Но вдруг этот насмешник сделался чрезвычайно серьезным и проговорил:

— К сожалению, Лео, я представления не имею, кто я в действительности такой. И это моя проблема. В этом я не могу не согласиться с отцом. Разумеется, он во многом прав. Пол по-своему хороший человек и джентльмен строгих правил, старая, так сказать, гвардия. Но теперь-то мне понятно, что с моим существованием он смирился только из-за матери. Как же я заблуждался в детстве, думая, что однажды он меня примет! Но не теперь, по прошествии стольких-то лет, тем более теперь, после их развода… Надеюсь, ты не станешь утверждать, что во мне говорит одно лишь желание быть одним из Бланшаров, — шутливо оговорился он.

Леона прекрасно его поняла, поэтому выразительно вздохнула и склонила милую головку набок, не зная, что сказать своему сводному брату.

— Лично я никогда не отождествляла себя с Бланшарами как с каким-то особым кругом избранных. По-моему, Бланшары — такие же люди, как и все на этой планете. Но я согласна с тем, что проблема существует. Чужаков принимают с трудом, крайне неохотно или же вообще не принимают. Но это происходит сплошь и рядом во многих других семьях, вне зависимости от социального статуса. Может быть, просто не стоит придавать этому значения, Робби? — выразительно глянула на него сводная сестра. — И, умоляю тебя, не откидывайся со всего маху на спинку этого несчастного дивана. Ты что, не слышишь, как он, бедняжка, трещит под тобой?

— Разве? Не замечал, прости… Удобная такая вещица, Лео. Всегда завидовал твоему умению выбрать правильную вещь, — проговорил Робби, аккуратно усаживаясь на краешек, но уже через пару мгновений, забыв о просьбе сестры, вновь с силой откинулся назад, забросив лодыжку одной ноги на колено другой, потому что в такой позе разглагольствовать было намного удобнее. — У тебя отменный вкус, сестренка! Тебе это известно? — спросил он, оглядев пространство гостиной. — И вообще ты классная девчонка! Неженка, лапушка и красотка. Если бы не твое очаровательное личико и Бойд, все ваше семейство сплошь состояло бы из одних кровожадных ястребов или законченных снобов, вроде твоего отца…

— Опять ты завел свою любимую пластинку, Робби. Я больше не в силах это слушать! — готовая выйти из себя, перебила его Леона и резко поднялась.

На сей раз Робби переступил ту грань, за которой его монолог превращался в огульное охаивание сообщества разнохарактерных людей за то, что они не желают относиться к нему как к равному. В этом и крылась основная проблема Робби.

Леона давно собиралась завести отдельный разговор о его главном недостатке, но все не решалась, опасаясь уязвить непомерно раздутое самолюбие брата. Предъявляя к людям завышенные требования, он не особенно старался скрыть это в общении. Однако не считал, что именно его собственная спесь отпугивает других, поскольку причину видел в необоснованно высоком самомнении окружающих, в данном случае — Бланшаров.

— Я пришел к тебе как к другу, Лео! — патетически воскликнул он. — Но, видимо, вся семья целиком, без всякого исключения, порадовалась бы, попади я под автобус!

— У меня нет желания обсуждать это, Робби, — стараясь вложить в голос как можно больше мягкости, проговорила Леона, надеясь хотя бы тоном умерить его чрезмерную горячность. — Все, что тебе действительно необходимо, — это прекратить копаться в причинах давнишних конфликтов и начать строить отношения с людьми по-новому, без счетов и обид.

Старшая сестра имела право выговаривать ему, хотя старалась этого не делать. У нее были свои собственные представления о том, как следует вести себя девушке с близкими и со всеми прочими людьми. И этих принципов Леона старалась не нарушать.

Ее отец, Пол, официально усыновил Робби, Роберто Джанкарло Д'Анджело, женившись на его матери, Делии. Все считали, что дерзкий, несговорчивый характер Робби — это наследие его отца: таким образом сказывается примесь итальянской крови.

— По-прежнему осваиваешь искусство вразумления непутевых? — съязвил он. — Однако, по моему скромному мнению, тебе гораздо лучше удается разбираться в сентиментальном искусстве прерафаэлитов, чем в человеческих душах. А по-простому, ничего ты, милая моя, в людях не смыслишь, живя в своем замке из слоновой кости.

Леона сурово посмотрела на брата, но рассудила, что обижаться не стоит. И потому только снисходительно улыбнулась.

Робби спохватился и проговорил:

— Будь уверена, я обдумаю то, что ты мне сказала.

— Видимо, потому, что Бойд поступил бы так же? — ехидно отомстила ему за дерзость Леона.

— Острый разговор, ничего не скажешь. А знаешь, мне это нравится гораздо больше, чем простой обмен любезностями… Поэтому я еще раз спрошу: почему ты боишься признать, что любуешься Бойдом так же, как и все? Это не пустое измышление. Я наблюдал за тобой и могу утверждать это со всей ответственностью, — заметил сводный брат. — Почему тебе кажется немыслимым восхищаться мужчиной, тем более что он этого достоин? Любая девушка готова признать, что именно такой человек мог бы стать героем ее романа. Многие всеми правдами и неправдами стараются обратить на себя его внимание. Ни для кого из них в этом нет ничего зазорного. И лишь для тебя, Лео, это что-то постыдное. Мне интересно, ты вообще не жалуешь мужчин, или у тебя к одному лишь Бойду такое предвзятое отношение? Понимаю, что ты не настолько примитивна, чтобы желать брака с самым завидным холостяком Австралии. И похоже, единственно нежелание быть как все мешает тебе признать все его достоинства.

— Какие, например? — сдержанно спросила сестра.

— Он трудолюбив, многого достиг и уже сейчас готов занять отцовское место в правлении корпорацией. И он единственный в клане Бланшаров, не считая старушки Джинти, кто не пасует перед Рупертом, перед этим хитрым дьяволом, которого никто и никогда не сможет уложить на лопатки. И это, пожалуй, единственное, что мне импонирует в Руперте Бланшаре.

— И почему же тебе так несимпатичен отец твоего кумира? — хитро прищурилась Леона.

— Да он же презирает меня и даже не скрывает этого!

— А мне кажется, ты сильно ошибаешься на его счет. Просто Руперт — он такой от природы. Ты никогда от него не дождешься каких-то душевностей. Он человек дела, суров до крайности даже с самыми близкими. Но они с этим просто смирились. А ты все продолжаешь выискивать личную неприязнь, — заверила брата Леона, и сделала это скорее из упрямства.

Она сама отказывалась понимать, по какой причине ее умницу брата до сих пор продолжают держать на расстоянии, вдали от серьезных дел, в которых с его-то способностями и хваткой он, вне всякого сомнения, преуспел бы. И в отношении Руперта она была не вполне искренней, ведь давно было понятно, что тот именно ее собирается всячески продвигать по карьерной лестнице. Старик всегда питал к ней слабость и, что называется, готов был сделать ставку на свою многообещающую родственницу. Особенно заметно он смягчился по отношению к Леоне, когда она лишилась матери.

Серена погибла в результате несчастного случая, при падении с лошади во время своей традиционной верховой прогулки. Тогда-то Руперт вместе с Бойдом взяли маленькую восьмилетнюю сироту под свое крыло. Бойду в ту пору исполнилось четырнадцать, но он уже достиг шести футов в росте и обладал неюношеской статью. Он был так подчеркнуто обходителен и предупредителен с ней, что это уязвило маленькую Леону, посчитавшую, что Бойд своим вниманием делает ей одолжение. Так что маленькая гордячка постепенно отдалилась от него, но при этом продолжала оставаться любимицей отца Бойда.

Соглашаясь со всеми хвалебными отзывами Робби о Бойде Бланшаре, она могла бы добавить и от себя немало слов о его достоинствах. Ведь в свое время Бойд и на нее произвел неизгладимое впечатление. В каждом своем движении он был неподражаем, а его проницательный и пронзающий взгляд буквально заставлял съеживаться любого, если Бойд того желал. Ей не хотелось бы попасть на его острый язык, зная, что своих оппонентов Бойд не жалует. Но с тех самых пор, как ей в сердце запало убеждение, что этот человек холоден и бездушен, Леона считала все его восхитительные жесты продиктованными желанием поражать и властвовать над умами других. Потому-то ее так раздражал неподдельный восторг брата, видевшего в нем эталон, потому-то она сторонилась самого Бойда, опасаясь подпасть под его влияние, как все прочие.