Несколько мгновений Бен-Саиф простоял, сжимая и разжимая кулаки и глядя в земляной пол. Наконец поднял голову.

– Этого мало.

– Да ну? – Кай-Хан опустил клетку и улыбнулся, блеснув желтыми зубами.

– В Бусаре ты оставишь гарнизон, а сам двинешься к Когиру. Дойдешь до границы и будешь там стоять, сколько нам понадобится.

– Сколько? – Апиец потянулся к кальяну.

– Неделю, может, две. Пока мы не договоримся с Токтыгаем. Нам нужен кулак над головой когирской знати.

– Хм. – Кай-Хан призадумался. – А как же Самрак? Кто будет угрожать столице?

– Полсотни удальцов, изображающие твой авангард. Пускай щиплют патрули, но не ввязываются в серьезную драку. Главное, чтобы они почаще попадались на глаза нехремским войскам. Задача рискованная, но посильная.

– Да, Нулан бы с нею легко справился, а я, дурак, не захотел увидеть своей выгоды. – Каи-Хан рассмеялся и подмигнул Бен-Саифу. – Теперь ты знаешь, сотник, что такое человеческая непредсказуемость.

Бен-Саиф похолодел. Неужели этот мерзавец читает мысли? Нет, скорее всего, к агадейскому шатру приросло чье-то ухо, когда Бен-Саиф делился с Луном своими печалями.

– И вот еще что, – сказал он. – Лун с нами не пойдет. У него срочные дела в Даисе.

Апиец небрежно махнул рукой.

– Пусть катится. Вот уж о ком жалеть не стану! Пока в моей армии мелькает бабья задница этого скомороха, у него растут шансы утонуть в яме с дерьмом. – Он помолчал, хмуро разглядывая ткачиков, наконец, процедил сквозь зубы, не поднимая головы: – Я все сказал. Ступай.

Город пылал. На узких горбатых улочках сплошным ковром лежали мертвецы, их кровь смешивалась и запекалась на серой брусчатке. Сквозь дым и вопли умирающих проносились свирепые степные всадники, охваченные жаждой разрушения и убийства. Бусара пала почти без боя. Губернатор и вся его родня заживо сгорели во дворце, городская стража и войска гарнизона частью погибли на стенах, частью разбежались, и лишь несколько десятков смельчаков, не бросивших оружие, укрылись в высоком каменном храме Митры. С его плоской крыши, окруженной зубчатым парапетом, город был виден как на ладони.

– Скоро и за нас возьмутся. – Сафар, капитан городской стражи, командовавший этими людьми, обреченно смотрел через площадь на гибнущий в огне губернаторский особняк. – Лук! – закричал он. – Скорее!

Самый обыкновенный мальчишка с улицы, вчерашний торговец вином, поспешил к нему с длинным луком и колчаном. Тренькнула тетива, а мгновением позже снизу донесся возглас. Крепко сбитый апиец, тащивший на аркане по площади свою жертву, схватился за пробитую шею и вывалился из седла. Сафар выругался, его взгляд снова заскользил по горящим кварталам.

Аррахуссе не верилось, что он еще жив. Его старая гостиница превратилась в груду щебня и гнилых досок, которые погребли под собой почти всех постояльцев и слуг. Сам он через подвал (тот самый, по которому сбежал от стражников Конан) выбрался в соседний двор, а оттуда – в переулок, где степняки кололи и рубили всех без разбору. Мечась, как бродячий кот от живодеров, добрался он до главной площади и там попался на глаза ликующему апийскому всаднику. Его хохот еще стоял в ушах Аррахуссы, когда он стаскивал с окровавленной шеи грязную веревку.

Прямо напротив него из чердачного окна губернаторского дворца с душераздирающим криком выпрыгнула красивая молодая женщина; дорогие шелка на ней превратились в огненный саван. Аррахусса вжал голову в плечи и попятился от убитого степняка. Внезапно его схватили сзади жилистые руки; он завизжал от страха, но умолк, узнав нехремский выговор. Уцелевший стражник затащил его в двери храма, в напоенный чадом сумрак, где вокруг алтаря, громадного золотого диска, между беломраморными Слугами Митры, простирающими к потолку изящные руки, виднелись темные силуэты вооруженных людей.

– Ты обещал, что резни не будет. – Сквозь багровую пелену гнева и отчаяния Бен-Саиф смотрел на пылающий дворец губернатора, на площадь, усеянную трупами.

– А ее и нет. Вон, глянь. – Каи-Хан показал из переулка на крышу храма, с которой летели нехремские стрелы. – Резня, это когда город сдался, а победителям хочется развлечений. Пока в Бусаре сопротивляется хоть один ублюдок, резни нет, а есть честный бой. Хочешь, поди, прикончи их или уговори сдаться, и тогда я успокою моих забияк.

Бен-Саиф отрицательно покачал головой. Поздно. Никого уже не спасти. И Нехрем вовеки не забудет и не простит Агадее лютого набега апийских извергов. Замысел, казавшийся таким простым и легким в исполнении, обернулся кровавым кошмаром. Он, честный солдат, с молоком матери впитавший заповеди пресветлой Инанны, привел свою богиню в этот многострадальный край, позабыв о том, что загадочная сестра Эрешкигали вместе с любовью обычно приносит гибель, а вместе с мудростью – раздор.

– Я не верю тебе, Каи-Хан, – уныло произнес он. – И я ухожу. Ты все испортил, все погубил. Прощай и будь проклят. И не пытайся меня остановить, а то я с радостью убью тебя одним шевелением пальца. – Чтобы не показаться голословным, он поднял «жало Мушхуша» – короткую трубку из серого металла, которую Каи-Хан только сегодня увидел в деле.

Соправитель Апа родился в семье воина, почти всю жизнь провел в походах и сражениях, и его было не так-то просто испугать чужеземной диковиной. Вокруг сидели на конях надежные парни, если они всем скопом бросятся на Бен-Саифа, он вряд ли успеет пошевелить пальцем.

Глядя в тоскливые глаза, Каи-Хан брезгливо поморщился и махнул рукой. Ему не нужна была смерть агадейского глупца.

Когда понурый всадник в серых латах скрылся из виду, Каи-Хан повернулся к своим ординарцам.

– Ну? Долго я буду любоваться этими вшивыми лучниками? Сколько еще наших они должны продырявить? Живо две сотни на штурм храма. Остальным прочесать город, и чтоб ни одна гнида не уползла! «Будешь знать, фокусник, – мысленно воззвал он к Луну, – чего стоит попугайское дерьмо!»

Сумерки приближали горизонты, сокращали огромное море чахлой травы до жалкой лужицы, обрамленной темными горбами курганов. Где-то за этими смутными окоемами затерялась разбойничья шайка, к которой у Конана был особый счет. Кровавый след довел его до когирской границы, до сожженного моста, и Конану не понадобилось убеждать Сонго и его товарищей, чтобы они дали крюк по бездорожью, к переправе, что лежала намного выше по течению пограничной реки. Вечер застиг их вдали от брода, и кое-кто заговорил о привале, но Конан настоял, чтобы отряд двигался дальше. «Заночуем на том берегу», – угрюмо сказал он. Чутье подсказывало ему: враг не стоит на месте. Кавалькада двигалась гуськом по тропинке, протоптанной неведомо кем. Конан ехал впереди на выносливом бусарском коне, сразу за ним на гирканской вороной кобыле рысил Сонго, а Юйсары держалась в середине отряда. После долгого, изнурительного пешего похода верховая езда только Паако и еще двум раненым телохранителям Зивиллы, которых друзья не решились оставить в Бусаре, казалась пыткой. Сам Конан, на своем веку пересекший немало стран, почти не слезая с седла, наслаждался бы ездой, если б не мрачные мысли. За его спиной осталась беззащитная Бусара, остался Сафар, с которым в городских тавернах выпито немало вина и который теперь ненавидит Конана, как заклятого врага. Остались тысячи мирных обывателей, им не будет пощады, когда чудесное оружие грозных агадейских магов проломит крепостные стены для свирепой апийской конницы. И самое страшное – там осталась его запятнанная честь.

В полдень они встретили среди низких холмов десяток безоружных апийских воинов. Степняки не пытались сопротивляться, когда их окружили семьдесят с лишним когирских всадников в сверкающих бронзовых доспехах. Вымаливая пощаду, они рассказали историю своих злоключений: их конная сотня преследовала дезертиров, укравших у Каи-Хана обоз с добычей, и нарвалась на засаду. Все их товарищи полегли под коварным ударом изменников, объединившихся с нехремскими дезертирами, а сами они попали в плен. Затем их отпустили без лошадей и оружия, а командиру дали коня, чтобы он отправился к Каи-Хану и рассказал о своей неудаче, и сотник Ияр, да покарают его боги за глупость и малодушие, умчался быстрее ветра, бросив своих верных солдат на произвол судьбы. Они долго брели по курганам, ночью сбились с пути, а утром так и не сумели найти дорогу к своему стану.