Начал моросить дождь.

До полудня дежурным экипажам трижды объявлялась и трижды отменялась тревога.

Наконец командир полка выслал капитана Баева на разведку погоды.

Баев вырулил на край аэродрома, взлетел, и спустя несколько секунд его "як" исчез в непроницаемой толще тумана. Казалось, самолет утонул в нем, но через минуту со стороны города послышался рокот мотора. Он усиливался и рос, пока не перешел в рев над самым аэродромом, а затем снова затих, удаляясь в сторону Полчина.

Тем временем дежурным экипажам разрешили обедать. Ели все вместе, поминутно прислушиваясь, не летит ли Баев. Дождь перестал, и свежий ветерок гнал все новые и новые волны густого тумана. Вдруг издалека стал нарастать еле уловимый звук. Но нет, это был це самолет: связной на мотоцикле с бешеной скоростью мчался по мокрому и скользкому шоссе, спеша вручить боевой приказ командира дивизии.

Талдыкин отодвинул тарелку, вскрыл пакет и вслух прочитал приказ:

"Противник высаживается под Колобжегом. Под прикрытием истребителей выслать штурмовики и уничтожить десант".

Подполковник обвел взглядом всех присутствующих и встретился с их настороженными глазами: лететь в таком тумане?..

- Майор Лисецкий! Полетите со мной, - быстро сказал Талдыкин и, сунув приказ в карман, снова вернулся к еде.

Лисецкий уже покончил с обедом и закурил. Ему показалось, что снова послышался рокот мотора. Он подошел к окну и посмотрел на небо. Беспросветной серой массой над самой землей нависли сплошные тучи, густой туман окутывал аэродром. Откуда-то издалека долетало низкое басовитое жужжание, которое с каждой секундой усиливалось, становилось более высоким и наконец перешло в баритон, от которого тихонько зазвенели оконные стекла.

- Баев возвращается, - сказал майор. Самолета не было видно, но воздух весь дрожал от громкого рокота, который растворялся в пространстве, полном тумана и мягкой тишины. Летя низко вдоль железнодорожного полотна, самолет приближался, мелькая в толстой перине туч. Наконец на самом краю аэродрома он вырвался из них. Неясной тенью проскочил в сторону, сделал разворот и тут же исчез, чтобы через минуту зайти на посадку. И вот, разбрасывая в обе стороны густые брызги воды и грязи, машина запрыгала по земле.

Капитан Баев осторожно подрулил к месту стоянки и выключил мотор. Механик помог летчику выбраться из кабины и отстегнуть парашют. В это время на дорожке показался подполковник Талдыкин. Он быстрыми шагами направился к Баеву, еще издали крикнул:

- Ну как?

Баев пошел ему навстречу.

- Здесь у нас, пожалуй, хуже всего, товарищ подполковник, - сказал он, хмуро поглядывая на небо. - А за озерами можно выдержать, хотя облака идут везде низко - всего лишь двести метров.

- А дальше как? - спросил Талдыкин.

- Дальше по-разному: где лучше, где хуже. Но мне кажется, что в общем погода улучшается.

Подполковник взглянул на часы. Было двадцать минут третьего.

- Вылетаем! - произнес он решительно. - Сообщите штурмовикам!

Словно стая черных чудовищных рыб в мутной стоячей воде, плыл над землей тесный строй горбатых "илов". Вот они вышли из-за леса, расчерченного просеками на равные прямоугольники, и пошли над озерами, вдоль которых вились ленты асфальтированных дорог, местами перекидывавшихся через виадуки над железнодорожными линиями.

Тучи постепенно поднимались, и раз даже солнечные лучи робко попытались пробить их монолитный слой; видимость улучшилась. Талдыкин, державшийся справа от штурмовиков, поднялся выше, а Лисецкий постепенно забирал влево, пока не наткнулся на новую толщу облаков, заставившую его поравняться с "илами".

И с этой минуты видимость снова начала резко ухудшаться. Нижняя граница облаков опустилась. Самолеты шли в облаках, и летчики, уменьшив скорость, сомкнули строй, чтобы не потерять друг друга. Прямо, в сторону Полчина, тучи клубились над самой землей, а слева ползли над лесами и плотно заполняли лесные прогалины густым непроницаемым молоком тумана. Только позади строя оставался еще узкий серый просвет.

Было безрассудно пробиваться дальше, и Талдыкин без возражений подчинился решению ведущего "илов", сделавшего разворот над шоссе, едва различавшимся между первыми домиками на окраине Полчина.

Ложась в разворот, Лисецкий заметил под крылом мелькнувшую в тумане стрельчатую башню костела и стал с напряжением всматриваться вниз. Он почти инстинктивно угадывал рельеф местности по еле заметным деталям, время от времени показывавшимся перед ним и тут же исчезавшим в молочной пелене тумана. Взглянув на компас, он убедился в правильности курса, затем оглянулся, чтобы сосчитать штурмовики.

Они шли вплотную, крыло к крылу. За ними, чуть позади и ниже, отдаляясь, летел Талдыкин.

Тем временем свободный от облаков коридор еще больше вытянулся и сузился. Это мглистое отверстие, почти не отличавшееся от окружавшего строй серого тумана, расплывалось, и наконец непроницаемый мрак охватил их со всех сторон. В ту же секунду майор Лисецкий услышал в наушниках голос Талдыкина и оглянулся.

- Где ты? - спрашивал подполковник. - Видишь меня?

Лисецкий ответил утвердительно, а заметив, что командир уже не отдаляется от строя и даже опережает его, добавил:

- Вы летите правильно. Я иду левее и чуть ниже штурмовиков.

Талдыкин буркнул что-то неразборчивое. Лисецкий воспринял это как крепкое словцо в адрес погоды. И только когда "як" подполковника вошел в левый разворот и начал заходить под штурмовики, он понял, что командир не видит их и даже не предполагает, что они летят тут же за ним и выше. Лисецкий хотел его предупредить, но... не успел. Талдыкин повернул круче, и их машины чуть не столкнулись. В последние доли секунды Талдыкин заметил это и резко рванул вверх. Это его и погубило. Спасая майора, он потерял скорость, самолет резко задрал нос, вильнул хвостом и, перевернувшись через крыло, сорвался в штопор.

Талдыкин, опытный летчик, наверное, сразу понял нависшую над ним смертельную опасность. Чтобы выровнять самолет, надо было набрать скорость. Но до земли оставалось слишком мало - всего лишь около ста метров. Слишком мало, чтобы разогнать машину. Все же подполковник как-то умудрился вывести падающий самолет между высокой железнодорожной насыпью я каким-то земляным валом туда, где еще можно было выиграть несколько метров, необходимых для выравнивания машины. Но, увы! Было уже слишком поздно... Винт полоснул по земле, вырвал комья грунта, мотор сорвался с рамы и зарылся в землю, крылья отлетели в сторону, а фюзеляж треснул и перевернулся на спину. Выброшенного из кабины летчика нашли в нескольких десятках метров от места падения самолета.

"Неэффектные" бои

В воскресенье, после полудня, мы собрались в буфете военной столовой. Пиво, хорошее польское пиво, пенилось в толстых стеклянных кружках. В помещении царил полумрак, приятная прохлада окружала нас. То тут, то там вспыхивали огоньки сигарет. Голоса доносились неизвестно откуда, и не сразу можно было догадаться, кто из присутствующих произнес ту или иную фразу.

- Моим инструктором был лейтенант Гаврилов, - рассказывал поручник Лазар, невысокий блондин с открытым, широким лицом крестьянина и мягким взглядом добродушных глаз. - Нервный был, не приведи бог! Помню, как он учил меня делать переворот, а вместо переворота я каждый раз вводил машину в штопор. Он так старался, но у меня ничего не получалось. Каждый раз, когда мы приземлялись, он сидел в кабине и плакал. Честное слово - плакал! Наверное, от злости... Он был на редкость отважным летчиком, летал прекрасно. Погиб же во время показательного боя над аэродромом. Летчик, которого он должен был атаковать, подлетел к нему очень низко, а Гаврилов спешил и не хотел ждать, пока тот сделает второй заход. Он атаковал его, отошел с переворотом и снова атаковал. Но на этот раз Гаврилов был уже слишком низко и, не успев выровнять машину, врезался в землю.

- Это случилось, кажется, весной сорок четвертого года? - спросил кто-то с другого конца стола.