Большеголовый крестьянин, побывавший уже в рабстве, преградил им дорогу саблей.

- Да вы что? Хотите сразу его прикончить? Нет! Сперва подгребем ему под ноги раскаленные угли.

- Жару ему под ноги! - закричали все. - Заживо сожжем проклятого!

Женщины тут же бросились ломать сухие ветки и разжигать под деревом костер.

- Люди! - заговорил священник. - Если вы займетесь сейчас повешением, могут снова нагрянуть какие-нибудь бродячие турки, и всех нас опять уведут в рабство.

Ярость сразу остыла, невольники тревожно озирались по сторонам.

Священник оперся на турецкое копье с костяной рукоятью и продолжал:

- Вы знаете, как он пытал меня. Так у кого же из вас больше прав, чем у меня, расправиться с этим диким зверем?

Никто не ответил. Почти все они видели, как привязывали священника к лавке и, поливая его кипятком, выпытывали, куда он спрятал сокровища своей церкви.

- Поезжайте вместе с витязями, - продолжал священник. - Пока можно будет, оставайтесь под их защитой, а потом разъезжайтесь в разные стороны, выбирайте безлюдные дороги. Сохрани вас господь и приведи всех до дому! - И он простер руки для благословения.

Люди бросились разжигать костер, затем вскочили друг за дружкой на доставшиеся им телеги.

- Но!.. С богом!

Цыган тоже прыгнул на свою телегу и, обернувшись к цыганке, сказал:

- Бешке, за мной!

Гашпар связал свою телегу с телегой Маргит. Они уселись рядышком.

- А вы уж хорошенько помучайте его! - крикнул Гашпар священнику.

- Огня не пожалейте! - подхватил кто-то из женщин.

И одна за другой телеги тронулись.

Последним уехал тот невольник, которого турки произвели в повара.

- Ах ты, магомет вареный, телячья башка, я все равно не уеду, пока не отплачу тебе за пощечину! - сказал он.

И тут же претворил свои слова в дело.

Священник остался с турком наедине.

Герге казалось, будто ему снится сон. Он ехал рысью рядом с Добо на своей быстрой турецкой лошадке и размышлял о том, как далась ему такая нежданная слава.

Мальчик смотрел то на коня, то на красивую саблю. Коня нет-нет да и погладит, саблю нет-нет да и вытащит из ножен. Повстречайся им сейчас турки и скажи ему Добо: «Герге, руби!» - уж он ринулся бы на целую рать.

Отряд свернул на мечекскую дорогу, держа путь на север.

День был на исходе. Небо заволоклось рябью мелких облачков, и, когда заходящее солнце позолотило их, казалось, будто весь небосвод отчеканен из золотой чешуи.

Только они пустились на рысях по отлогому спуску, как конь Добо встал точно вкопанный. Поднял голову, навострил уши, фыркнул и начал рыть копытом землю.

Добо обернулся, покачал головой.

- Турка чует. Остановимся.

Перед тем как тронуться в путь, он послал вперед двух солдат. Стали ждать их возвращения. Через несколько минут оба прискакали обратно.

- В долине по большаку идет турецкий отряд, - доложил один из разведчиков.

- Походным строем идут, - добавил второй.

- А далеко они?

- Далеко. Не раньше, чем через два часа, сюда доберутся.

- Сколько их?

- Человек двести.

- По большаку идут?

- По большаку.

- Тоже с невольниками?

- С невольниками, и множество телег гонят.

- Эх, собаки! Должно быть, это тыловые отряды Касона. Была не была, нападем на них!

Большак поднимался к Мечеку широким извилистым полотном. Добо высмотрел для своего отряда такое место, где выступ скалы заслонил изгиб дороги. Здесь можно было устроить засаду и внезапно напасть на турок.

- А не мало нас? - спросил веснушчатый молодой солдат с русыми волосами. Видно было с первого взгляда, что он неженка.

- Не мало, Дюрка, - насмешливо ответил ему Добо. - Мы как ударим - некогда им, окаянным, будет считать, сколько нас. К тому же и стемнеет. А если и не перебьем их всех, и то не беда. Хватит того, что разгоним. В деревнях расправятся с каждым поодиночке.

Вдали на повороте дороги показался длинный обоз освобожденных невольников.

Добо взглянул на Герге.

- Видно, зря толковал я, чтобы они не ездили по большаку.

Он отрядил навстречу обозу солдата: велел передать, чтобы поворачивали обратно к Печу, а оттуда ехала бы на восток или на запад, но только не на север и не на юг.

Видно было, как солдат подъехал к путникам, как обоз остановился и как одна, другая телега, а за ними и весь обоз повернул обратно.

Добо опять посмотрел на Герге.

- Черт побери, - проворчал он с досадой, - куда же мне девать мальчонку?

Священник остался с турком наедине.

Турок стоял под дубом и, потупив глаза, смотрел на траву. Священник остановился шагах в десяти от него, опершись на копье. Некоторое время слышалось громыханье телег, потом настала тишина.

Турок поднял голову.

- Подожди убивать меня, - забормотал он, побледнев, - послушай, что я тебе скажу перед смертью. Пояс на мне набит золотом. За такую богатую добычу ты хоть похорони меня.

Священник не отвечал, равнодушно глядя на турка.

- Когда повесишь меня, - продолжал Юмурджак, - выкопай яму под этим деревом и похорони так, чтоб я сидел в могиле. Поверни меня лицом к Мекке. Туда, к востоку. Сделай это за мои деньги.

Больше он не проронил ни слова. Молча ждал, когда накинут ему петлю на шею.

- Юмурджак, - заговорил священник, - я слышал вчера, как ты сказал, что мать твоя была венгеркой…

- Да, - ответил турок, и взгляд его оживился.

- Стало быть, ты наполовину венгр?

- Да.

- Тебя в детстве похитили турки?

- Ты угадал, господин.

- А где?

Турок вздернул плечами, уставился в пространство.

- Я уже забыл.

- Сколько тебе лет было тогда?

- Я был совсем маленьким.

- Отца своего не помнишь?

- Нет.

- И не помнишь, как тебя звали?

- Не помню.

- И никаких имен с детских лет не припомнишь?

- Нет.

- Странно, что ты не забыл венгерский язык.

- В янычарском училище было много венгерских мальчиков.

- А ты не знал мальчика по имени Имре? Имре Шомоди. Из селения Лак.

- Что-то не припомню…

- Круглолицый, черноглазый, пухленький мальчик. Ему еще пяти лет не исполнилось, когда его похитили. На левой груди у него родинка в виде трилистника - такая же, как у меня.

Священник раскрыл рубаху на груди: пониже левого плеча показались три родинки, слитые наподобие трилистника.

- Я знаю этого мальчика, - сказал турок, - и родинку эту видел у него не раз, когда мы умывались. Только теперь его зовут иначе, по-турецки - не то Ахмедом, не то Кубатом.

- А вы не вместе бываете с ним в походах?

- Когда вместе, а когда и нет. Сейчас он в Персии воюет.

Священник пристально поглядел на турка.

- Врешь!

Он внимательно смотрел на зашнурованные кожаным шнурком красные башмаки янычара, словно размышлял, почему именно порвался башмак на левой ноге и как раз на носке.

- Гад! - бросил священник с презрением. - Ты в самом деле достоин того, чтоб я тебя убил!

Турок пал на колени.

- О господин, пощади, помилуй! Возьми все, что есть у меня, сделай своим рабом! Буду служить тебе покорно, верно, как преданный пес.

- Вопрос только в том - человек ты или дикий зверь? Освобожу тебя, а кто поручится, что ты не будешь снова грабить и убивать моих несчастных соотечественников?

- Пусть аллах обратит на меня все бичи своего гнева, если я еще хоть раз в жизни возьму оружие в руки!

Священник покачал головой.

Турок продолжал:

- Клянусь тебе самой страшной клятвой, какую только может принести турок!

Священник скрестил руки на груди и посмотрел в глаза своему пленнику.

- Юмурджак, ты говоришь со мной, стоя на коленях у порога смерти, и меня же почитаешь глупцом? Думаешь, я не знаю, что гласит Коран о клятве, данной гяуру?

На лбу у турка выступил пот.