— Тебе важны эти деньги? — он отпустил мои руки, положил свои мне на колени, тихо произнеся это. Кай видел меня слишком хорошо, поэтому все его манипуляции пробирали меня до самых костей.

— Ты сам знаешь, что дело совсем не в деньгах, — я отвела взгляд. Внутри все закололо. Кажется, это было сердце. Оно намекало мне на то, что сейчас мне нужно действительно послушать окружающих. — На эти деньги я куплю подарок родителям. Я хочу… хочу, чтобы они были счастливы.

Кай тихо засмеялся. Йон подсел к нам, тоже ухватившись маленькой ладошкой за мою коленку.

— Твои родители и так знают, что ты большая молодец, поэтому подарком для них станет приезд. Вещи остаются вещами. И к этим самым вещам твои родители привязанности не испытывают, — он ткнул пальцем мне в лоб, — а вот к этому человеку они привязанность имеют.

— Я тоже хочу поехать, — вмешался Йон. Он шмыгнул носом, посмотрев на отца, ожидая от него одобряющей реакции.

— Поедешь, — Кай взлохматил его кучерявые волосы. Йон зафыркал, пытаясь оттолкнуть отца. Я улыбнулась, смотря на них. На то, как они очень похожи и единственное, что их отличало друг от друга — цвет глаз и форма носа. В остальном же Йон был маленькой копией Кая.

— Давай собираться, — скомандовал мальчик, подбегая к чемоданам и таща их к кровати.

— Послушай, — пробормотала я. Кай хотел было встать и вернуться к первоначальному занятию, но я схватила его за рукав, потянув на себя.

— Что такое?

— Я думаю, что мы с Йоном можем съездить вместе.

Он встал, распрямился. Я посмотрела на его высокую стройную фигуру. Он сжал губы и свел брови:

— То есть, я не еду?

— У тебя через неделю срок сдачи, а ты еще многое не доделал. Плюс ко всему летом у тебя запланирован показ, нужно закончить с эскизами.

Он очень глубоко вдохнул, а потом выдохнул:

— Не хочешь знакомить меня с отцом?

— Дело не в этом, — я подошла к шкафу и стала искать свой черный свитер. — Просто я не потеряю ничего, кроме денег, если уеду. А если ты уедешь, то вся работа встанет.

— Я что, не могу поработать у твоих родителей, взяв с собой ноутбук и бумагу? — он начинал переживать. Его рука легла на дверку шкафа и закрыла ее. — Объясни.

— У нас там связи почти нет. Мы отключили интернет, когда я уехала в город. Хотя он и до этого там не тянул. У нас дозвониться-то не с первого раза получится, не то, чтобы…

Я повернулась и встретилась со строгим выражением лица. Он наклонился. Этот «жест» означал только одно — он ждал оправданий.

И они последовали:

— Я не хочу, чтобы из-за моих проблем твоя карьера затормозила свое развитие.

— Это не твоя проблема, — он убрал руку, снова вздыхая. — Это и моя проблема тоже. Теперь ты — часть моей семьи, поэтому у нас проблемы делятся напополам, не понимаешь?

Я стояла на своем.

— Хорошо, — он отодвинул меня от шкафа, открыл его сам. — Давай соберем твои вещи, потом вещи Йона.

Я не знала, обижался ли он в такие моменты или испытывал душевную боль от моих резких слов. Но он был старше, мудрее и сдержаннее. Никогда не говорил громко. Только заливисто смеялся над моими шутками. Улыбался, когда слушал меня или Йона. Но бывали такие случаи, как этот, когда внутри него все превращалось в шторм. Шторм, который бушевал на дне плотно закрытой банки. И никто, кроме него, не знал о том, что творится внутри. Сейчас он молча доставал вещи из шкафа, передавал их мне и Йону, чтобы мы складывали их в чемодан. Он вел себя по-хозяйски. В такие моменты, как в этот, он обязательно вспоминал о чем-то из прошлого. И обязательно боялся. Но молчал, чтобы не доставлять никому хлопот.

«И о каких общих проблемах ты говоришь, когда свои пытаешься утопить внутри?» — хотелось бы спросить мне. Но я не спрашивала, потому что это вернуло бы нас к разговору, который каждый бы хотел избежать. Вернее, сделать вид, что все нормально и попытаться жить дальше.

Забыть первую неудавшуюся любовь. Объяснить сыну отсутствие родной матери. Смириться с плохими отношениями с родителями. Попытаться заниматься работой, творчеством и развиваться, словно прошлое — это сгнившее дерево, которое давно срубили, и на его месте выросло новое.

Нужно было собирать вещи.

В нашей квартире на двух этажах горел свет. Отец позвонил ночью, поднял всех на ноги и ввел в ступор. За окном было темно и холодно. Март близился к концу, весна не торопилась наступать. Небо потихоньку приобретало светлый синий цвет, скрывая звезды. На часах было, кажется, три или четыре ночи. Маленький Йон, весь на эмоциях перед предстоящей огромной поездкой, не мог успокоиться и уснуть.

Я сделала нам с Каем кофе. Мы сели у окна в нашей спальне. Йон еще долго расспрашивал про море и про моих родителей. Говорил, что им нужно будет что-то подарить и совершенно не придумал, чем можно было бы их удивить. В итоге он уснул на нашей кровати, разбросав по ней бумагу и карандаши. После этого мы погрузились в тишину и слушали лишь дыхание друг друга.

Раздвинув шторы, мы сели у большого окна, прямо на пол. К тому времени кофе уже закончился, поэтому мы молча наблюдали за тем, как приходит утро.

— Когда я училась в школе, — прервала тишину я, — мне нравилось рано просыпаться на летних каникулах. Часов, кажется, в пять или раньше.

— Почему? — Кай пододвинулся ближе, наши плечи соприкоснулись. Я почувствовала облегчение. Мне показалось, что он все же не зол на меня за мое решение.

— Потому что я всегда видела, как заходит солнце. Но редко когда удавалось увидеть то, как оно восходит. Я просыпалась рано утром, подбегала к окну и подолгу смотрела в него. И знаешь, каждый раз солнце вставало совершенно по-разному. Иногда оно расчерчивало розовые полосы, иногда оранжевые. А иногда и вовсе просто светлело, и через серые тучи не было видно ничего. Но было то, что в рассвете оставалось неизменным.

— И что же?

— Рассвет всегда наступал. Не было такого, чтобы я проснулась в пять утра, а небо все еще было звездным.

В моем сердце было много воспоминаний, связанных с детством. Все они были довольно незначительными для меня, когда я была подростком. Но, повзрослев, я вдруг поняла, как все они мне дороги.

Так случалось почти что с каждым. И сколько бы раз не твердили людям, что они должны дорожить мелочами, чтобы потом не сожалеть, они все равно будут наступать на одни и те же грабли. Нельзя научиться дорожить, грустить и понимать всю важность семейных отношений до тех самых пор, пока не познаешь горький вкус сожаления.

Кай прижал меня к себе. Мы обнялись, смотря на то, как солнце пробилось через тяжелые темные тучи. Как оно сожгло их, и так розовый рассвет наполнил своим светом нашу бело-синюю спальню.

— Отец сказал, что часто видел Бога в облаках, — прошептала я. — Показывал в небо и говорил, что Бог в небе сегодня молод и очень красив. Что у него длинные розовые волосы и золотая одежда. Что он держит в руках большой жезл, который светится. И этим самым жезлом он разгоняет тучи. А потом он сливается в танце с высокой девушкой с голубыми волосами. И так Боги рождают день.

— Звучит красиво, — он слабо улыбнулся, пожав плечами. Мы всмотрелись в небо. Но так и не увидели Бога, о котором говорил отец.

Утро в моем родном городке наступало иначе, чем в городе. Мать по телефону сообщила, что у них пасмурно и довольно прохладно. Море по ее словам было спокойным, ветра почти не было слышно, но холод стоял знатный. Отец постоянно ходил в шапке, даже дома. Отчего-то он стал замерзать сильнее обычного.

— Почему ты не хочешь поехать на машине? — я уже обувалась, когда он просил у меня это. Йон ждал на улице, пребывая в сонном состоянии. Его желание куда-то ехать немного уменьшилось.

Ребенок, ничего не скажешь.

— Потому что на поезде будет быстрее, а на твоей машине я могу заблудиться, ибо дорогу помню очень плохо.

— Навигатор, — он сложил руки. — И машина не «моя», а «наша».

Я поправила волосы и надела рюкзак: