А протесты его в канцеляриях уже не читали. Посылали только копию какого-либо предыдущего ответа, слегка изменив редакцию.

Делали вид, что его не существует. И все же он был бельмом на глазу, этот аббат Мендель, и не потому, что он был прав, а потому, что был неподкупен и непреклонен.

И однажды в Брюнн снова приехал министр и лидер либералов Хлумецкий, и после его визита ландтаг вдруг освободил прелата Менделя от должности директора ипотечного банка по состоянию здоровья, и консерваторы из избирательной курии очень злорадствовали по этому поводу.

А потом он и в самом деле заболел воспалением почек, и его здоровье сразу стало интересовать большое число людей.

Текущие дела монастыря вел прокуратор, патер Амброзиус Пойе. Патер Амброзиус, получив очередное предписание об уплате налога, возвратил его в канцелярию с уведомлением о том, что прелат тяжело болен, поэтому решение сего вопроса предпочтительнее будет отложить еще на некоторое время. К уведомлению была приложена справка врача: «Пациент нуждается в полном покое». А через два дня на всякий случай была отослана налоговая декларация о стоимости монастырского имущества с присовокуплением, что при нынешнем положении дел «компетенции» превышают ту малую часть доходов, которая должна остаться после уплаты отчислений в Религиозный фонд. И хотя решение дела просили отложить, за спиной Менделя подготовлялась сделка, которую он считал недостойной.

6 января 1884 года он умер. Это случилось ночью. А уже около полудня по брюннским улицам пробежал, дуя на мокрые красные пальцы, мальчишка-рассыльный из типографии братьев-бенедиктинцев.

Чтобы не задеть кого-либо из чистой публики своим ведерком с дымящимся на холоду картофельным клейстером, он бежал не по тротуару, а по скользким от снега с дождем аккуратным кирпичикам клинкера; все кирпичики были единого строгого размера — шесть дюймов на восемь — на всех мостовых двуединой монархии, ибо в жизни империи начал утверждаться Его Величество Промышленный Стандарт.

После мальчишки на вратах костелов и монастырей, на дверях Оберреальшуле, гимназий, политехникума, ратуши, банков, богословского института, канцелярий, благотворительных заведений и на афишных тумбах тоже — поверх анонса о новой оперетке г-на Штрауса — забелели листки с траурной каёмкой и орденским крестом. Под крестом на одних листках по-немецки, на других по-чешски, дабы известие дошло до всех обывателей, было набрано:

«Конвент отшельнической ордена святого Августина обители, что у святого Томаша Альтбрюннского в Моравии («Старобрненского» было напечатано по-чешски), сим с глубоким уважением и великим прискорбием сообщает о кончине своего высокочтимого аббата, высокопреподобного и наидостойнейшего господина

(«пана Ржегоржа-Яна» — стояло в чешском тексте), митроносного прелата, кавалера императорско-королевского ордена Франца-Иосифа, эмеритального директора Моравского ипотечного ландесбанка, члена-учредителя Австрийского метеорологического общества, члена Моравского (и, конечно же, «кайзерлихе-кёниглихе») императорско-королевского общества земледелия, природо- и краеведения и многих других обществ, научных и полезных, и прочая, и прочая,

родившегося 22. июля 1822 года в Хейнцендорфе, что в Восточной Силезии («в Хинчицах» — было написано по-чешски),

коего Господь отозвал из земной юдоли после долгих и тяжких страданий, и он, причастившись святых тайн, по воле Всевышнего опочил в воскресение 6 января в половине второго пополуночи.

Торжественныя панихиды и святыя мессы имеют быть 9 января в 9 часов утра в монастырской церкви, засим же останки усопшего будут преданы земле на Центральном брюннском кладбище -

Большое это было событие.

И на похороны аббата собрался весь Брюнн. Его хоронили монахи: все четырнадцать августинцев от святого Томаша, и еще францисканцы, доминиканцы, бенедиктинцы и премонстранты — все, какие были в Брюнне и ближних местах. И приходские священники, не принадлежавшие к орденам, тоже явились. И лютеранский пастор и городской раввин — тоже, ибо самые кардинальные расхождения в догматах веры не отменяют необходимости соблюдать долженствующие приличия, коль в иной мир отправился человек той же профессии и высокого ранга.

Были прихожане, приходские нищие, бедняки клиенты филантропических обществ И городские финансовые тузы. Приехали из Вены племянники, которых он содержал и обучал на аббатские «компетенции» на медицинском факультете. Из родной деревни приехала их мать, младшая и любимая сестра прелата, и племянники — дети другой сестры, которых он не любил и не содержал, и еще пожарные из деревни — после того, как деревня наполовину сгорела, он на свой счет оснастил тамошнюю пожарную команду.

Реквиемом дирижировал композитор Леош Яначек.

Мессу, надев полагающуюся черную епитрахиль с парчовыми крестами, служил сам епископ. Он произнес прочувственную речь о заслугах и о богобоязненном смирении усопшего. Ему хорошо были известны и заслуги и каждый шаг покойного, за которым по его поручению следил патер Краткий.

Присутствующим были розданы листочки с напечатанной цитатой из премудростей Соломоновых: «А души праведных в руке Божией и мучение не коснется их». И еще там было из послания апостола Павла римлянам: «От скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает». И еще — молитва, дабы затянутые в мундиры с крепом на рукавах сам фон Поссингер, сам Феттер фон дер Лилли, сами Янушка и Климеш могли подтянуть в нужном месте:

— Deus, qui inter apostolicos sacerdotes… — Боже, ты, меж апостолическими священниками твоими раба твоего Грегориуса сподобивший процветанием в священническом сане, услышь моления наши, дабы был он приобщен к сонму вечному…

— Per Christum, Dominum nostrum… Amen.

В этой разношерстной толпе старались кучкой держаться профессора Политехнического института, гимназий и Высшей реальной школы (в Австрии любой учитель именовался «герр профессор»), и еще аптекари и врачи — все они были члены Ферейна естествоиспытателей в Брюнне. Не все они были католиками. Были и лютеране и атеисты — им в костеле было неуютно, но не прийти — неприлично: господин Мендель состоял в их обществе более двадцати лет. Он вступил в него сразу при основании — в 1862 году, когда не был еще прелатом, а был всего лишь каноником, рукоположенным священником-августинцем. Он тогда не имел прихода, хоть и мог его иметь, а вместо работы непосредственно в Службе Спасения душ учительствовал в реальной школе, преподавал там физику и естествознание, «естественную историю» — как тогда говорили. Со всеми коллегами в ферейне он был одинаков — безотносительно к их взглядам.

И тогда и позднее — в общем до самого почти конца — он занимался научными экспериментами. Его увлекали три вещи: опыты по скрещиванию растений, метеорологические наблюдения — в том числе и за солнечными пятнами, и пчеловодство, в котором он проявлял завидную изобретательность, за что и был избран еще вице-председателем местного ферейна пчеловодов и ездил на всеевропейский конгресс пчеловодов в Киль, Свои эксперименты господин Мендель доводил до некоего логического завершения, и докладывал коллегам, и публиковал доклады в «Трудах» общества.

Господа профессора и естествоиспытатели старались держаться вместе в этой огромной толпе. Долгой была панихида, долгой была процессия: центральное кладбище — на другом краю города. Разве промолчишь столько времени? А говорить лучше с теми, с кем есть о чем говорить. В этом не было ни грана неуважения к покойному. Естествоиспытатели уже воздали ему должное: собрались накануне похорон на заседание, и профессор Густав фон Ниссль фон Майендорф, непременный секретарь ферейна, произнес в память прелата прочувственную речь: