– Не так быстро, Каролина. – В его голосе появилось что-то новое. Что бы это ни было – все лучше, чем холодное безразличие. – Вы слишком возбуждены.

Никто и никогда еще не разговаривал с контр-адмиралом сэром Артуром Арнфорд-Джейсоном в таком тоне. Удивительно, но это не произвело на него плохого впечатления. Впрочем, ничего удивительного: старая лиса командир уже наверняка просчитал все варианты. А так как его мозг работал быстрее любого компьютера, к тому же был силен в анализе и построении недоступных компьютеру парадоксов и алогизмов, было очевидно, что он уже включился в мою игру, а вернее, уже продумал свою, учитывающую кроме моих слабых усилий еще тысячи неизвестных мне данных, условий и комбинаций. А может быть, он придумал хитрую ловушку для зарвавшегося агента и теперь пытается меня успокоить, чтобы усыпить мою бдительность. Разница, если разобраться, небольшая.

– Если вы остаетесь, Каролина, – сказал он после некоторого перерыва, – то, наверное, не только для того, чтобы посыпать голову пеплом. У вас есть какой-нибудь замысел?

– Да, адмирал… – Хотел бы я, чтобы в моей посыпанной пеплом голове промелькнул не то что замысел, но хотя бы одна дельная мысль.

– Я даю вам двадцать четыре часа.

– Сорок восемь.

– Пусть так. Сорок восемь. Потом вы возвращаетесь. Вы обещаете это?

– Обещаю.

– И… Каролина…

– Да, адмирал?

– Будем считать, что я не обратил внимания на тон вашего монолога. Забудем об этом.

– Извините, адмирал. Спасибо.

– Итак, сорок восемь часов. Прошу докладывать мне ежесуточно в полдень и в полночь.

В наушниках щелкнуло. Дед Артур пошел досматривать утренние сны.

Я вышел на палубу. На горизонте уже светлело. Ветер словно подгонял холодную тяжелую мглу и распластывал ее по поверхности неспокойного моря. «Огненный крест» рывками болтался вокруг натянутой якорной цепи. С небольшими перерывами она скрипела, меняя положение. Я подумал, что через несколько часов такой болтанки я могу лишиться акваланга и резиновой лодки с мотором. Впрочем, было не слишком понятно, зачем они могут мне теперь пригодиться.

Дэвис укрылся от ветра на корме.

– Что вы думаете об этом? – спросил он, увидев меня на палубе.

Я проследил за его взглядом. «Шангри-Ла» блестела на море то по правому борту, то – уже через минуту – с кормы. На мостике был виден какой-то свет.

– Наверное, у кого-то бессонница, – ответил я. – Может быть, капитан решил проверить, хорошо ли держится корабль на якоре. Не похоже? Ну тогда, может быть, наши приятели крушат их радиопередатчики с помощью лома или отбойного молотка. Или вот вариант попроще: свет обычно горит там всю ночь.

– Нет. Они зажгли его десять минут назад. А вот смотрите – погасили. Интересно… Ну, как дед Артур?

– Не так уж плохо. Сначала он меня уволил, а потом снова принял на работу. Временно. На двое суток.

– Сорок восемь часов? Что вы рассчитываете успеть за столь короткое время?

– Если бы я знал. Для начала я должен выспаться. И вам советую сделать то же самое. Уже почти светло, днем они вряд ли решатся на повторный визит.

Проходя через мостик, Дэвис ни с того ни с сего спросил:

– Что вы думаете о младшем Макдональде? Мне кажется, его что-то гложет, как будто у него на душе какая-то непосильная тяжесть.

– Может быть, он просто, как и я, не любит, когда его посреди ночи вытаскивают из постели. А может, его угнетает то, что в постели он одинок. В любом случае проблемы молодого Макдональда меня не волнуют. У него впереди вся жизнь. А у меня только два дня и три ночи. Причем одна из них уже кончилась. Пошли спать…

Мне следовало бы прислушаться к словам Дэвиса. Может быть, тогда я смог бы его спасти.

Философы напрасно спорят о том, что такое счастье. Я мог бы ясно и однозначно ответить на этот вечный вопрос. Я мог бы даже предложить интересующимся испытать это на практике. Для этого нужно всего лишь произвести комплекс определенных действий: для начала – многочасовая морская разминка с разнообразными упражнениями общеукрепляющего свойства (в том числе, акваланг, весла и скоростное лазанье по якорным цепям), с непременным посещением массажиста, специализирующегося по проблемам шейного отдела позвоночника, потом – выход на сцену профессионального театра с исполнением главной роли в спектакле абсурдистского толка и наконец – участие в бурном производственном совещании в качестве управляющего обанкротившимся филиалом, вызванного «на ковер» к генеральному директору фирмы.

Если после всего этого вам зададут сакраментальный вопрос: «В чем смысл жизни?» – вы, так же как и я, не задумываясь, ответите: «В том, чтобы спать!» И действительно, только десятичасовой целительный сон может возвратить вас к жизни.

Все это настолько бесспорно, что лишь упрямый до идиотизма скептик может усомниться в правильности моего подхода. И все же такие скептики встречаются. Специально для них существует методика доказательства от противного: вы проделываете весь комплекс предложенных ранее упражнений, потом укладываетесь в постель, чтобы «отрубиться», а еще через час-полтора ассистенты поднимают вас для продолжения эксперимента. Надеюсь, ни у кого из вас не вызывает сомнения, что мне показался более эффективным именно этот, второй, вариант.

Казалось, я только дополз до койки, но уже кому-то было жизненно необходимо мое присутствие.

– Эй, «Огненный крест»! Есть кто живой? Отзовитесь! Есть тут кто-нибудь?

Судя по некоторой обреченности, крики и не менее громкие удары по борту продолжались уже достаточно долгое время. Странно, что я не услышал их сразу же. Может быть, наш учитель музыки в колледже не совсем ошибался, когда говорил, что слон наступил мне на ухо. Впрочем, нога у слона огромная, а уши у меня небольшие. Он просто раздавил мне голову. Причем случилось это минуты две назад.

– Эй, там, на «Огненном кресте»! Вы что, оглохли? – продолжал взывать мужской голос.

Я мысленно посвятил этому настырному типу несколько наиболее изощренных из известных мне проклятий, но все-таки сдвинул дрожащие ноги, спустил их с койки на пол и попытался подняться. Я чуть не свалился замертво. Во-первых, у меня была только одна нога, во-вторых, страшно болела шея, в-третьих, голова, раздавленная слоном, отказывалась давать телу логичные команды.

Я оценил свое отражение в зеркале и подумал, что, если бы мне пришлось играть короля Лира в финале бессмертной шекспировской трагедии, мой гример остался бы безработным. Бледное, усеянное морщинами и кустарничками щетины лицо, красные воспаленные глаза… Я отвернулся. Меня никогда не привлекали фильмы ужасов.

Я приоткрыл дверь по другую сторону коридора. Дэвис беззаботно посапывал. Счастливчик.

Я снова надел халат из китайского шелка, повязал на шею, для разнообразия, цветастый платок, прошелся по волосам расческой и поплелся на палубу.

Вокруг меня раскинулся мир столь холодный, мокрый, серый и противный, что никаких других чувств, кроме отвращения, он не мог вызвать у своих обитателей. Впрочем, не у всех. Наверняка люди, населяющие яхту, приблизившуюся к «Огненному кресту» на расстояние вытянутой руки, чувствовали себя гораздо лучше. Яхта была чуть меньше, нашей, зато в рулевой рубке у них было столько приборчиков, циферблатиков и кнопочек, что их владельцу вполне мог позавидовать пилот экспериментального военного самолета-истребителя. Надстройка понижалась в сторону кормы, которая была рассчитана, очевидно, таким образом, чтобы футбольная команда, включая запасных и дублеров, могла принимать здесь солнечные ванны.

На палубе стояли три матроса в черных штормовках и бескозырках. Двое из них держали багры, зацепленные за буртик «Огненного креста». Примерно полдюжины резиновых кранцев предохраняли стерильно чистое лаковое покрытие от контакта с плебейской покраской нашего судна.

Мне не пришлось читать название корабля ни на корме, ни на ленточках бескозырок. Я и так знал, что передо мной не что иное, как «Шангри-Ла».