Астра-Лин сняла очки, чтобы протереть стекла фланелевой тряпочкой.

- Как вы оказались в стране льдов?

- Это не только страна льдов, - вздохнула Хэл, стараясь выправить ложное недовольство, - это еще и страна прекрасных фьордов. Знаете, как там красиво весной? Одно из моих любимых мест - фруктовый сад Хардангерфьорд, он расцветает каким-то особенным, пышным цветом. Улицы утопают в зелени, а фруктовые деревья встречаются на каждом шагу – протянешь руку и сорвешь сочную грушу. Над головой, подобно венку, кружат толстые шмели, воздух пахнет окалиной и немного малиной. А черешня в саду рождается размером с крупную сливу! – Хэл закрыла глаза, вспоминая величественную красоту северного стана.

Захотелось вернуться – на одно мгновение, но все же. Возможно, прожитое на севере время сумело заморозить кусочек ее сердца? И теперь Хэл вечно будет скучать по зимней стуже, полярной ночи и по вкусу самой сладкой в мире черешни?

- Так вы приехали в страну, как туристка? – напомнила о себе Астра-Лин.

- Нет, - покачала головой Хэл. – Я приехала работать: привезла с собой бур, команду рабочих, проект с ожидаемым доходом в шесть нулей, и три пухлые папки с чертежами, - Хэл вежливо улыбнулась, не желая вдаваться в подробности прежнего дела.

- И остались?

- И встретила Кая.

- С вами случилась та самая болезненная любовь? – сложив руки на подлокотниках, спросила Астра-Лин.

Хэл снова улыбнулась, оценив здоровый сарказм.

- Сначала возник интерес, а затем уже и любовь. Сначала она была обычная. Болезненной стала потом.

- Расскажите, - попросила Астра-Лин.

- В другой раз, - ответила Хэл, поднимаясь с дивана. – Думаю, время нашего сеанса вышло.

***

- Ты не смеешь о ней так говорить! – в голосе Кая лёд.

- После всего, что было, ты ее защищаешь? – я удивленно вскидываю бровь, отмечая, что с каждым сказанным словом Кай бледнеет.

- Это только мое дело, не вмешивайся!

- У нас подрастает дочь, мы женаты два года, и то, что у тебя на сердце – отчасти дело мое! – я в волнении прохаживаюсь по комнате, не в силах обуздать эмоции.

- Ошибаешься, - жестоко ухмыляется Кай. – Все, что тебе нужно знать, жена, это то, что ты никогда не будешь Гердой. – Кай смотрит зло, с долей презрения, что плещется в глубине расширившихся зрачков.

Зачем Кай вообще рассказывает мне о своей бывшей возлюбленной? Причем, он говорит так восторженно, будто Герда – снизошедшая богиня Фрейя, красоте которой, как гласят легенды, нет и не будет равных: ни среди людей, ни среди богов. Кай будто хвастается Гердой, своим чувством, что не сумело угаснуть даже через столько прожитых лет и перенесенных обид.

Из окон нашего дома открывается красивый вид на вечнозеленый парк. Верхушки деревьев сейчас щедро присыпаны снегом, как рождественский пирог сахарной пудрой. Круглый блин луны застыл над верхушками сосен. На черном небе ни облачка.

Я сижу на подоконнике, закутавшись в плед, мягкие подушки греют спину. Думаю о муже и его безответной подростковой любви. Да, он так и не смог забыть прекрасную Герду. Теперь, перенеся яркое чувство сквозь года, эта любовь уподобилась слепому поклонению.

Вздыхаю. От обиды на сердце будто давит тяжелый камень. Жестокие слова, брошенные Каем, набатом гремят в голове. Глаза щиплет, но я стараюсь не расплакаться. Стерпится-слюбится, кажется, так говорят? Ани в кроватке смешно двигает маленькими пальчиками, умиротворенно сопя. Грусть ненадолго отступает.

***

- Почему бы нам не поразвлечься, милая? – шепчет Кай на ухо, но дыхание не согревает, а обжигает кожу холодом.

Колкие мурашки ползут вдоль позвоночника.

- У меня нет настроения, - отворачиваюсь, чтобы выскользнуть из цепких объятий.

Обида на Кая слишком свежа, чтобы я с легкостью про нее забыла.

- Ты уверена? – отступив на шаг, говорит Кай.

Его глаза злы.

- Слишком громкие слова о том, что я никогда не буду для тебя Гердой, они все еще звучат в моей голове, - складываю руки на груди и пытаюсь смотреть в упор. С каждым днем делать это становится всё трудней. Однажды я не сумею выдержать полный презрения взгляд Кая.

- Для тебя это лишь плюс. Я люблю тебя по-другому, - Кай хмурится и не торопится продолжить призыв к супружескому долгу.

- Любишь? – вопрос получается недоуменным, будто я не верю, что Кай вообще испытывает ко мне хоть какие-то чувства.

Характер мужа портится с каждым днем. Напряжения между нами все больше и больше. Неудивительно, что я сомневаюсь в чувствах Кая.

- Конечно, люблю! – фыркает он. – Раздевайся.

- Нет, - отворачиваюсь и ухожу в гостиную.

- Хорошо подумала? – слышу за спиной шипящий голос Кая.

В ответ молчу и остаюсь ночевать на диване.

Утром обнаруживаю, что закончилось молоко для Ани. Кашу на воде дочь не любит. Звоню Каю.

- Ты забыл оставить денег, - с трудом прячу злость, притаившуюся в голосе, а также затоптанную табуном лошадей гордость.

- Кто сказал, что я забыл? – слышу, как он ухмыляется. – Секса нет и денег тоже нет.

- Деньги нужны для твоей дочки, нужно купить еду, - выталкиваю слова наружу, но они рикошетом бьют по сознанию.

- Это и твоя дочь тоже, - хмыкает муж, - могла бы ради нее расстараться.

- Ты опускаешься очень низко, - в слепой ярости отвечаю я.

- Кто-то из нас должен опуститься. Сегодня это я, а завтра – ты. Опустишься для меня на колени, милая? Я люблю, когда ты так делаешь. Кстати, ты забыла, что сама ушла с работы, чтобы заботиться о ребенке? Я не виноват, что деньги зарабатываю только я. – Кай притворно вздыхает. - Хэл, детка, с этого дня новое правило: чем чаще ты будешь опускаться на колени, тем больше наличных я буду оставлять на полочке.

Мне хочется крикнуть: «Ненавижу», но я молчу.

- Договорились, детка? – торопит с ответом Кай.

- Да, - говорю пересохшими губами.

- Да, любимый, - делает весомую поправку отец моего ребенка.

- Да, любимый, - как попугай повторяю я.

- Отлично, - ему весело, чувствую это по голосу. – В прихожей за комодом завалялось несколько купюр. На молоко хватит, – сказав, Кай кладет трубку.

Ани в кроватке елозит ножками – пытается ползать. Я прижимаюсь щекой с мягкой коже, пахнущей молоком и детской присыпкой, закрываю глаза, чтобы дочка не видела предательских слез. Ну и пусть жжет обида, пусть распятая гордость больше не поднимет головы. На всё плевать, потому, что главное сейчас – вырастить дочку.

***

Ани захандрила: домой приходила уставшая, вялая, ела мало, о новой школе почти ничего не рассказывала. Хэл пыталась взбодрить дочь, но ребенок оставался хмурым и замкнутым.

Очередное утро встретило Хэл солнечной улыбкой. Отдернув штору и отворив окно, Хэл высунулась из проема по пояс. Свежий ветер шелестел молодыми листьями высоко в кронах, но это не помешало воздушному порыву взметнуть прядь волос, защекотать висок. Заливисто пели птицы, прямо под окном толстый серый кот охотился на праздно вышагивающего голубя: поступь того была вальяжной и гордой. Кот пригнулся, готовясь нанести атакующий прыжок. Сощурился. Полосатый хвост заметался из стороны в сторону. Зверь прыгнул, но опоздал на одно мгновение – голубь вспорхнул, оставив в лапах охотника всего несколько сизых перышек. Хэл посмотрела в разочарованные янтарные глаза и развела руками.

- В другой раз повезет.

Кот не ответил. Сел копилкой, повертел башкой туда-сюда и принялся умываться.

Хэл оставила окно приоткрытым и направилась в комнату дочери. Ани накануне сказала, что зарубежной литературы в этот день не будет и в школу ко второму уроку.

- Ты уже встала? – удивилась Хэл, увидев, что дочь стоит возле зеркала.