«Как странно» - подумала Хэл. Еще совсем недавно отчаянно хотелось тепла, хотелось выбраться из страны льдов, почувствовать, как на коже гуляют молодые солнечные лучи, а теперь вот – в это утро весна не в радость.

Ани ушла в школу, оставив на столе накрытый тарелкой бутерброд и записку, где было всего одно слово: «Поешь!».

Аппетита не было. Хэл заставила себя позавтракать, параллельно обзванивая специалистов – и к одному даже записалась на прием.

***

- Все они продаются, - голос у Кая громкий, ехидный. – У каждой своя цена.

Он и не думает скрывать от меня свои мысли. Посматривает лениво, иногда подзывает подойти поближе, усаживает на колени, словно публично заявляет о праве собственности. Мне не хватает клейма на лбу: появись оно, возможно, Кай перестанет нервничать. Ключевое слово – возможно.

Кай сидит в зале с Йеном – одним из приятелей. Они пьют виски, заедают напиток ломтиками апельсина. Беседуют, рассуждая о жизни. О женщинах.

Я стою на кухне – мажу бутерброды на утро для Ани. Широким ножом достаю из банки шоколадную пасту, размазываю по нескольким ломтям хлеба, кладу сверху дольки банана, накрываю один ломоть вторым. Слушаю разговор о продажности женщин и пытаюсь удержать на лице приклеенную улыбку. Спина напряжена – как и всегда. Страшно сделать что-то не то: глянуть не так, не растянуть губы шире, когда того потребует момент. Боюсь, что снова начнется скандал. С Каем никогда не знаешь, чем обернется мирный с виду вечер.

- Не знаю, не знаю, - отвечает Йен. – Большинство, возможно, но все…

- Да что там знать! – категорично рубит рукой Кай. – Взять хоть мою Хэл: с виду такая тихоня, скромница, но, предложи ей кто пару тысяч – еще неизвестно, что скажет.

От сказанных слов бросает в пот. Чувствую, как струйка стекает по спине. В животе будто застревает раскаленный прут: не вдохнуть, не шевельнуться.

Йен поворачивается, покачивая снифтер на ладони. Едкая янтарная жидкость в бокале плещет, идет рябью. Йен смотрит на меня с раздумьем, в глазах томится изрядная доля жалости. Приятель Кая не глуп и прекрасно видит все мои пустые ужимки. Я растягиваю губы, в тщетной попытке перевести грубость Кая в шутку. На самом деле мне хочется бросить на пол стеклянную банку с пастой, затопать ногами, уподобившись самой настоящей истеричке. Заорать, что я не такая! Что не продаюсь: ни за пару тысяч, ни за сто.

- Думаю, ты перебрал, - говорит Йен и вдыхает пары напитка, обещающего быть терпким, с древесно-хвойным послевкусием. Затем отводит взгляд от моего побледневшего лица и поворачивается обратно к Каю.

- Ни черта подобного, - отвечает Кай и хлопает ладонью по колену. – Хэл, детка, иди сюда.

Я отчаянно ищу возможность избежать близящейся участи. От унижения пылают щеки. Руки дрожат от накатившего адреналина. Подхожу, все еще глупо улыбаясь. От страха крутит узлом живот.

- Мы спорим насчет женской суч… сущности, - хмыкает Кай. – Как думаешь, у каждой своя цена? Кто-то уступит за машину, дом, а кто-то даже за коробку шоколада, правда ведь? – Кай насильно притягивает, усаживает на колено. Хлопает по спине – несильно, но я вздрагиваю, как от удара хлыстом.

Его ладонь на спине холодит кожу: чувствую ее как что-то инородное даже через толстую ткань свитера. Пожимаю плечами в ответ: вопрос явно риторический, что не идет мне на пользу. Кай недовольно цокает языком.

- Видишь? – показушно поднимает брови, глядя на Йена. – Молчит, а молчание – знак согласия.

- Мама, - из приоткрытой двери слышится голос Ани, - подойди, пожалуйста.

Облегченно вздыхаю, встаю, вырываясь из хватки цепких ладоней, иду в комнату к дочери. Она спасает меня, даже не осознавая этого. Моя любимая крошка: делает уроки, сидя за столом и забравшись на стул с ногами. Подхожу, целую в макушку, попутно слушая сбивчивые вопросы по заданию на дом. Целую еще раз, вздыхаю, осознавая, что живу на этом свете только ради нее.

***

Психотерапевт принимала клиентов на дому. Улочка с нужным адресом находилась поблизости, и Хэл решила прогуляться. День выдался теплым, солнечным, голова не болела, и на прием Хэл добралась в приподнятом настроении.

Нужный дом был огорожен низеньким белым забором и окружен зеленой лужайкой, посередине которой валялся едко-желтый фрисби. Пройдя к задней двери, Хэл робко постучала.

Волнение накатило как-то внезапно. Подумалось, что она совсем не знает, как начать беседу, и что вообще стоит рассказывать специалисту, а о чем следует умолчать.

Дверь открылась буквально через минуту, но за это время Хэл почти передумала заходить.

- Прошу, проходите, - приветливо улыбаясь, повела рукой миниатюрная женщина, встретившая Хэл на пороге.

Длинные светлые волосы были забраны в высокий хвост – он покачивался при ходьбе, придавая строгому образу психотерапевта некую расслабленность. Одета женщина была в белую блузу и черные брюки: клеш от бедра.

Хэл прошла вглубь кабинета, от волнения вцепившись пальцами в сумочку. Краем глаза заметила интересный интерьер, книжные стеллажи у дальней стены, мельком отметила со вкусом подобранные детали: те самые мелочи, что делают любую комнату уютной. Открыто вертеть головой постеснялась, хотя отвлечься хотелось – оттянуть миг, когда придется рассказывать свою незамысловатую историю.

Хэл уселась на предлагаемый диван, так и не выпустив сумки из рук. Доктор устроилась напротив – в узком кресле с высокой спинкой. Привычным движением закинула ногу на ногу, изящным жестом поднесла руку к лицу, поправив съехавшие на кончик носа очки. Очки были крупные, стильные, в глянцевой бордовой оправе, они освежали лицо, делая его еще более интересным. Астра-Лин при более детальном осмотре оказалась красивой женщиной без возраста – ей можно было дать и тридцать, и сорок лет. Зеленые глаза смотрели с участием, губы, едва тронутые персиковой помадой, улыбались легко и непринужденно. Доктор была мила, и всем видом к общению располагала.

Хэл вздохнула и сказала, будто нырнув с разбегу в холодную воду:

- Все дело в том, что меня мучают кошмары.

Астра-Лин переплела пальцы, кивнула.

- Расскажите подробней, что снится, что пугает больше всего.

- Снится муж, а пугает – реалистичность. Эти сны словно ожившие воспоминания. Знаете, я засыпаю и будто вижу кино, которое смотрела совсем недавно: знаю, кто и что в какой сцене скажет. - Хэл выразительно посмотрела на доктора, словно ждала скрытого смешка или замаскированного осуждения.

Боялась, что Астра-Лин встанет с бархатного кресла, покачает головой в недоумении и укажет на дверь, потому, что нельзя отвлекать специалиста от важных клиентов всякими глупостями.

Психотерапевт не сделала ничего, чего Хэл опасалась. Продолжала сидеть, смотреть внимательно, словно анализировала не только слова, но и поведение, вплоть до мельчайших жестов.

- Вы боитесь мужа? – наклонясь вперед, спросила Астра-Лин.

Хэл сильней вцепилась в лакированное покрытие сумочки. Костяшки пальцев побелели.

- Его сейчас здесь нет, - мягко улыбнувшись, продолжила доктор. – Расскажите, почему вы опасаетесь супруга, снов о нем?

- Он слишком давит, давил на меня, - пересохшими от волнения губами, ответила Хэл.

- Он поднимал на вас руку? Воздействовал физически? – не меняя позы и выражения лица, спросила Астра-Лин.

- Нет, - передернув плечами, сказала Хэл. – Умело давил психологически. Будто где-то на антресоли у него завалялся диплом со степенью магистра психологии.

Астра-Лин улыбнулась, подбадривая продолжить.

- В чем проявлялось воздействие?

- В поступках, - вздохнув, Хэл отложила сумку, устроив ее рядом на сидении.

Сложила руки на груди. Отвела глаза от лица психотерапевта и остановилась взглядом на большой фото-картине, что занимала стену за спиной женщины. На картине с расфокусированным серым фоном была изображена ветка нежно-розовой магнолии.