Фроги подвела Костю к гиду, около которого уже кучковались русские экскурсанты. Тот взмахнул рукой, встав вполоборота к замку.

– Ну, все собрались? Вот смотрите, как они разлагались и гнили. Вот туда и пойдем. Замок этот они, то есть короли и феодалы, без конца тягали друг у друга, а потому каждый раз перестраивали. В нем поэтому много стилей. Даже итальянский ренессанс, переходящий во французский, можно здесь увидеть. Он французский, потому что

Екатерина Медичи из Италии вышла замуж за французского короля

Генриха Второго, а не, скажем, за испанского. А он со своей фавориткой здесь развлекался. А потом Екатерина в этом замке, отобрав его у бывшей фаворитки, устроила в окрестных садах оргию для своего сына короля Генриха Третьего. Знаете, какую? – Он проглотил слюну и принялся живописать, естественно рассчитывая на сексуальное любопытство слушателей: – Дочери придворных, переодетые в нимф и крестьянок, соблазняли несколько дней свиту короля, отдаваясь им в самых извращенных позах. А потом король и его свита оделись в женскую одежду, а фрейлины королевы, простоволосые, с открытой грудью, в растрепанных мужских одеждах им прислуживали, готовые к любым услугам.

– Во жизнь! – сказал толстошеий мужик, с трудом шевеля языком в пересохшем рту. Женщины томно и игриво переглядывались. А гид пояснил ситуацию:

– Конечно, не все так просто было, ведь не все сразу согласились так запросто ножки раздвигать. За ними всеми следили спецслужбы. Они-то обеспечили и безопасность, и послушание.

Когда шли по залам замка, отстав от остальных, Костя со своей зеленоглазой спутницей, чтоб легче ему было перенести экскурсию, брели из зала в зал, из одних апартаментов в другие, мимо кресел с гнутыми ножками, мраморных каминов, портретов королей, королев и фавориток, изредка догоняя основную группу, и тогда до них долетали слова гида:

– А здесь Иисус Христос и Иоанн Креститель в детсадовском возрасте,

– указывая на картину, изображавшую встречу святой Елизаветы и Девы

Марии. А потом на картину ван Лоо “Три грации”: – У маршала Неля было пять дочерей, и он хотел показать королю, что то, что есть у мадам Монтеспан, есть и у других женщин, поэтому он велел нарисовать их голыми. Здесь изображены лишь три его дочери в виде трех граций.

Они снова отстали и встретились с группой уже у автобуса – в назначенное время. Теперь всех везли обедать. Автобус подкатил к французской деревушке, маленькой, из двух или трех десятков каменных двухэтажных домиков, заросших красными, розовыми, голубыми и бежевыми цветами, окруженных деревьями в белом цвету – май все-таки.

Группа, оставив свои сумки в салоне, двинулась гуськом и парами по брусчатой дорожке за гидом. В одном из зеленых двориков дорожка привела к сельскому кафе, из которого вышла, отдуваясь, предыдущая группа туристов. Очевидно, кафе обслуживало посетителей окрестных замков. Но пока в кафе не пускали. Образовалась очередь. Люди стояли вдоль проволочной ограды, шедшей по правую руку, по левую располагался двухместный деревянный туалет. Дамы ринулись туда, выходили, отряхиваясь и довольные, сообщая приятельницам, что там очень чисто и даже рукомойник имеется. Костя и Фроги пошли вдоль деревни, фотографируя друг друга на фоне каменных домов с острыми крышами, каменными трубами и кустами роз, закрывавшими окна первых этажей. Летали и жужжали шмели, но какие-то добродушные.

Нагулявшись, вернулись во двор, где располагалось кафе. Спутники уже просочились внутрь.

Но перед деревянным туалетом ходил взад-вперед гид, держа в руках черную папку со своими бумагами. Увидев подошедших, поднял руку, вдруг скинул джинсовую куртку, дождался их и сказал, протягивая

Косте куртку и папку:

– Раз уж вы опоздали, поработайте на меня хоть немного. Подержите вещички, а я быстренько в сортир сбацаю. А то живот прихватило.

Он глянул на Костю и неожиданно побледнел. Потом замахал руками, схватился за живот, согнулся, пустил газы и, крикнув “Потом, потом!..”, скрылся в сортире.

“Ах ты, черт! – думал он, сидя орлом над французским очком, став ногами на сиденье. – Ведь узнал, небось! Какие сплетни пойдут! Пара месяцев, как с этими болванами из Сорбонны расплевался. Пошел в гиды. Думал, послов пошлют, будут упрашивать вернуться. Стыдно им станет. Но этим западникам стыдно не бывает. Мол, сам выбрал, сам и живи. Им наплевать, что я гений. А что этому простодушному, этому идиоту сказать?! Что это всего лишь временный этап? Что я выберусь и из этого? Что есть кому меня поддержать?.. Что кроме сил нездешних есть умные дьяволы и на Земле. Про них даже нездешние не догадываются. Но про это сраным интеллигентам вообще говорить нельзя. Надо с этим, Кореневым кажется, за столиком посидеть.

Придется объяснять, говорить, логикой давить. Хотя лучше бы просто удавить. Еще бы и Алену ему припомнить!..”

Он вышел, встряхивая мокрыми руками, так что брызги полетели в разные стороны. Он улыбнулся, забрал свою щегольскую джинсовку и папку и молвил:

– Руки не подаю, мокрая. А я, как видите, по-прежнему придурком работаю. При дураках состою. А они не переводятся. Только умножаются. Ладно, пойдемте за столиком посидим, пообедаем, поболтаем.

После того, как Костя наконец понял, что перед ним сам Владимир

Георгиевич Борзиков, он смутился ужасно, припомнив свой грех. Еще в

Германии решил Костя с ним больше не общаться. Судьба свела. Он посмотрел на Фроги, пытаясь как-то незаметно пояснить ситуацию. Но ее большой лягушечий рот уже широко улыбался, она протянула

Борзикову руку и сказала:

– А я вас сразу узнала, Владимир Георгиевич! Знаменитому человеку трудно спрятаться. Я о вас много слышала. Я, правда, не ваша поклонница, из другой компании. Но познакомиться с вами давно хотела. Мне о вас один мой влиятельный друг много рассказывал. Да вы его знаете немного. Некий Рюбецаль. Он же посодействовал, чтоб вы сюда попали. Если б не он, могло бы и похуже получиться.

Борзиков вопросительно склонил голову набок, а Костя удивился странному совпадению названного имени с именем того немца, которого он видел у Борзикова в Гамбурге. Фроги, не среагировав на их вопросительное удивление, приняв совершенно независимый вид, как бы отделила себя от своих собеседников, обозначила свою экстерриториальность, но при этом взяла Костю за руку и нежно сжала.

Костя удивленно глянул на нее, ничего не понял, но промолчал.

Вся автобусная компания сидела за одним общим столом. Перед ними на столе теснились скромные чудеса французской провинциальной кухни.

Доносился грубый смех:

– А вдруг они лягушку подсунут, а мы и не заметим?.. Хо-хо-хо! – шутил толстошеий мужчина.

– Фу, ужас какой! – воскликнула пышноволосая блондинка.

– А что! Французы же лягушатники! Так их и зовут, – пояснил мужчина.

Но вот они подняли бокалы с вином и посыпались тосты:

– Одежда женщин – это их оружие. Так выпьем же за разоружение!

– Когда падает звезда, то это к счастью. Так выпьем же за звездопад в нашей жизни.

– За нас, красивых, и за них, неверных.

– Не надо меня хвалить, лучше помогите мне материально.

Костя, Фро и гид тем временем сели за столик у окна, выходившего в садик. Там стояли столики и плетеные стулья, кусты роз и жасминовые кусты. Две девицы из их группы сидели с бокалами вина и курили.

Прямо под окном можно было увидеть выложенный камнями миниатюрный прудик, в котором шныряли красные юркие рыбки, ящерица грелась на камне.

Подошел гарсон и поставил большую бутылку зеленого стекла с водой.

Потом принес белый хлеб, масло и три глиняных кувшинчика с вином, бокалы, наполнил их вином и пошел за остальными блюдами из общего экскурсионного заказа. Все делал молча, ничего не спрашивая.

– Вот они лягушатники, ни одного языка, кроме своего, не знают. А по-русски и вообще говорить брезгают, сами видите, – хамским голосом сказал Борзиков.

Подумал и добавил:

– А если вы обратите внимание, то и у гарсона нашего классический череп кретина, если опираться на идеи френологии.