Смирившись, Меншиков подошел к пульту — выбор блюд был довольно богатый, — не глядя, нажал кнопки. Получил тарелки и сел в угол. Исподтишка наблюдал за «сокамерниками».

Белаш жевал равнодушно, почти автоматически, словно не привыкшая голодать корова на изобильном лугу. И Лихов. И Фатах. Они словно выполняли надоевшую, неизбежную процедуру. Роми почти не прикасалась к еде. Зато перед ней стояли две высокие бутылки, и она то и дело наполняла бокал, явно перегибая палку. Все они расселись в разных углах столовой и не смотрели друг на друга. На Меншикова тоже, будто знали его сто лет, и он им смертельно надоел.

Меншиков торопился первым закончить с обедом, и это ему удалось. Он встал. Вторым поднялся Белаш.

— Минуточку! — Меншиков загородил ему дорогу. — Как новичок, я хотел бы знать…

— Все в свое время, — тусклым голосом сказал Белаш, равнодушно обошел растерявшегося спасателя. Хлопнула дверь — как-то издевательски это прозвучало. Встал Фатах, но Меншиков был уже начеку, схватил бортинженера за локоть.

После нескольких безуспешных попыток молча вырваться, Фатах тем же тусклым усталым голосом спросил:

— Ну чего привязался?

Больше всего Меншикова поразила их пришибленная сгорбленность, потухшие глаза. Земляне не могли за несколько дней стать такими, но эти стали, а они наверняка были не лучше и не хуже миллионов других… Самые обычные земляне. На миг Меншикову показалось, что время потекло вспять и он угодил в прошлое, о котором так много знал из книг, в то проклятое время, когда люди безропотно шли умирать на плахе, сломленные, не видевшие выхода и не умевшие его найти.

— Вы же земляне. — Голос Меншикова дрогнул неожиданно для него самого. — Вы же земляне, что с вами?

— Вовремя напомнил, кто мы, — сказал Фатах. — Скажи-ка, братец землянин, что можно сделать, если заведомо знаешь, что ничего сделать нельзя? Понимаешь, абсолютно ничего нельзя сделать? Как найти выход, если выхода нет? Когда придумаешь ответ, заходи в девятую, — он горько усмехнулся, — в девятую камеру. Честное слово, интересно будет послушать. Ну, убери руку.

Меншиков покорно отпустил его локоть. Хлопнула дверь.

— Хочешь, я тебе объясню? — Роми подошла к нему, покачиваясь. Огромные голубые глаза, лицо Мадонны. Пьяная вдрызг. — Мы все здесь, чтобы умирать. По очереди. Как те. Вчера ушел Джек. Сегодня ушел Валька. А завтра можешь уйти и ты. Умирать. В лес. К этим… ну которые там. Слушай, брось. Бросай все, и пошли ко мне. А?

Некоторое время Меншиков молча смотрел на нее, нахмурив брови. У него просто не было слов, и весь его прошлый опыт здесь не годился, потому что ничего подобного прежде не случалось. Те двое на Белинде… нет, не то, ничего похожего. И это земляне? Но как бы ты вел себя на их месте, без оружия, прекрасно зная, что выхода нет? Пил? Малевал на стенах лозунги о гордой несгибаемости? И как расценивать ее слова о поджидающей в лесу смерти — пьяная болтовня или святая истина? Здесь их четверо, а пропал двадцать один…

Стряхнув повисшую у него на шее Роми, Меншиков решительно подошел к киберкухарю и выломал пальцами одну за другой все клавиши, выдававшие вино. Обернулся. Роми уже сидела за столом, уронив голову на руки. Тщедушного биолога не было — незаметно улизнул под шумок. Чертыхнувшись, Меншиков вылил в высокий бокал остатки вина из бутылки на столике Роми. Набралось почти до краев. Залпом осушил, поморщился и пошел к себе, отвесив по дороге полновесный пинок первому попавшемуся шару. Шар промолчал, а Меншиков, как его и предупреждали, больно ушиб ногу.

В своей комнате он вытянулся на постели, заложил левую руку под голову, а правую свесил к полу — поза, в которой ему лучше всего и уютнее думалось.

Происходит что-то жестокое. Девчонке не было смысла врать ему, с первого взгляда видно, что все они здесь ждут чего-то и прекрасно знают, чего ждут. Каждый день кто-то уходит (умирать? в лес?). У Белаша болтается на поясе этот странный тесак, — можно прозакладывать голову — неземного производства. Кто его вооружил и зачем? С первого взгляда видно также, что эта комната — просто-напросто придорожная скамейка. Аскетическое временное пристанище с минимумом необходимого — все за то, что постояльцы здесь надолго не задерживаются…

Он встал, прошелся по комнате от окна к стене, взял карандаш и стал рассеянно чертить им по белой крышке низенького шкафчика. Провел несколько бессмысленных загогулин, подумал и нарисовал ветвисторогого оленя. Потом охотника с ружьем. Потом пририсовал вокруг деревья и остался доволен — рисовал он неплохо. Крупно написал внизу, вспомнив Тома Сойера: «Здесь после тридцатилетнего заточения разорвалось измученное сердце несчастного узника». Черта с два, недельку бы протянуть, узника замка Иф из тебя не выйдет, браток, сроки не те… Оставить письмо своему преемнику, по стародавнему обычаю узников выцарапать нечто на стене? Болван, бревно! Нет, каков болван, с этого и нужно было начинать! С поисков того, что могли написать предшественники!

Меншиков бомбой вылетел в коридор, покосился на неподвижные шары: спросить у них? Нет, лучше не рисковать. Пошел по коридору, одну за другой рывком распахивая двери, — стерильная чистота, веет нежилым, белые шкафы, белые постели, опустевшие клетки…

Спустился на первый этаж, открыл одну дверь, вторую — везде одно и то же, тишина, безликая пустота. Дернул на себя очередную ручку, и в ушах зазвенело от отчаянного девичьего крика. Роми прижалась к стене, сжав щеки ладонями, и в глазах ее был такой ужас, что Меншиков невольно оглянулся — не возвышается ли за его спиной какое-нибудь жуткое чудовище вроде харгуракского змеехвоста?

Никого, разумеется. Пустой коридор и неподвижные шары.

— Я так похож на людоеда? — спросил Меншиков. — Странно, мне казалось всегда, что я симпатичный парень, не Аполлон конечно, но есть во мне этакое злодейское обаяние, если верить знакомым девушкам…

Главное было — говорить не останавливаясь… Нанизывая бесполезные шутливые слова, он медленно подошел к постели, сел в ногах:

— Ну успокойся, что с тобой?

Роми посмотрела более осмысленно, прошептала:

— Я думала, это за мной…

— Послушай, здесь были двое из «Динго»?

— Ну что тебе нужно? Что ты мечешься, выспрашиваешь? Когда придет твое время, узнаешь все сам…

— Здесь были двое из «Динго»? — резко спросил Меншиков.

— Ну были, были. Доволен? Устроили пальбу по своему всегдашнему обыкновению, нашумели, буянили, только в конце концов ушли по той же дорожке…

— Где они жили? — спросил Меншиков. — Где? Роми, я тебя спрашиваю!

В ее глазах полыхнула тревога.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? Кто ты вообще такой? Откуда ты меня знаешь?

— Видел в «Галаксе», — невозмутимо соврал Меншиков. Бил он наверняка — ресторан «Галакс» на Эрине не минует ни один человек, летящий в этот сектор Галактики или возвращающийся отсюда на Землю. — Где они жили, Роми?

— Там, — она показала на стену. — Только жил, а не жили. Второго увезли сразу, а за стеной жил тот, что стрелял, высокий такой, рыжий. Слушай, кто ты такой, что все знаешь, я…

Но Меншикова уже не было в комнате.

Исписанную крышку шкафа он увидел сразу, с порога. Подтвердилась догадка, родившаяся после того, как он вспомнил, что робот, забрав анкету, безмятежно оставил карандаш. Похитители заботились лишь о том, чтобы пленники не смогли убежать или покончить с собой, ничто другое их не интересовало. Отчасти их можно понять — испиши разоблачениями хоть все стены, какое это имеет значение?

Но писавший на всякий случай проявил недюжинную изобретательность. Ни одна буква не походила на соседние — то прописные, то строчные, то огромные, то крохотные, то тщательно выписанные, то стилизованные до предела. Русский и латинский алфавиты, буквы славянской письменности, оформленные под готический шрифт, и латинские, оформленные под иероглифы… В довершение всего послание было написано с использованием арго парижских бандитов девятнадцатого века с вкраплением итальянских, русских, немецких жаргонных словечек того же периода. Это была великолепная работа профессионала — написано «Динго» для «Динго». Не говоря о похитителях, докопаться до смысла мог один землянин из тысячи…