— Не под гильотину, а на гильотину, дорогая, — рассеянно поправила ее Мэгги. — И не стоит говорить твоему новому шефу, что ему следует делать, а чего не следует…

Правда, слова ее были неискренни, ибо в глазах застыла тревога.

Это же самоубийство! — упорствовала Белинда.

— Вот как? Вы что ж, считаете, что перейти улицу в Амстердаме вне перехода — это самоубийство? Ведь десятки тысяч людей проделывают то же самое каждый день!

Я не сказал им, что у меня были веские основания полагать, что моя преждевременная кончина не значилась в первых строках списка неотложных дел злоумышленников. Молчание мое объяснялось отнюдь не стремлением приукрасить свой героический облик, а просто нежеланием пускаться в долгие и ненужные объяснения.

— Не зря же вы привезли нас сюда! — сказала Мэгги.

— Верно! Но такая уж у меня работа: наступать на пятки преступникам. Но вам нельзя попадаться им на глаза. Сегодня вечером вы свободны. И завтра тоже. Только нужно, чтобы завтра вечером Белинда пошла со мной погулять. После этого, если вы будете пай-девочками, я поведу вас в один ночной клуб с дурной репутацией.

— Стоило проделывать такой путь из Парижа, чтобы шляться по ночным клубам, да еще пользующимся дурной репутацией. — Белинда снова развеселилась. — Зачем это?

— Я скажу, зачем. И расскажу кое-что о ночных клубах, то, чего вы не знаете. Фактически, — сказал я, делая широкий жест, — расскажу вам все. — Под «всем» я имел в виду только то, что, по моему мнению, им следовало знать, а вовсе не «все», о чем можно было бы порассказать, А разница тут была значительная.

Белинда смотрела на меня с интересом, Мэгги — с усталым, дружеским скептицизмом — она-то меня отлично знала.

— Но для начала — рюмочку шотландского! — сказал я.

— У нас нет шотландского, майор! — временами в Мэгги проглядывала настоящая пуританка.

— Никаких понятий о сообразительности! Следует почитать соответствующую литературу. — Я кивнул Белинде. — А телефон? Закажите виски по телефону! Даже руководящие кадры имеют порой право расслабиться.

Белинда встала, расправила платье и посмотрела на меня озадаченно и с неодобрением. Потом сказала:

— Я наблюдала за вашим выражением лица, когда вы говорили, что ваш друг в морге. На вашем лице не отразилось никаких эмоций. Он все еще там, а вы… как бы получше выразиться… Вы ведете себя легкомысленно. Вы сказали: «расслабиться». Да как вы можете расслабиться в такую минуту?

— Все приходит с опытом… Да, и не забудьте заказать сифон с содовой, пожалуйста!

Это была классическая ночь — ночь в отеле «Эксельсиор» когда уличная шарманка выдавала отрывки из «Пятой» Бетховена. Будь композитор жив, он наверняка упал бы на колени и возблагодарил небо за почти полную глухоту. Даже на расстоянии 50 ярдов, откуда я благоразумно наблюдал за происходящим сквозь мелкую сетку дождя, эффект, производимый музыкой, был поистине устрашающим. Можно было смело преклоняться перед терпением жителей Амстердама — города ценителей и любителей музыки, родины всемирно известного концертного зала — и удивляться тому, что они до сих пор не заманили старого шарманщика в таверну и не утопили шарманку в ближайшем канале. А старик все еще позвякивал своей банкой — действие чисто рефлективное, ибо поблизости никого не было, даже швейцара. То ли он спрятался от дождя, то ли сбежал подальше, будучи настоящим любителем музыки.

Я свернул на боковую улицу, куда выходили двери бара. Ни в соседних подворотнях, ни у дверей, как я и ожидал, не было ни души.

Я пошел в проулок, к пожарной лестнице, поднялся по ной на крышу и вскоре очутился над своим балконом.

Я осторожно глянул вниз на балкон. Никого не было видно, но я почувствовал странный запах, видимо, дым от сигареты, но не от тех, которые изготавливают солидные фирмы.

Перегнувшись через край и при этом чуть не потеряв равновесия, я все же успел кое-что разглядеть, не очень много, но вполне достаточно — два острых носка ботинок и огонек сигареты, прочертившей в темноте дугу — очевидно в чьей-то руке.

Я острожно и бесшумно отодвинулся от края крыши, поднялся и, дойдя до пожарной лестницы, опустился на шестой этаж. Там я проник через запасной вход вовнутрь, запер за собой дверь, тихо прошел по коридору до своего номера и прислушался. Ни звука.

Я тихо открыл дверь отмычкой и вошел, быстро закрыв ее за собой. Ибо стоит замешкаться, и неуловимый поток воздуха может нарушить движение сигаретного дыма и, тем самым, привлечь внимание курящего — если он вообще способен реагировать на столь малозаметные воздушные колебания, чего нельзя сказать о большинстве наркоманов.

Этот тип не составлял исключения. Как я и думал, это был дежурный по этажу. Он удобно расположился в кресле, упираясь ногами в балконную дверь и держа в левой руке зажженную сигарету. Правая спокойно лежала на коленях, и в ней я увидел пистолет.

В нормальных условиях почти невозможно подойти к кому-нибудь сзади так, чтобы он ничего не заметил. Даже если вы подкрадываетесь совершенно неслышно, какое-то шестое чувство предупреждает его о вашем приближении. Однако почти все наркотики приглушают это чувство, а тип явно курил сигарету с наркотиком.

Я уже остановился у него за спиной, держа пистолет у его правого уха, а он все еще не почувствовал моего присутствия.

Тогда я коснулся его правого плеча. Вздрогнув всем телом, он резко обернулся и вскрикнул от боли, так как ствол моего пистолета угодил ему прямо в глаз. Обеими руками он схватился за лицо, и я безо всяких усилий отобрал у него пистолет, спрятав к себе в карман, затем схватил этого типа за плечо и сильно тряхнул. Он опрокинулся назад вместе с креслом и упал на пол, сильно ударившись спиной и затылком. Секунд десять он лежал оглушенный падением, а потом приподнялся на одном локте. При этом он издавал какой-то странный свистящий звук, его бескровные губы обнажали волчий оскал прокуренных зубов. Глаза потемнели от ненависти… Никаких шансов на спокойную дружескую беседу!

— Значит, разговор с пристрастием? — прошипел он. Наркоманы — великие любители кино и их лексикон безупречен.

— С пристрастием? — удивился я. — О, Боже, конечно нет! С пристрастием будет позже, если вы не расколетесь.

Мог же я тоже ходить в кино и смотреть те же фильмы, что и он!

Я поднял упавшую на пол сигарету, с отвращением понюхал ее и погасил в пепельнице.

Он с трудом поднялся на ноги и все еще не мог оправиться после падения. Его пошатывало. Но я не верил ни одному движению. Когда он снова заговорил, волчьего выражения как ни бывало. Решил проявить хладнокровие, как говорится, затишье перед бурей. Но знал этот старый затрепанный сценарий — впору идти в оперетту вместо кино.

— О чем вы хотите говорить? — спросил он.

— Для начала хочу поинтересоваться, что вы делали в моем номере? И кто вас подослал?

Он устало улыбнулся.

— Легавые уже пытались меня расколоть. К тому же, я знаю законы. Вы не сможете заставить меня говорить. У меня тоже есть права. И в законе об этом сказано…

— Закон остался по ту сторону двери! Здесь мы оба — вне закона! И ты это знаешь! В каждом из больших цивилизованных городов есть свои джунгли. И в этих джунглях — свои законы. Убить или быть убитым!

Возможно я допустил ошибку, вкладывая свои мысли ему в голову. Внезапно он нагнулся и попытался проскочить, у меня под рукой, в которой я держал пистолет, угодив при этом подбородком мне в колено. Боль была такой сильной, что от подобного удара он и сам должен был свалиться с копыт, однако он успел ухватиться за мою но у и это вывело нас обоих из равновесия. Пистолет вылетел у меня из руки, и мы покатились по полу, с энтузиазмом молотя друг друга. У этого типа хватало силенок, по у него было два недостатка: во-первых, регулярные упражнения с марихуаной притупили физическую ловкость, а, во-вторых, хоть он и обладал врожденной склонностью к запрещенным приемам борьбы, ему явно не доводилось, профессионально обучаться им и часто применять на практике. Вскоре мы снова оказались на ногах и моя левая рука выломила его правую куда-то в область лопаток.