- Довольно! - Чаккел с хлопком прижал к вискам ладони и простоял так, шумно дыша, несколько секунд. - Отдай дюжину своих проклятых мечей Гагрону из Военного Совета. Я его предупрежу.

- Премного благодарен, Ваше Величество! - Толлер постарался заглушить в своем голосе нотку торжества. - А как насчет помилования фермера?

Что-то шевельнулось в коричневых недрах царственных глаз.

- Ты слишком многого требуешь, Маракайн. Ты одолел Каркаранда хитростью, так что твоя ставка прогорела. Скажи спасибо, что я не требую положенной платы.

- Но ведь я четко сформулировал условия. - Толлера обозлила новая уловка короля. - Я сказал, что смогу одолеть любого вашего фехтовальщика, пока в моей руке - этот меч.

- Ну вот, теперь ты юлишь, как дешевый кейлианский стряпчий. - На лице Чаккела потихоньку вырисовывалась ухмылка. - Или забыл, что считаешься человеком чести?

- Здесь только один человек, в чьей чести можно усомниться.

Эта реплика - смертный приговор самому себе - быстро растаяла в окружающем безмолвии, однако Толлеру казалось, что ее эхо все еще блуждает по галереям его разума. "Наверно, я и впрямь решил покончить с собой, подумал он. - Ну почему тело опережает разум? Почему оно спешит навстречу смерти? Может быть, знает, что ум робок, и на него нельзя положиться? Неужели каждому самоубийце свойственно колебаться над склянкой яда?"

Охваченный тягостными раздумьями, он заставил себя заткнуться и окаменеть лицом, ибо единственное, что он мог сделать в эти минуты перед королем, - выказать хоть тень раскаяния. Поздно было просить прощения; содеянного не исправишь. В государстве Колкоррон оскорбление правителя неизбежно каралось смертью, и Толлеру оставалось только одно - мысленно проститься с Джесаллой, которая скоро узнает, что ее муж сам себе возвел эшафот.

- Мне всегда это чем-то напоминало игру, - произнес Чаккел скорее укоризненно, нежели гневно. - Раз за разом я прощал тебе выходки, за которые с любого другого заживо содрал бы шкуру, и даже сегодня, если б ты дрался с Каркарандом как полагается, я бы охотнее остановил его меч под конец, чем увидел твою смерть. По моей личной прихоти, Толлер. По правилам нашей тайной игры. Ты хоть понимаешь?

Толлер отрицательно качнул головой.

- Ваши намеки слишком туманны, чтобы хотелось их разгадывать.

- Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. И еще ты знаешь, что минуту назад игра закончилась, ибо ты нарушил все правила и не оставил мне другого выбора, кроме...

Слова вдруг перестали проникать в сознание Толлера, поскольку через плечо короля он увидел гвардейского офицера, бегущего к ним от дверного проема в северной стене дворца. "Наверно, Чаккел подал тайный знак", - решил он, и сердце его екнуло, а рука сильнее сдавила рукоять меча. На мгновение родился соблазн взять короля в заложники и выторговать себе беспрепятственный выход из города, купить свободу - но упрямая половина его характера взяла верх. К тому же идея бежать от людей, как зачумленное животное, выглядела малопривлекательно. Да и семье злодея, поднявшего руку на короля, пришлось бы несладко. Лучше всего смириться с мыслью, что настал его последний час, и распрощаться с жизнью, сохранив достоинство и честь.

Протягивая меч, Толлер шагнул к Чаккелу и тут только сообразил, что офицер с оранжевым гребнем на шлеме ведет себя не как стражник, производящий арест. Он был один, выглядел взволнованным и вместо обнаженного меча держал в руке бинокль. Вдалеке на краю плаца появились другие военные и чиновники; запрокинув головы, они смотрели в небо на юг.

- ...Если не окажешь сопротивления, - продолжал Чаккел. - Иначе мне останется только... - Звук приближающихся шагов встревожил его, он оборвал фразу и резко повернулся к офицеру.

- Ваше Величество, - обратился капитан, - по солнечному телеграфу пришла депеша от небесного маршала Еапарда. Чрезвычайно срочная! - Капитан остановился, отдал честь и замер в ожидании.

- Докладывай, - буркнул Чаккел.

- Ваше Величество, к югу от города замечен небесный корабль.

- Небесный корабль? Небесный корабль? - Чаккел осклабился, глядя на капитана. - Не иначе, Еапард рехнулся!

- Ваше Величество, иными сведениями я не располагаю. - Капитан нервным движением протянул бинокль в кожаном футляре. - Маршал сказал, что вы, наверно, захотите взглянуть.

Чаккел схватил бинокль и направил в небо, а Толлер положил меч на землю и полез в карман за подзорной трубой. Вскоре его прищуренный глаз нашел сияющее пятнышко на полпути между южным горизонтом и диском планеты-сестры. Толлер быстро навел резкость и поймал пятнышко в центре ясного круга синевы. Увеличенное изображение всколыхнуло в нем бурю эмоций, да такую мощную, что она вытеснила все мысли о неминуемой смерти.

Даже с такого расстояния шар в форме жемчужины казался огромным. Под ним Толлер увидел прямоугольную гондолу с торчащей кверху горелкой и даже различил едва заметные линии ускорительных стоек, что соединяли гондолу с оболочкой. Именно вид этих стоек, характерных для кораблей, сконструированных специально для Переселения более двадцати лет назад, и подтвердил его интуитивную догадку, отчего сумятица в душе разгулялась еще сильней.

- Ничего не вижу, - проворчал Чаккел, слишком быстро водя биноклем. Откуда тут взяться небесному кораблю? Я же никому не позволял их восстанавливать.

- Похоже, как раз на это и намекает небесный маршал, - спокойно заметил Толлер. - К нам пожаловали гости со Старого Мира.

Глава 2

Караван секты Исконного Первородства - тридцать с лишним фургонов продвигался со всей возможной скоростью. Но деревянные части повозок рассохлись и растрескались, краска почти полностью облупилась, а поломки так участились, что в день едва удавалось преодолеть какой-то жалкий десяток миль. Синероги - тягловая сила переселенцев - отощали и ослабли. Кормили их в пути сносно, но плохая вода и неотвязчивые паразиты брали свое.

Вожжи головного фургона держал Бартан Драмме, проводник. Когда обоз справился с подъемом на невысокую гряду, впереди открылись диковинно расцвеченные топи с преобладанием тошнотворной белизны и чахоточной зелени в крапинах поникших, уродливо асимметричных деревьев и кривых шпилей черного камня - неприглядная картина даже для обычного путешественника, а уж для того, кто взялся довести обнадеженных фермеров до сельскохозяйственного рая, и вовсе гнетущая.