Маргарет Уэй

Возвращение в Бэлль-Эмбер

Глава первая

Небо причудливо изменяло свой золотистый оттенок. Оно незаметно становилось нежно-зеленоватым, похожим на цвет потока прохладной воды.

Шаловливый ветерок, усилившийся с наступлением сумерек, шевелил длинные черные волосы, опутывая ими ее лицо и шею.

Кэрин отвлеклась от своих мелочных, беспорядочных мыслей и заторопилась домой. Скоро стемнеет, и Филипп будет ждать ее.

Она подняла воротник пальто и ускорила шаги. Ее длинные стройные ноги монотонно отбивали каблучками по мостовой одну и ту же фразу: Филипп будет ждать, Филипп будет ждать…

Размышляя о безвыходном положении, в котором она оказалась, Кэрин вдруг перестала замечать бесконечный поток машин, автобусов, стремительных такси. Величественные старые дома, окружавшие ее, хранили свой мир — мир тишины и благородного постоянства.

В воздухе чувствовалось свежее дыхание весны и в каждом саду, на ветвях деревьев, набухали пушистые золотые почки. Их вид и запах пробудили ее память, и вызвали горько-сладкие ностальгические воспоминания о давно минувших днях. Кэрин невольно вздохнула, на мгновение, мысленно, приостановив время.

Перед старым винным погребом росла великолепная акация. Каждую весну она ослепительно расцветала: бесчисленные нежнейшие соцветия обрамляли побеленное каменное строение. В очень давние времена, кто-то построил вокруг него круглую скамью, ставшую местом частых сборищ детей, которых привлекал загадочный вид и запах погреба — таинственного старого места, где, казалось, водились привидения. Погреб, конечно, посещал дух старого Мэттью Эмбера, который построил его и любил, и где настигла его смерть.

Бурная фантазия детей рисовала себе его высокую призрачную фигуру, бродящую по мрачным подземным коридорам, доверху забитым грязными старыми бутылками, сверкающими как рубины и аметисты, когда их очищали от грязи и выносили на свет.

Заднюю стену погреба, на фоне камелий и низкорослых азалий, цепко обвивал плющ, а над ним, до самой крыши, высились теплицы с экзотическими растениями со всего мира. Тетушка Патриция питала особое расположение к орхидеям и на зависть многим обладала «зеленым пальцем». Как только температура воздуха понижалась на несколько градусов, она мчалась к теплицам, чтобы установить определенную влажность для своих любимых питомцев, так как орхидеи цвели несколько недель подряд.

В воображении Кэрин одна прекрасная картина сменялась другой, как кинокадры на экране. Они пролетали все быстрее и быстрее, поглощая все ее внимание.

У подножия дамбы, недалеко от виноградников, находился окруженный ивами, небольшой пруд, в котором водились серебристые и золотые рыбки. Рикки однажды высекли за то, что он пытался там порыбачить. Рикки всегда был бунтарем, этот мальчик с серебристо-золотистыми, цвета спелой пшеницы, волосами.

Легкий ветерок вновь коснулся волос Кэрин, отгоняя воспоминания. Она усиленно поморгала глазами. Все, кажется, было миллион лет тому назад. Золотые дни Бэлль-Эмбер! Безмятежные дни ее детства, которые никогда не вернутся.

Недалеко от парадных ворот ее собственного дома, огромные ветки папоротника, пробившиеся через изгородь, задели подол ее пальто. Кэрин нагнулась и сорвала их. Несмотря на все усилия, ей становилось все труднее содержать в порядке сад. Она умела обращаться с газонами, но на ее попечении были еще и давным-давно разбитые клумбы…

Она подняла взгляд на вычурный старый особняк. Из окон гостиной, сквозь опущенные шторы, пробивался свет. Содержать дом ей тоже становилось все сложнее. Он был слишком большим и уединенным, и все же это был ее дом. Кэрин тратила немало средств на содержание дома. И хотя ей не приходилось заботиться об арендной плате, все же в следующие несколько лет, ей придется затратить немало сил, чтобы свести концы с концами.

Кэрин расправила свои худенькие плечи, как бы ограждая себя от внезапного приступа уныния. Она устала, вот и все. Среда всегда была длинным, утомительным днем с чередой бездарных учеников и теоретическими занятиями после школы. Когда ты устал, ответственность всегда, кажется, тяжелее. Кэрин начала тихонько напевать себе под нос, что всегда помогало ей справиться с сомнениями и самообвинениями, обычно одолевавшими ее с наступлением сумерек.

Парадная дверь дома открылась, и по лестнице стремительно сбежал мальчик лет десяти. При виде его, лицо Кэрин осветилось радостью и ее прелестные губы сами собой расплылись в веселой улыбке. Филипп был красивым ребенком, темноволосым, кареглазым, с чистой кожей оливкового цвета. Кэрин опустила на землю нотную папку и сумку с продуктами, приготовившись отразить веселое нападение брата.

— Каро! Каро, угадай, что со мной произошло? Я опять ссадил колено, представляешь?

Сестра посмотрела на него, по-прежнему нежно улыбаясь:

— Представляю, но ты останешься жив, малыш. Ты продезинфицировал рану?

Филипп кивнул:

— Разумеется. Но ты бы видела, как помялся велосипед. Не знаю, удастся ли его починить!

Кэрин сочувственно прищелкнула языком, и они вместе пошли наверх мимо каменных ваз, густо засаженных азалиями Alba Magnum note 1, держась за руки и прижимаясь друг к другу своими темноволосыми головами. Сестра и брат были очень дружны между собой. Так было всегда. Даже еще до смерти матери, Кэрин стала всем для младшего брата — матерью, сестрой, братом, наперсницей. Ева Хартманн последние восемь лет вела уединенную жизнь инвалида. Эта странная ожесточенная женщина словно окружила себя непроницаемой защитной стеной; чуждающаяся собственных детей, она жила вся в прошлом, в воспоминаниях об Эмберах, своем богатом клане, немало сделавшем, чтобы погубить ее мужа.

В детстве Кэрин часто преследовали кошмары, вызванные рассказами матери о злодеяниях и кознях Эмберов. Выражение, когда-то красивого, лица матери до сих пор не давало ей покоя, выражение, которое, как позже поняла Кэрин, было исполнено глубокой и непримиримой ненависти. За прошедшие восемь лет, благодаря сложившимся обстоятельствам, Кэрин приобрела мужественную независимость мыслей и духа, по-видимому, заложенную в ней от природы.

В холле ярко горел свет. Опять письмо! Кэрин осторожно взяла его дрожащими руками и взглянула на Филиппа.

— Иди, вымой руки и накрой стол к чаю.

Мальчик пристально посмотрел на сестру своими карими глазами и встревожился.

— Все уже готово, Каро. Что в письме?

Он внимательно следил за бледным лицом сестры. При ярком свете лампы ее кожа казалась молочно-белой.

— Тогда начинай делать уроки, — рассеянно прошептала Кэрин, впившись глазами в машинописный лист и приложенный к нему чек на огромную сумму.

Филипп безропотно подчинился ей, даже не пытаясь отвлечь или утешить ее. Филипп был уже немного философом, и Кэрин это беспокоило. Он всегда чутко реагировал на ее настроение, но она вовсе не хотела, чтобы мальчик замечал ее тревогу. Сейчас он начнет заниматься. Впрочем, с каждым семестром он, кажется, учился все усерднее.

Кэрин прошла в гостиную, мельком бросив взгляд на письмо. В доме стояла такая тишина, что, казалось, его стены прислушиваются к тому, что происходит внутри. Но они этого и хотели, всемогущие Эмберы! Взгляд Кэрин остановился на отчетливой подписи внизу страницы, такой же уверенной, как и ее владелец — незабвенный Гай Эмбер.

Уроки, полученные с болью, запоминаются навсегда!

Кэрин гордо подняла свою головку, ее огромные карие глаза сверкнули подобно топазам на свету. Неудивительно, что мать так его ненавидела. Отвратительный человек, несмотря на свои безупречные манеры, наносящий почти хирургически точные удары в своих стремительных выпадах.

Она была почти готова аплодировать его безоговорочно самоуверенному предположению, что она уступит его желаниям. Нет, не желаниям, точнее, приказаниям. Так и есть. Этот человек давно привык отдавать приказания.

вернуться

Note1

Aiba Magnum (лат.) — сорт азалий.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: