет ускользнуть по какой-нибудь контрабандной тропе. Этим вечером, собравшись вместе, мы возбуждённо обсуждали дальнейшие планы. Торговец лошадьми отправился выпить в таверну, его жена уложила детей и легла сама.

– Но ты, Труда, ты и Кристофер, каковы ваши планы на будущее? – я неожиданно вспомнила, что этим двоим тоже есть чего опасаться в пределах Гессена.

Я видела, как они переглянулись. Ответил Кристофер. Он крепко взял Труду за руку и ответил почтительно, использовав обращение, которое не должен был использовать.

– Миледи, мы тоже не можем здесь оставаться. Если… если вы примете нас в своё хозяйство, мы будем очень счастливы.

– Но я живу за морем. Если вы отправитесь со мной, вам придётся оставить свои дома, свою страну, может, никогда больше не увидеть свои семьи!

– Леди, так будет лучше. Нас ищут. Наши семьи не должны знать, где мы. Они тоже пострадают, если заподозрят, что они знают, где мы. Здесь у нас нет дома. Мы можем работать, мы хотим работать… и быть вместе.

Я протянула им руки.

– Вы поедете не как слуги, а как мои друзья. В моей стране много земли – на западе. Если вы этого хотите, пусть так будет.

К моему смущению, они взяли мои руки, но не пожали, а поцеловали. Я быстро отдёрнула пальцы.

– Мы друзья, – повторила я подчёркнуто. – И поедем только как друзья.

Мы покинули Грац в хорошем и уверенном настроении. Две наши старые лошади (мы не решились покупать больше, опасаясь привлечь внимание) неторопливо тянули маленький фургон. Мужчины позволили им это, пока мы находились на главной оживлённой дороге. Мы не останавливались в гостиницах, а спали в фургоне. Стояло лето, и поэтому нам было неплохо. Обсудив маршрут, полковник и Кристофер решили, что лучше будет пересечь Гановер и выйти к Гамбургу. Поскольку Гановер принадлежит английской короне, у полковника там имелись связи, а когда мы доберёмся до морского порта – ну, тогда у меня тоже найдутся связи, оставленные бабушкой. Я могла по памяти назвать имена четверых известных купцов, у которых достаточно влияния, чтобы обеспечить нам места на американском или английском корабле.

Городов мы избегали и старались пользоваться боковыми дорогами, если они вели в нужном направлении. Не очень лёгкие дни, если думаешь только об удобствах, но хорошие. Такого хорошего настроения у меня не бывало с того времени, как я пустилась за море. Если нас и искали, мы об этом не знали. Однако свою бдительность не ослабляли.

Наша дорога проходила в нескольких милях от гостиницы Труды. Я заметила, что она весь день молчала. Мы пробирались просёлочными дорогами, и нам всё сильнее хотелось добраться до границы. Я думала о том, что хорошо бы дать возможность Труде повидаться со своей семьёй. Может, потому что у меня самой больше не было семьи. Я дважды предлагала это в течение дня, но Труда решительно и упрямо качала головой.

– Они, наверное, слышали, что Кристофер дезертировал, а я исчезла. Гостиница – первое место, где нас будут искать.

– Но, может, они не подумают, что вы так глупы, чтобы показываться здесь…

Она покачала головой.

– Именно так они и подумают, миледи. Ведь они считают меня глупой крестьянской девушкой, которая не может позаботиться о себе… Что я, оказавшись в беде, побегу к отцу за помощью. Нет, нельзя. Когда мы окажемся в безопасности, я им напишу, очень осторожно, потому что за почтой тоже будут следить. Но есть слова, которыми я могу воспользоваться, и никто не поймёт, от кого письмо. И тогда они не будут горевать обо мне, не подумают, что я мертва… или гнию в таком месте, как Валленштейн, – глаза её сверкнули, рот искривился. – Они будут знать, даже если не смогут пожелать мне добра, но будут знать… в глубине сердца. И сообщат семейству Кристофера… Но сначала нужно обрести безопасность.

Так я и не увидела гостиницу, которую с такой гордостью описывала Труда. Мы проехали заброшенное, заросшее кустами поле, в углу которого нашли старый навес. Туда мужчины и затащили нашу повозку, забросав её заплесневевшей соломой.

Ночью началась последняя часть нашего пути по Гессену. Я волновалась, прислушивалась к каждому звуку в сгущавшихся сумерках. Как будто какая-то тень нависла над нами, сделав ночь ещё темней, чёрная туча быстро надвигалась на дружелюбные звёзды. Дни путешествия прошли слишком легко. Неужели под самый конец мы попадём в ловушку? Я не понимала, откуда у меня такие мысли, но опасения всё усиливались…

Кристофер шёл впереди. Он проявил завидную уверенность и, очевидно, гораздо лучше знал тропы контрабандистов, чем признавался раньше. Когда мы вошли в небольшой лес, он пошёл медленнее и часто останавливался и прислушивался, потом, тень среди теней, оглядывался, ища знакомые ориентиры.

Мы шли пешком, ведя на поводу двух лошадей, на которых нагрузили своё имущество: одеяла, кастрюли, смену одежды. Ночью мы надели тёмные плащи, несмотря на тепло; они ещё лучше скроют нас, хотя лес не проезжая дорога, и мне казалось, что на мили вокруг никого нет.

Впереди нас ждало одно тяжёлое место, о чём Кристофер заранее нас предупредил. Граница проходит по ручью, который нам предстояло перейти вброд. А брод этот широко известен. Ночь была лунная, хотя под деревьями свет луны не доставал до нас. Зато переправа хорошо видна.

Будь мы на самом деле контрабандистами, какими представлялись, нам не нужно было бы соблюдать осторожность, потому что у них есть свои шпионы и способы предупреждения. Брод был известен и пограничному патрулю, но из разговора Кристофера с полковником я поняла, что существует взаимовыгодное соглашение между солдатами и теми, кто пользуется тайными путями. Беда в том, что для нас это не так. Если появится патруль, у нас с ним взаимопонимания не установится.

Наконец мы вышли на опушку и некоторое время постояли, глядя на воду, посеребрённую луной, и на местность за ней. Преследователи тоже могут перейти границу, никто не станет слушать наши протесты, что нас незаконно захватили за пределами Гессена.

Земля впереди казалась очень мирной. Я слышала крик ночной птицы, тихое монотонное журчание текущей воды. Полковник сделал быстрый жест, и Кристофер двинулся вправо и тут же растаял в ночи. Я догадалась, что его послали на разведку. Труда стояла рядом со мной, держа меня за руку, сжимая её пальцами. Я даже слышала её ускоренное дыхание. Неужели её тоже посетило предчувствие, которое у меня становилось всё сильнее на последних шагах нашего путешествия? Я тогда поверила в это.

Слишком всё легко получалось! Я каким-то образом чувствовала это. Что-то нехорошее и угрожающее ждало нас впереди. Но пока вокруг царили мир и спокойствие. Я услышала слабый шорох и вздрогнула. Но это лишь откуда-то вынырнул Кристофер.

– Всё чисто, – донёсся до нас его шёпот.

Но полковник не торопился. Я видела смутное белое пятно его лица, заросшего бородой. Он по-прежнему смотрел вперёд. Наконец кивнул и дал знак выступать. Я заметила, что у него в руке не только шпага, которую мы нашли в разрушенном доме, но и нож, принесённый из Валленштейна.

Он шагнул в сторону, пропуская нас вперёд. Кристофер шагал первым, мы, женщины, ведя лошадей на поводу, за ним. Теперь мы шли быстро, рысью, лошади фыркали и жаловались, когда мы нетерпеливо дёргали их за повод. В эти моменты я чувствовала себя совершенно открытой и беспомощной.

Кристофер вошёл прямо в воду. Не останавливаясь, чтобы подогнуть юбки или снять обувь, мы заплескались за ним. Дно было твёрдое, несмотря на течение. Как будто кто-то вымостил его под водой, дорога гладкая, обкатанная. Вода поднялась нам по колени, пришлось сражаться с тяжестью промокшего платья, но мы беспрепятственно выбрались на противоположный берег, хотя я на каждом шагу ожидала, что нас окликнут. Казалось, все разделяли мои опасения, потому что мы не остановились, чтобы выжать воду или вылить её из обуви. Напротив, пошли быстрее, таща за собой лошадей.

Недалеко от брода располагалась гостиница, хорошо знакомая Кристоферу, где не задают путникам лишних вопросов по вечерам конечно, если у них есть чем заплатить. Она служила нашей целью. От брода к этому сомнительному убежищу даже шла неровная дорога. Мы потрусили по ней, снова под сенью деревьев.