— Вам нельзя носить тяжести.

Она подняла брови. Никто никогда не баловал ее. И разумеется, ее жизнь, которая редко бывала легкой, в последние семь месяцев стала еще сложнее. Почувствовав прилив благодарности, она улыбнулась:

— Спасибо, но я соблюдаю осторожность.

— Если бы вы были осторожны, то лежали бы в своей постели с поднятыми ногами, а не сидели бы здесь, со мной, в заснеженной хижине.

— Движение мне не повредит. — Но она села и позволила ему накрыть на стол. — И еда тоже. — Закрыв глаза, она вдыхала запахи. Горячие, простые, придающие силы. — Надеюсь, я не слишком истощила ваши запасы, дело в том, что если я начинаю готовить, то уже не могу остановиться.

Гейб взял половину сандвича с сыром, хрустящим куском бекона и тонко нарезанным тепличным помидором.

— Я не жалуюсь. — Живя один, он привык есть прямо со сковородки над кухонной раковиной, но горячая пища, приготовленная заботливо, без спешки, гораздо вкуснее, если ее есть с тарелки.

— Я бы хотела заплатить вам за ночлег и за питание.

— Об этом не беспокойтесь. — Гейб с аппетитом хлебал суп из моллюсков и разглядывал ее. Ее манера вздергивать подбородок говорила о гордости и силе воли. Это интересно контрастировало с нежной кремовой кожей и тонкой шеей.

— Это очень любезно с вашей стороны, но я предпочитаю платить за себя сама.

— Здесь не «Хилтон»! — На ней нет никаких украшений, заметил он, даже простого золотого колечка на пальце. — Достаточно того, что вы приготовили еду, так что, будем считать, мы квиты.

Она хотела настоять на своем… ее гордость протестовала… но истинная правда заключалась в том, что у нее осталось очень мало денег, если не считать тех, которые она бережно отложила для нужд ребенка и зашила в подкладку чемодана.

— Я вам очень благодарна. — Она пила ненавистное молоко, наслаждаясь дурманящим, запретным ароматом кофе в его кружке. — Вы давно живете в Колорадо?

— Полагаю, шесть или семь месяцев. Это вселило в нее надежду. Срок хороший, даже слишком хороший. Судя по отсутствию в доме старых газет, он, похоже, читает их не часто, да и телевизора она тоже не заметила.

— Наверное, для художника это место просто бесценно?

— Можно сказать и так.

— Я не сразу сообразила, что оказалась именно у вас. Конечно, ваши работы я узнала сразу же. Я всегда ими восхищалась. Мой… знакомый купил пару ваших картин. На одной из них изображен огромный густой лес, кажется, в него можно войти и бродить в полном одиночестве.

Он знал, о какой работе она говорит, и, как ни странно, испытывал к картине те же чувства. Ему казалось, что картина была продана куда-то на восток, но в этом он не был полностью уверен. Нью-Йорк, Бостон, возможно, Вашингтон, округ Колумбия? Во всяком случае, он может удовлетворить свое любопытство, позвонив своему агенту.

— Вы так и не сказали мне, откуда едете?

— Не сказала. — Она продолжала есть, хотя аппетит пропал.

Черт ее дернул описывать картину! Как она могла так сглупить? Ее купил Тони или, вернее, щелкнул пальцами и дал задание своим адвокатам купить ее от его имени, потому что Лора восхищалась ею.

— Я некоторое время жила в Далласе. Она прожила там почти два месяца, пока не обнаружила, что детективы Иглтонов тайком следят за ней.

— По выговору вы не похожи на жительницу Техаса.

— Да, наверное, не похожа. Вероятно, потому, что я жила во многих штатах. — Это была чистая правда, и она снова смогла улыбнуться. — А вы не из Колорадо?

— Из Сан-Франциско.

— Да, я помню. Я прочла это в статье, посвященной вашему творчеству. Поговорим о нем. — Опыт подсказывал ей, что мужчины легко отвлекаются, когда разговор начинает касаться их. — Я всегда хотела увидеть Сан-Франциско. Мне кажется, это чудесное место: горы, залив, красивые старинные дома. — Она внезапно вздохнула и приложила руку к животу.

— В чем дело?

— Малыш толкается. — Она улыбнулась, но Гейб заметил, что глаза ее затуманились усталостью, а лицо побледнело.

— Послушайте, я не знаю, что с вами происходит, но здравый смысл мне подсказывает, что вам надо лечь.

— Просто я устала. Если не возражаете, я бы хотела несколько минут отдохнуть.

— Кровать вон там. — Он встал и, не уверенный, что она сможет встать сама, предложил ей руку.

— Посуду я помою позже, если… — Она осеклась, ноги у нее начали подгибаться.

— Держитесь! — Гейб обхватил ее руками, и у него возникло странное, довольно унизительное ощущение, что ребенок толкнул его.

— Простите. У меня был довольно трудный день, видимо, случилась небольшая перегрузка. — Она знала, что должна отойти от него и справиться сама, но ей было невыразимо приятно прижиматься к крепкому мужскому телу. — Вот высплюсь, и все будет хорошо.

Она не пошатнулась, как он предполагал, но выглядела сейчас такой мягкой, такой нежной, что ему казалось, будто она растворяется в его объятиях. Ему хотелось ее утешить и держать до тех пор, пока она прижимается к нему, такая доверчивая и зависимая. Нуждающаяся в нем. Кляня себя за глупость, Гейб поднял ее.

Лора запротестовала, но ведь так приятно, когда тебя кто-то держит на руках!

— Вы надорветесь, наверное, я вешу целую тонну!

— Я этого ожидал, но, к счастью, тонну вы не весите!

Она засмеялась, несмотря на то что ее начинала одолевать усталость.

— Да вы настоящий обольститель, Гейб!

Он понес ее в спальню, и удивительно — смущение прошло.

— Мне не так часто доводилось ухаживать за беременными дамами!

— Все в порядке. Вы искупили свою вину: спасли меня от снежной бури. — Прикрыв глаза, она чувствовала, как ее опускают на постель. На ней, вероятно, не было ничего, кроме матраца и смятой простыни, но Лоре и это казалось раем. — Я хочу вас поблагодарить.

— Вы это делаете в среднем каждые пять минут! — Он натянул на нее довольно потрепанный плед. — Если вы действительно хотите поблагодарить меня, выспитесь и не вздумайте рожать прямо сейчас.

— Справедливое требование. Гейб!

— Да?

— Попробуйте, пожалуйста, позвонить еще!

— Хорошо. — Она почти уснула. На какое-то мгновение его охватило чувство вины: ведь она так беззащитна, а он на нее давит.

Похоже, сейчас у нее не хватило бы сил даже смахнуть муху.

— Вы хотите, чтобы я кому-нибудь позвонил насчет вас? Вашему мужу?

Она открыла усталые глаза и спокойно встретилась с ним взглядом. Он увидел, что она еще не пала духом.

— Я не замужем, — очень четко произнесла она. — Звонить некому.

Во сне она была одна, но это ее не пугало. Значительную часть жизни Лора провела одна, поэтому в одиночестве чувствовала себя гораздо комфортнее, чем в компании. Сон был мягкий и туманный, как морской пейзаж, который висел на стене в домике Гейба.

Как ни странно, но она даже слышала откуда-то издалека мурлычущий шум океана, хотя умом понимала, что находится в горах. Она шла сквозь жемчужный туман, слушая плеск волн. Ее ступни согревал теплый и мягкий песок.

Она была уверена, что находится в безопасности. Давно, очень давно она не чувствовала себя такой сильной, свободной и раскрепощенной.

Она знала, что это сон, прекрасный сон. Будь ее воля, она бы навсегда осталась здесь, в своей сладкой фантазии. Ей было так приятно лежать с закрытыми глазами в этом прибежище тишины и покоя.

Где-то заплакал ребенок. Он кричал все громче и громче, и от этого душераздирающего крика пульс забился у нее на виске.

Ее прошиб пот, чистый белый туман потемнел, стал угрожающе серым. Холод пробрал ее до костей.

Крики, казалось, доносились и отовсюду, и ниоткуда, отражаясь эхом. Тяжело дыша, она пробиралась сквозь сгущающийся туман.

Крики стали еще громче, настойчивее. Сердце ее подскакивало до горла, дыхание прерывалось, руки тряслись.

И вдруг она увидела плетеную колыбельку с белым одеяльцем, обшитым кружевными розовыми и белыми оборочками. Облегчение было таким огромным, что у нее подкосились колени.