– А тебе орден дадут. И генеральские погоны. Но мы договаривались только на полковника.

– Ну что ты, Кузьма! – обиделся Григорович.

– Извини, – Кузьма понял, что переборщил. – Устал я от вас. Только одну банду спровадил, другая приплыла. Тоже чашу ищет. Велели завтра к утру принести. Не то – секир-башка.

– Это кто? – взъярился Григорович.

– Вот! – Кузьма выложил на стол визитку. – Некто магистр Радкевич. Только что, перед тобой, тут сидел.

Григорович взял визитку, некоторое время рассматривал, затем перевернул.

– Что это за цифра?

– Шесть миллионов долларов? Это он за чашу предлагает. Из фонда ордена.

– Серьезные люди… – задумчиво сказал Григорович.

– Может, серьезные, может, и жулики. Пообещать можно и шесть миллиардов… Ты бы занялся им, Коля! Он остановился в президентском номере гостиницы "Столица". Будет до завтрашнего утра.

– Займусь! – Григорович спрятал визитку в нагрудный карман. – Сегодня же. А как с чашей?

– С чашей трудно. Только Бог знает, куда ее Ломтев сунул. Мне он сказал, что хрен ее кто получит!

– Подумай, Кузьма! – Григорович по-дружески обнял его за плечи. – У тебя же не голова, а компьютер. Как ты эти деньги нашел: наши долго поверить не могли. Только когда сумма доллар в доллар совпала… Не думай, я не собираюсь все под себя. Ты найдешь – ты и героем будешь! И пусть, если хочешь, эта твоя, заразная, пишет. Мировой знаменитостью станешь! Для страны большое дело сделаем! А?

– Подумаю, – пообещал Кузьма, видя, что иначе гость не отвяжется.

– Молодцом! – хлопнул его по плечу Григорович и быстро вышел из кабинета.

…После того, как дверь за гостем закрылась, Кузьма встал и прошелся по кабинету. Остановился перед стулом, на котором сегодня сидели по очереди Радкевич и Григорович, и вдруг пнул его.

– Достали! – воскликнул в сердцах. – Ходят и ходят, ходят и ходят! За что это мне?!. То им деньги, то им чашу… Вон, берите, у меня шесть! Любую или все сразу! – он подошел к шкафу, резко открыл стеклянную дверцу и вдруг замер.

– Шесть… – не веря своим глазам, сказал он, не отводя взгляд от посуды. – Господи!..

Воды в цистерне было по щиколотку, и хотя она не переливалась через края сапог, ноги стыли. Абей слышал, как рядом, в темноте, переминаются с ноги на ногу спутники, пытаясь разогреть кровь в ледяных ступнях, и сам, стараясь не шуметь следовал их примеру. Уже здесь, внизу, он понял замысел Пьера-Роже. Во-первых, в цистерне было мало воды (в крепости экономили на всем, и воду из цистерн вычерпывали почти до дна), а, во-вторых, юго-восточный угол Монсегюра был местом жизни простых людей, и хлам, валявшийся здесь повсюду: грубая мебель, тряпье и прочие отбросы – не вызывали никакого интереса у победителей.

И действительно: крики и шаги мародеров почти не доносились до Абея и его спутников. Несколько раз по плите, закрывавшей вход в цистерну, прошли чьи-то тяжелые сапоги, и опять все стихло. Победители, собрав добычу, ушли за стены.

…Они, все четверо, присутствовали на последней молитве и вместе со всеми встали на колени, когда епископ Бертран Марти поднял в вытянутых руках чашу. В этот момент солнечные лучи, как это было и прежде в день весеннего равноденствия, ударили снопом в проем между зубцами стены, и огромный изумруд в руках Бертрана сначала налился мягким светом, а потом выбросил к небу широкий зеленый столб. Все самозабвенно запели гимн, и величественные слова, написанные лучшим трубадуром страны "ок", вознеслись вслед зеленому потоку – к тому, кто смотрел на них с небесной тверди, радуясь их твердости в вере.

На молитве посторонних не было: наемники, трусы и болтуны давно покинули замок. Молились все вместе: и те, кто выбрал костер во имя веры, и те, кто не решился на это по малодушию, и те, кто отказался от последнего утешения по приказу Бертрана. Абей, стоя у стены, горевал, что в этот час он не может быть рядом с сеньором, который преклонил колени рядом с епископом.

Когда молитва завершилась, в замке закрутилась суета: по договоренности с осаждавшими, первыми должны были выйти, принявшие solament. В долине их ждало аутодафе. Согласившиеся покаяться выходили во вторую очередь. Для них уже были приготовлены цепи, чтобы закованными довести до ближайших церквей и там принять от раскаявшихся грешников покаяние.

Воспользовавшись суетой, Пьер-Роже препроводил Абея и его спутников к цистерне; а когда они спустились вниз, сунул Амьелю Эскару небольшую кожаную сумку с сокровищем. Это видели многие, но никто не сомневался, что все, даже согласившиеся покаяться, которым раскрытие тайны цистерны угрожало смертью (пряча людей, защитники нарушали договор), будут молчать. Затем тяжелая каменная плита со скрипом и грохотом упала на люк, и все четверо оказались в темноте.

Они слышали, как из Монсегюра сначала ушли Совершенные: проходя сквозь открытые ворота, они запели. Затем зашевелились кающиеся: был слышен топот ног сотен людей, голоса и лязг цепей. И только потом по каменному двору замка застучали сапоги мародеров, которые быстро обследовали территорию небольшого замка и ушли грабить хижины и землянки, лепившиеся к стенам замка.

Абей не знал, сколько прошло времени, и только по тому, как вслед за ногами, начало стыть тело, он понял, что немало. Но все равно следовало ждать: они не имели права на ошибку. И только когда узкий лучик света, проникавший в щель между плитой, и люком, угас, Абей решился. Осторожно ступая закоченевшими ногами, он подошел к каменным ступеням цистерны, поднялся и тихонько спиной приподнял плиту.

Снаружи была темнота, но не кромешная: сквозь облака мягко светила луна, и в этом зыбком свете, который для привыкших к мраку глаз Абея показался чересчур ярким, он увидел, что внутри замка пусто. Стражи не было. Видимо, ее поставили только снаружи. До слуха Абея доносились далекие неясные голоса, а в распахнутые ворота замка врывались дальние сполохи костра – стража грелась у огня за стенами. Абей приналег на плиту, она тихо заскрипела, и он тут же ощутил рядом чье-то плечо – это сообразительный Гуго пришел на помощь. Вдвоем они осторожно подняли плиту, придерживая ее, выпустили наружу остальных, а затем аккуратно положили на место. Абей взял в левую руку короткое копье, сделал знак, и все, тихо ступая по каменным плитам, двинулись следом.

Они наискосок пересекли двор замка и вошли в одну из пристроек у стены. Здесь Абей и Гуго подошли к стоявшему в углу сундуку. Он был пуст: мародеры опустошили его, и легко сдвинулся. Под сундуком открылся квадратный люк, Абей первым нащупал ногой ступени и спустился в подземный ход. Они шли медленно, друг за другом, осторожно ступая и касаясь руками холодных каменных стен. Проход был сделан из естественной расщелины, которую слегка расширили и подровняли каменотесы. Пройдя немного, они услышали чьи-то голоса и увидели свет факелов. Они замерли, а Абей, дав знак всем стоять, стащил с плеча арбалет и вложил в канавку короткую железную стрелу. Неслышно ступая, он прошел вперед. В зыбком свете факелов, прислоненных к стене, ему стали видны два кнехта, опиравшиеся на алебарды и тихо разговаривавшие друг с другом. Пламя факелов играло на их медных шлемах и лезвиях алебард. Кто-то выдал секрет Монсегюра – у входа в тайный подземный ход стояла стража!

Абей подождал, прислушиваясь. Кнехты по-прежнему переговаривались друг с другом, и Абей понял, что их только двое. Видимо, победители, обыскав замок, решили, что никого из защитников в нем не осталось, а этих двоих выставили на всякий случай. Абей, крадучись, двинулся к кнехтам. В левой руке он держал копье. Неожиданно наконечник задел каменную стену и предательски звякнул.

Стражники, настороженно вглядываясь в темный проем хода, подхватили с земли факелы и подняли их над головами. Внезапно из темноты перед ними возникла коренастая фигура с вытянутой вперед правой рукой. Стражники даже не успели окликнуть чужака, как щелкнула тетива арбалета, и кнехт, стоявший слева, ничком рухнул на камень пола. Стрела попала ему в глаз. Второй стражник сделал выпад алебардой, но лезвие ее только рассекло воздух. В следующий момент из темноты вылетело короткое копье, и, с хрустом пробив кожаный панцирь кнехта, пронзило его насквозь.