На кухне она плюхнулась на угловой диванчик, Кузьма пристроился на стуле напротив и снова дружески улыбнулся ей.

– Ну? – сердито спросила Рита, еще не зная, как ей себя вести. – Что будем делать?

– Кушать очень хочется, – начал Кузьма.

– Между прочим, кормить никто не обещал! – обозлилась Рита.

– У меня есть деньги, – примирительно сказал Кузьма, – Могу и сам приготовить. Я с утра ничего не ел…

– Потерпите! – стукнула ладонью по столу Рита. – Хотите есть – накормлю! Но сначала все расскажете про своего Ангела.

Если бы Риту спросили, зачем ей понадобился Ангел, она б не ответила. Ей просто почему-то очень хотелось, чтобы Кузьма стушевался и попросил. Все равно что. Только чтобы не смотрел на нее с такими озорными смешинками в зеленых глазах. Однако он не стушевался

– Расскажу! – пообещал. – Но только, если ужин с водкой. И сначала ужин…

– Сначала рассказ! – не согласилась Рита.

– Жестокая вы женщина, – с видимым притворством вздохнул Кузьма. – Тут разговору на два часа. И на голодный желудок… – он еще раз просительно взглянул на нее, и она едва не сдалась под этим обволакивающим взглядом. Но в последний момент взяла себя в руки.

– Говорите!

– Тогда в сокращенном виде, – сдался Кузьма, – по причине острого недоедания. Думаю, начать лучше с прадеда Кузьмы.

– Причем тут прадед?

– Потому что все от него, – назидательно заключил Кузьма, – так что, если хотите слушать, сидите тихо. Прадед Кузьма, как я вам когда-то уже говорил, был крестьянином в глухой деревне. Но еще он занимался бортничеством. Борти – это такие ульи, – пояснил Кузьма, рисуя в воздухе руками, – целиком выдолбленные из короткого бревна. Их и развешивают на деревьях в лесу. Словом, прадед был пчеловодом. И вот однажды кто-то выдрал у него борти…

– Что значит "выдрал"? – перебила его Рита.

– Это значит, что кто-то не просто вытащил из бортей мед, а для облегчения процесса сбросил их на землю. Борти разбились, и пчелы улетели. Прадед, когда обнаружил это, пришел в деревню, собрал мужиков и сказал, что тот, кто это сделал, пусть лучше придет к нему сам.

– И?

– Никто не пришел. А через две недели из соседней деревни прибежал к прадеду мужик, встал на колени и умолял простить. Но прадед сказал, что уже поздно. И мужик умер.

– Почему? – спросила Рита, чувствуя, что у нее холодеет спина.

– Потому что прадед Кузьма был, как бы это сказать, колдуном… что ли. Или знахарем… На борти он заклятие наложил. Об этом вся округа знала, поэтому его борти в лесу никто не трогал. А тут случился какой-то пришлый, решил полакомиться на дармовщинку…

– Ну нельзя же так… – опечалилась Рита. – За мед человека…

– Мы живем в другое время… – Кузьма помолчал. – То был голодный год, и у прадеда тогда умерло трое детей. А вообще у него из всех уцелела только одна старшая дочка, моя бабушка. Он никого не хотел убивать. Он же сказал: пусть ко мне сам придет… Хотел человека спасти.

– Хорошо, – тряхнула головой Рита, – с прадедом все ясно. А причем тут Ангел?

– А притом, что у бабушки моей из шестерых детей из-за войны выжили только две дочери. И первыми потомками-мужчинами прадеда Кузьмы стали сыновья старшей дочери бабушки – Владислав и Кузьма. Вы не до конца раскопали историю Ангела, Маргарита. Плотницков – это фамилия его первой жены. А настоящая – Телюк. Владислав Телюк, мой старший брат…

Рита судорожно сглотнула слюну. Кузьма словно и не заметил этого.

– Вы разве не обратили внимания на то, как мы похожи? – продолжил безжалостно. – Я, правда, специально, бородку отпустил, чтобы это скрыть, но шила в мешке не утаишь. Вы правильно почувствовали, что с Ангелом что-то не так, что он не вписывается в образ, выписанный в моих статьях, но только вывод сделали неверный.

Она смотрела на него во все глаза.

– Вы хотите сказать?..

– Что Ангел – это совместное предприятие двух братьев, правнуков знахаря Кузьмы. Никакая Служба рядом с нами не стояла. Это бизнес. Вот и все.

– И вы… тоже?..

– По сути, это я – Ангел!

– Тогда скажите! – Рита протянула ему обе ладони. – Все, что вы тогда не договорили. Только не надо про стренч!

– Не буду, – Кузьма на миг склонился над ладонями. – Что недоговорили?.. Про детские болезни вам неинтересно… Вот! В детстве вы едва не погибли. Вам тогда было совсем… Лет пять…

– Шесть! – Рита изумленно посмотрела на него. – Мы купались в реке, и папа отвлекся. А меня течением утащило на глубину. Помню: бегу по дну, ножками перебираю, вокруг все зеленое и очень страшно. Воздуха не хватает, и так хочется его глотнуть!.. – она помолчала. – А папа тем временем смотрит: по реке бант плывет. Он его хвать рукой, а под бантом – я!..

– Повезло!

– Бант спас. Папа, как чувствовал, завязал… Но все равно – это не доказательство. По рукам и цыганки гадать умеют, – Рита слегка покраснела, вспомнив свой визит к гадалке и ее слова. Она взглянула на Кузьму: брови у него оказались черные, атласные, какие-то совсем не по-мужски красивые, крылатые брови. И это ее почему-то обозлило. – Вы мне покажите что-нибудь такое, чего другие не могут. Тогда поверю.

– Фокус? – сощурился Кузьма.

– Пусть будет фокус.

– Самый-самый?

– Самый-самый…

– Обижаться не будете?

– Не буду! – упрямо сказала Рита, чувствуя, что ее заносит, но уже не в силах остановится. – Ну?

– Ап! – вдруг, как в цирке, воскликнул Кузьма и хлопнул в ладоши прямо перед ее лицом. Рита отшатнулась и тотчас поймала взгляд его зеленых глаз… Глаза были большими и добрыми, они манили и обволакивали…

– Птица – вица, красная девица, вышла утром в садик, чтоб росой умыться, – забормотал Кузьма.

– "Какая еще "вица"? – как-то лениво подумала Рита, а Кузьма продолжал:

– Только на травице нет уже росицы, высушило солнце на траве росицу…

Рита почувствовала, как веки ее потяжелели и мягко опустились на глаза, по телу разлилось тепло. Ей стало легко и хорошо. Потом все исчезло…

– Ап! – услышала она и медленно открыла глаза. Первое, что она увидела, было лицо Кузьмы. Оно улыбалось, и почему-то было далеко внизу. Рита, медленно крутя головой, осмотрелась. Это была ее кухня: на стенах, выклеенных цветными моющимися обоями, висели расписные тарелки, которые она привезла из Италии; это были ее шкафчики и столы, но видела она все это сверху, как будто парила под потолком.

– Смотрим на меня! – услышала она голос и, повернувшись на него, увидела Кузьму. Он был уже без пиджака. Поверх тонкого светло-серого свитера красовался ее красный кухонный фартук. Двумя руками Кузьма придерживал прислоненное к ногам зеркало в раме, и Рита удивилась: оно было из прихожей. "Чего это он?" – подумала она, и Кузьма поднял зеркало.

Рита увидела себя. Правда, она не сразу поняла, кто эта молодая женщина с худым, испуганным лицом, которая, по-восточному скрестив ноги, сидит на столе. На голове у нее была нахлобучена маленькая кастрюлька; на левой ладони, как у царицы "держава", лежало куриное яйцо, в правой руке, как скипетр, торчала поварешка. В довершение картины в зубах женщина держала кухонный нож. Какое-то время Рита недоуменно рассматривала изображение в зеркале и, наконец, сообразив, что она сама, завизжала, будто ее резали, и метнула яйцо в изображение. Яйцо, разбившись, растеклось по стеклу оранжево-блеклой массой.

– Спокойно! Все хорошо…

Кузьма мгновенно отставил в сторону зеркало, подскочил к столу, и вырвал из рук Риты поварешку, которую та собралась метнуть вслед за яйцом; подобрал выпавший из ее зубов нож и стащил с головы кастрюлю. Быстро проделав все это, он бросил посуду на разделочный столик, и бережно снял Риту со стола.

– Ты… Ты… – Рита задыхалась от возмущения.

– Водочки! Немножко!

Рита схватила появившуюся перед ней рюмку и опрокинула ее в рот. Жидкость обожгла горло и мгновенно привела в чувство. Она увидела, что сидит за столом, а перед ней – дымящаяся тарелка с ложкой и ломоть хлеба.