Четверо солдат опустили паланкин судьи Ди перед сторожевой башенкой, и судья с Тао Ганем выбрались на землю. Вокруг стояла мертвая тишина. Широкая лестница вела к огромным, кованым воротам. В правой створке виднелась узенькая дверца, в которую едва мог протиснуться один человек.

– Проходя мимо, я часто раздумывал, почему этот дворец в центре города построен в виде крепости? – заметил судья Ди.

– В старину, около ста лет назад, именно тут был единственный вход в город. И, тогда самозваный правитель этой части страны, требовал пошлину с каждого судна, проходившего под мостом Полумесяца. Канал в те времена находился за чертой города.

Небольшая дверца в воротах отворилась, и навстречу судье вышел Чао Тай, а за ним юный привратник.

– Все правильно, мой господин, это убийство, – доложил тайвэй. – И убили на галерее, что идет вдоль тыльной стороны дома, обращенной к каналу. Тело нашла мать этого юноши – она прислуживает хозяйке. Я обыскал весь дом, но следов убийцы не обнаружил. Он волей-неволей должен был и войти

и улизнуть через одну и ту же дверь, поскольку другого выхода отсюда нет. – Чао показал на возвышающуюся над ними высокую зубчатую стену. – Эта стена окружает дом с трех сторон. Четвертая защищена каналом.

Начальник стражи повел судью и его помощника в просторный мощеный двор, освещенный единственным фонарем, укрепленным над входом в каморку привратника, справа отворот.

– Маленькая дверца, – продолжал Чао Тай, – запирается на щеколду. Снаружи ее можно открыть только особым ключом, а изнутри она просто поднимается пальцем. Когда же вы входите и захлопываете за собой дверь, щеколда падает на место, и срабатывает замок.

– Значит, убийцу кто-то впустил в дом, – обронил судья, – но ушел он сам. – Ди повернулся к привратнику: – Кому вы сегодня открывали дверь?

– Никому, мой господин! Правда, я по большей части сидел в кухне. Видно, хозяин кого-то впустил сам.

– Сколько есть ключей от этой дверцы?

– Только один, мой господин. И я всегда ношу его с собой.

– Понятно.

При тусклом свете фонаря судья не мог разглядеть лица привратника, но, похоже, тот изрядно нервничал. Ди решил допросить его позже.

– Веди нас на место преступления! – приказал он Чао Таю.

Тот, немного помявшись, осмелился предложить:

– Я думаю, мой господин, вам лучше сначала повидать госпожу И. Ее служанка сказала мне, что старая госпожа сильно расстроена и настоятельно хочет побеседовать с вами.

– Хорошо. И пусть нас проводит привратник, а ты возвращайся в суд, где тебя давно поджидает Ма.

Юноша вынес из своей каморки большой фонарь и привел судью с Тао Ганем в большой темный зал. Вдоль правой и левой стен тянулись покрытые красным лаком стойки с рядами пик и мечей. В дальнем конце зала красовался натянутый меж двух деревянных основ большой кусок ткани, где крупными черными иероглифами было написано «Прочь с дороги!»

– Эти символы власти надо убрать! – раздраженно бросил судья Ди Тао Ганю. – Семья И узурпировала ее более столетия назад!

– Это всего лишь реликвии прошлого, мой господин!

– Вот пусть ими и остаются! – буркнул судья.

Из зала они попали в длинный извилистый коридор с высоким сводчатым потолком, и каждый шаг порождал в тишине опустевшего дома гулкое эхо.

– Раньше тут работали около восьмидесяти слуг, мой господин, – с горечью сказал молодой привратник. – Когда пришла болезнь, многие хотели уехать, но хозяин не отпустил. Только когда десять человек умерло, он испугался и всех отослал в горы. Кроме нас с матерью.

Дальше путь лежал через небольшой, обнесенный стеной садик среди цветущего кустарника. Во влажном, горячем, неподвижном воздухе висел сладкий аромат цветов. Юноша поднял фонарь и тихо постучал в лакированную дверь с причудливой золоченой резьбой.

Дверь открыла высокая костлявая женщина. лет пятидесяти в длинном темно-коричневом халате. Неопрятные волосы небрежно стягивала голубая лента. Пока она чопорно кланялась, судья спросил:

– Как давно вы обнаружили тело?

– Примерно час назад, – ответила служанка резким, скрипучим голосом. – Когда принесла на галерею корзину с едой.

– Вы там к чему-нибудь прикасались?

Женщина невозмутимо взглянула на судью глубоко посаженными горящими глазами:

– Только к его запястью. Он был мертв, но тело еще не остыло. Сюда, пожалуйста!

Судья Ди с Тао Ганем следом за прислугой нырнули в узкий коридор, оставив ее сына в садике.

Женщина привела их в зал с круглым сводчатым потолком, освещенный тусклым серебряным светильником в одном углу и раскаленными углями медной жаровни – в другом. На треножнике над жаровней побулькивал сосуд с каким-то лекарственным отваром. Горячий, влажный воздух, пронизанный отвратительным запахом этого снадобья, почти удушал.

Судья изумленно уставился на возвышение из резного черного дерева в дальнем конце зала. На нем стоял колоссальный позолоченный трон, а там, утопая среди бесчисленных шелковых подушек, прямо и совершенно неподвижно восседала худенькая женщина – лишь тонкие пальцы высохших рук перебирали на коленях янтарные четки. На ней был роскошный халат из золотистой парчи, расшитый зелеными и красными фениксами. Седые волосы позаботились уложить в аккуратную, хотя и причудливую прическу и заколоть длинными золотыми шпильками с головками из драгоценных камней. Стену за троном скрывало огромное шелковое покрывало с изображением пары фениксов. По обе стороны трона стояли две красные лакированные подставки с опахалами.

Судья Ди многозначительно взглянул на Тао Ганя. Феникс был священным символом императрицы, тогда как дракон с пятью лапами символизировал императора. А два стоячих опахала являлись исключительной привилегией особ императорской крови. Тао Гань закусил губу.

Служанка торопливо просеменила по мраморному полу и что-то шепнула неподвижной фигуре на троне.

– Подойдите ближе, – приказал надтреснутый, безжизненный голос.

Судья приблизился к возвышению. Теперь он заметил, что глаза госпожи И смотрят как-то странно, «в никуда». Судя по всему, ей было вряд ли немного больше пятидесяти, но болезнь и горе наложили явственный отпечаток на некогда красивое лицо. Разглядел Ди и то, что краски халата выцвели, а кое-где прорехи скрывали неумело прилепленные большие заплаты. Вышивку испортили уродливые пятна плесени, а лак на троне местами треснул и осыпался.