Он еще раз прокрутил все в голове. Сомнений ни малейших – классическая подстава, устроенная ради каких-то своих целей. Что за этим кроется, пока неизвестно. Во всяком случае, не попытка облегчить заезжего иностранца, за которого некому заступиться, на приличную сумму – инспектору прекрасно известны его финансовые дела. Приличной суммы не выжать, как ни старайся. Нет, похоже, не в презренном металле дело…

– Иными словами, вы меня загнали в угол, и я в безвыходном положении? – спросил Мазур.

– Вот именно, – с легким поклоном ответил инспектор. – Рад, что вы это понимаете. Значит, вы достаточно разумный человек…

– А договориться мы как-то можем?

– При известной гибкости сторон договориться можно всегда, – сказал инспектор бесстрастно.

Мазур подошел к нему вплотную, так, что дуло пистолета едва не упиралось в живот, усмехнулся:

– Ладно, умник. Ты меня загнал в угол. Вопрос только в одном: сам ты тут всем управляешь или для кого-то шестеришь. Если сам, выкладывай, что тебе нужно. А если ты не более чем шестерка, в темпе свистни серьезного человека, глиста тропическая…

Он, конечно, рисковал, но не особенно – убивать его не собирались, а от оплеухи он увернулся бы без особого труда.

Какое-то время казалось, что уязвленный до глубины души столь хамским обращением инспектор и в самом деле намерен вмазать Мазуру по физиономии. Выпав из своей обычной невозмутимости, он совершенно по-кошачьи фыркнул, едва не выронив изо рта гнутую трубку, подался вперед, замахиваясь…

Но за спиной у него гулко кашлянул в кулак великан-сержант, и инспектор мгновенно увял. Так-так, сказал себе Мазур. Внутри этой парочки обнаружились свои отношения, полностью противоречащие официальной служебной иерархии. Хотя оба – настоящие полицаи, ни малейших сомнений, интересный фактик: по написанному табелю о рангах у них, оказывается, все наоборот.

– Ты бы не хамил, парень, в твоем-то положении, – не удержался сержант, который, судя по всему, ничуть не играл законченного хама, а был таковым в реальности.

– Вам я вроде бы не хамил, – сказал Мазур спокойно. – Просто у меня появилось стойкое убеждение, что решают тут другие.

– Шустрый, – сказал сержант. – Ладно, пошли. Только смотри у меня! Если что – получится классическая попытка к бегству – с самыми печальными последствиями…

– Вы меня умиляете, мистер де ла Вега, – сказал Мазур, направляясь по мановению гигантской руки к двери. – Никогда бы не подумал, что вам известны такие слова, как «классический»…

Сержант не разозлился, наоборот, ухмыльнулся:

– Детка, мало ли какие слова люди знают молча… В нашем мире тупому жить проще и безопаснее, усек? С них спрос меньше… Ладно, шагай.

Снова оказавшись в нешироком коридоре, Мазур взвесил ситуацию.

Предельно просто было бы в три секунды привести сержанта в бесчувственное состояние и выпрыгнуть в ближайшее окно, за которым не имелось часового, на тихую улочку – и рвануть отсюда быстрее лани, отыскать Лаврика…

Нет, неразумно. Это означало бы просто-напросто отодвинуть сложности, оставаясь в неведении. И забыть о спокойной работе, пока не утрясется. Рациональнее сначала выяснить, что это за напасть такая свалилась на голову…

Он собрался было повернуть направо, потому что перед ним оказалась стена, но сержант придержал его за локоть, отодвинул в угол, а сам проворно пошарил по стене, и в ней тут же открылась внутрь невысокая и узкая дверь, до того совершенно сливавшаяся с синими обоями. За дверью оказался такой же коридор – как сориентировался Мазур, ведущий в соседний дом, примыкавший к резиденции мистера Пушкина и его очаровательной стервозной внучки. Весьма даже интересно. Все это устроено не вчера, не ради Мазура – старое, обжитое гнездо…

Чуть наклонив голову, он вошел в дверь. Сержант, согнувшись в три погибели, протиснулся следом, сообщил:

– Вон, видишь дверь справа? Туда и шагай.

И захлопнул помянутую дверь за спиной Мазура, когда тот вошел. Мазур остановился на пороге, откровенно оглядываясь. В небольшой светлой комнатке сидели трое, на столике перед ними красовалась бутылка неплохого виски, изрядно уже опорожненная.

Вот это, даже судя по первым беглым впечатлениям, были люди совершенно иного пошива, нежели инспектор и даже сержант с его людоедским обликом. Двое выглядели внушительно. Каждый уступал сержанту ростом и весом, носы у них не переломаны, на лицах нет броских шрамов, общий вид вовсе не грозный – но все равно от них так и шибало некоей тяжелой непреклонностью, свойственной людям, для которых как-то нет особой разницы, через бревно переступить или через труп. В своих странствиях Мазур уже с такими сталкивался – спокойные, несуетливые душегубы. Третий… Третий, пожалуй, им мало в чем уступает. Просто на носу у него красовались очки в тонкой золотой оправе, и это в первую секунду повлияло на оценку. Но только в первую секунду. Присмотревшись, Мазур уже не сомневался, что это птичка из того же гадюшника. Разве что более близорукая, вот и все. Если человек носит очки, это еще не означает, что он добрый. Достаточно вспомнить, что пенсне носили и доктор Чехов, и Генрих Гиммлер…

– А вот и наш малыш Джонни притопал! – жизнерадостно объявил один из тех двоих. – Садись, Джонни, вон там торчит чистый стакан, плесни себе, сколько хочешь…

Мазур в точности выполнил инструкции, культурности ради бросив в стакан пару кубиков льда из стоявшей тут же чашки. Присмотрелся еще внимательнее – и в два счета определил, что у всех трех под легкими пиджаками висят серьезные пушки отнюдь не дамского калибра.

– Знакомься, Джонни, – все так же непринужденно и жизнерадостно продолжал незнакомец. – Это вот Ричард, – он мотнул головой в сторону субъекта в золотых очках, – это вот Фил, а я – Санни. Устраивайся поудобнее, хлебай виски, мы не жадные. Ай-яй-яй, Джонни! Значит, ты у нас сексуально беспокойный, а? Мало тебе было девок в «Гавани», напал на чистенькую, порядочную зайку прямо у нее дома, завалил беззастенчиво, порвал на ней все, мебель посшибал…

– А насчет мебели – не перебор? – поднял брови Мазур.

– Ну ладно, перебор, – сговорчиво кивнул Санни. – Но остальное-то все в наличии, а? Девочка в слезах, готовая настрочить заяву, парочка легашей, готовых тебя уволочь за решетку, нехилый срок в перспективе или уж по крайней мере пара месяцев нервотрепки на нарах… Хреново, я думаю? И полностью перечеркивает твои жизненные планы, верно? Тебе ж надо в море бултыхаться, кораблик свой искать, авось да найдешь… Что молчишь?

– Слушаю, – кратко ответил Мазур.

– А что тут долго слушать? Я тебе и так изложил всю твою хреновую ситуацию как по нотам… Теперь твоя очередь болтать.

– О чем?

– Да вот скажи хотя бы, что ты обо всем этом думаешь. Только, я тебя душевно прошу, без ругани. Мне неинтересно, как ты ситуацию оцениваешь – дураку ясно, что насквозь матерно. Мне, Джонни, гораздо интереснее, что ты о происшедшем думаешь…

– А что тут долго думать? – в тон ему сказал Мазур. – Вы уж не лезьте в бутылку, если что не так, но у меня отчего-то создалось стойкое впечатление, что меня аккуратненько подставили и взяли за глотку вовсе не для того, чтобы тащить в тюрьму…

– Умница, – прямо-таки растроганно сказал Фил. – А, Ричард?

Тип в золотых очках скупо улыбнулся:

– В самом деле. Неглупый молодой человек. Экономит время и нам, и себе. У вас есть какие-нибудь догадки, Джонни? По поводу того, что нам от вас нужно?

У Мазура к тому времени уже родилась еще одна догадка – помимо версии о сцапавшей его в силки неведомо чьей разведке. Он сказал, не колеблясь:

– И снова прошу прощения, но вы упомянули про испанский корабль, который мы ищем. Золотой галеон. Естественно, у меня моментально возникают кое-какие подозрения…

– Что мы хотим к вам войти в долю?

– Кто вас знает… – сказал Мазур. – Чего только люди не вытворяют ради золота. Что-то у меня нет других догадок, хоть ты тресни. Первое, что в голову приходит…