– Кто?

– Ни к чему тебе это знать, – покачала она головой. – 'Никто не знал о случившемся. Только мой отец. Теперь и ты. Люди решили, что я с кем-то переспала и забеременела. Я смирилась, Джек. У меня родилась Хло. Это единственное, что я хочу помнить. Свою дочь. Больше ничего.

Джек секунду помолчал.

– Ты веришь, что я невиновен?

– Не знаю, – честно призналась Эдди.

Голос ее упал до шепота. Она так мало знала Джека, что глубина чувств, которые она к нему испытывала, казалась несоразмерной, – словно она открыла кран, а забил гейзер. Она не могла объяснить своих чувств, но в мире вообще много непонятного. Обжигающая любовь сродни свежей сердечной ране – может ненароком «насыпать соли». Она может заставить человека забыться и сосредоточиться исключительно на том, что бьет прямо в сердце.

– Я хочу тебе верить, – сказала она.

– Тогда с этого и начнем. – Джек закрыл глаза и подался вперед. – Поцелуй меня.

– Думаю, сейчас не время…

Он взглянул на нее.

– Я хочу тебе доказать, что я тот, за кого себя выдаю. Хочу доказать, что, что бы ты ни делала, что бы ни говорила, я никогда не обижу тебя.

– Но ты говорил…

– Пожалуйста, – прошептал Джек, – сделай это для нас обоих. Он широко распахнул объятия, и через секунду Эдди поцеловала его в щеку.

– Это совсем не то.

Она провела губами вдоль его шеи, по подбородку, и между ними вспыхнула искорка чувственности – так тонкая нить, пропитанная бензином, от горящей спички превращается в огненную стрелу.

Эта греховность, это желание… Мир заиграл всеми красками. Эдди как будто срывала яркие сиреневые, глубокие оранжевые и обжигающе желтые цветы, опасаясь, что ее поймают на краже чего-то, что ей не принадлежит, но в то же время зная, что если не возьмет что-нибудь на память, то у нее сохранятся одни лишь размытые воспоминания.

Она была готова. Она хотела. Эдди потянулась к верхней пуговице рубашки, и в ответ Джек опустил руки вдоль тела.

«Он не сделает этого. Он хочет меня».

Эдди еще никогда в жизни не раздевалась для мужчины. Отец последний раз видел ее голой, когда ей было десять лет. Она робко расстегнула первую пуговицу и перешла к следующей. От взгляда Джека краска смущения залила ее скрытую под тонким розовым шелком бюстгальтера грудь. Она прижала голову Джека к себе, чтобы он коснулся ее кожи.

– Ты как? – прошептал он.

В ответ она поцеловала его в грудь, опустилась к животу и остановилась в том месте, где натянулись его джинсы. Эдди расстегнула молнию, и его мужское естество скользнуло ей в руки.

И в это мгновение она, как никогда, почувствовала себя в безопасности.

– Давай сделаем это ради нас обоих.

«Он во мне», – с удивлением подумала Эдди чуть позже.

«Вот чего мне не хватало», – пронеслось в голове Джека.

– Джек, – сказал полицейский, – загляни в участок.

Джек, прижимая плечом мобильный телефон к уху, продолжал запихивать в портфель бумаги.

– Не могу. У меня сегодня назначена встреча. Давай встретимся в зале.

С тех пор как Джей Кавано переехал в Лойал и получил должность детектива, у них с Джеком сложились добрые, приятельские отношения: они частенько вместе ходили поиграть в теннис – «постучать мячиком о стену», а потом отправлялись посетовать за кружкой пива на то, что в городе мало одиноких женщин.

– Ты должен приехать прямо сейчас.

Джек хмыкнул.

– Милый, я и не знал, что тебе так невтерпеж.

– Заткнись, – оборвал его Джей, и впервые Джек заметил, что приятель на взводе. – Послушай, это не телефонный разговор. Объясню, когда ты приедешь.

– Но…

В ответ раздались гудки.

– Черт, – пробормотал Джек, – тогда молись, чтобы дело того стоило!

Они познакомились, когда детектив явился в школу побеседовать о мерах безопасности на Хэллоуин. Джей стал для Джека старшим братом, которого у него никогда не было. Летом, в жару, они отправлялись на школьной спасательной шлюпке порыбачить на большеротого окуня. Держа в руках удочки и попивая пиво, они строили невообразимые планы, как завлечь красивейшую из актрис, Хизер Локлир, в этот городишко.

– Думаешь, ты когда-нибудь остепенишься? – однажды спросил Джек.

Джей засмеялся.

– Я уже настолько остепенился, что пустил корни. В Лойал никогда ничего не происходит.

Как только Джек вошел в кабинет приятеля, тот сразу же вскочил с места. Он смотрел на книжную полку, на ковер, на куртку Джека… только не ему в глаза.

– Что такого важного ты хотел мне сообщить, что это, черт побери, не могло подождать?

– Давай пройдемся.

– А почему мы не можем поговорить прямо здесь?

Джей скривился.

– Пожалуйста, сделай мне одолжение.

Он проводил Джека в зал совещаний. Там стоял стол, стулья и магнитофон.

Джек усмехнулся.

– Я должен исполнить роль полицейского? – Он скрестил руки на груди. – У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. У вас есть право на адвоката.

Он притих, когда Джей отвернулся.

– Эй! – негромко окликнул его Джек. – Что, черт побери, произошло?

Когда Джей снова посмотрел на него, лицо его было невозмутимым.

– Кэтрин Марш утверждает, что у вас была любовная связь.

– Что-что утверждает Кэтрин Марш? – Джеку понадобилась всего секунда, чтобы обвести взглядом пустую комнату, магнитофон, бесстрастное лицо приятеля. – Я… Ты же меня не арестуешь? Нет?

– Нет. Мы просто беседуем. Я хочу услышать твою версию событий.

У Джека помимо воли бешено забилось сердце.

– Я даже подумать не мог… Ради бога, Джей… Она же… Она же школьница! Клянусь, я никогда и пальцем к ней не прикасался! Не знаю, с чего у нее появились подобные мысли.

– Исходя из имеющихся улик, тебе будет предъявлено обвинение, – сухо сообщил Джей. И добавил уже мягче: – Наверное, тебе следует нанять адвоката, Джек.

Джека захлестнула волна ярости.

– Зачем ты звал меня поговорить, если в любом случае собираешься арестовать?

Между ними повисло молчание, и Джек внезапно понял, почему Джей просил изложить его версию событий: дело тут не в дружбе, а в том, что признание Джека можно было бы использовать против него в суде.

Лойал, живописный городок с магазином, неизменным деревянным мостом и рядом белых, обшитых сайдингом зданий, расположенных чуть в стороне от городского парка, – словно зеркальное отражение архитектуры Уэстонбрукской академии. Дом Джека располагался на пригорке. С его крыльца можно было увидеть дом, где жила Кэтрин Марш со своим отцом, преподобным Эллидором Маршем.

Больше всего Джеку нравилось в этом городе то, что когда он шел по улице, то всегда с кем-нибудь здоровался. Если не с учениками, то с владелицей местного магазина. С начальником почты. С пожилыми братьями-близнецами, которые никогда не были женаты и служили кассирами в банке, сидя в соседних окошках.

Однако сегодня он шел, втянув голову в плечи и опасаясь встретить знакомых. Он прошел мимо группы подростков и почувствовал, как они повернули головы ему вслед. Он шарахнулся от хозяйки магазина и залился краской стыда, когда она перестала подметать и подняла на него глаза. «Я невиновен!» – хотелось ему закричать, но его крик ничего бы не изменил. Окружающих не интересовала правда, когда можно было порадоваться невезению другого.

Дом Кэтрин Марш утопал в розах, которые тянулись к небу. Он решительно постучал в дверь и отступил, когда открыла сама Кэтрин.

Она была юная и красивая. Казалось, ее кожа светится изнутри. У Джека мгновенно всплыли воспоминания о том, как он обнимал ее после особенно удачного гола, как натягивался свитер на обтянутой бюстгальтером груди.

Ее лицо расплылось в широкой улыбке.

– Тренер!

Он открыл было рот, чтобы бросить ей в лицо обвинение, спросить «За что?», но слова застряли в горле. За спиной Кэтрин появился Эллидор Марш во всем своем гневе фундаменталиста.