Алены было снято. Наконец он уснул совершенно счастливый. Проснулся через час. Фроги, уже одетая, ждала его пробуждения. Не дав сказать ему и слова, она поцеловала его в губы и шепнула, что уверена в их будущей встрече. Но что этим должна распорядиться судьба. Судьба ждала два года и все же распорядилась правильно: Коренев был теперь счастлив.

Костя был уверен, что уж больше никогда не придется ему общаться с

Борзиковым. Он слышал, что тот триумфально вернулся в Россию, что сидел рядом с Зюгановым в президиуме, что одно издательство, жившее на якобы пропавшие деньги партии, издало его десятитомное собрание сочинений. Более того, что в бывшей высшей партшколе создан центр его имени. Теперь, правда, это школа стала Университетом государственного планирования. Слышать о Борзикове он слышал, а видеть не приходилось. До сегодняшнего дня.

Глава 7

СЛОВЕСНАЯ СУМАТОХА – ЧТО ДАЛЬШЕ?

Сидел Борзиков во главе стола, задрав голову, но видно было, что нервничал. Иногда склонял туловище вбок и ковырял в носу, думая, что делает это незаметно. Потом долго рассматривал выковыренную козюру, держа руку под столом, и прилеплял ее то к спинке стула, то под крышкой стола. Про него как-то рассказывали, что в молодости в каких-то гостях он, как ему тогда тоже казалось незаметно, весь комод усеял своими козявками, так что хозяйка этого дома следующим утром была вынуждена отмывать свою полированную мебель. Борзиков был все такой же спортивный, невысокого росточка, стриженный под ежик, с широкими залысинами, широко расставленными глазами, играющий арлекин, так и было видно, что он клубок энергии, что он человек без возраста. А Костя уже чувствовал свои пятьдесят.

Вокруг себя Коренев видел рассевшихся ребят в камуфляже и чувствовал, что его словно затягивает в какую-то аэродинамическую трубу. Как он влип в эту историю? Вот уж не ожидал. Стечение, стечение нелепых встреч, а в результате какое-то безумие. Так не бывает! Но с дикой отчетливостью он понимал, что именно так и бывает. Как в страшном сне. Ты такой маленький и бежишь куда-то, но вдруг понимаешь, что ноги-то на месте стоят, а ужас – нечто неопределимое, бесформенное, но очень страшное, сжимающее душу, – ближе и ближе. И сейчас пожрет тебя.

Как-то в детстве Костя из любопытства, увидев сговаривающихся о чем-то больших ребят, протиснул голову сквозь балконную решетку, чтобы приблизиться к ним. Протиснуть-то голову он протиснул, но назад вытащить ее не мог! Как он тогда испугался! По счастью, дома был отец, который раздвинул прутья. Здесь отца не было. Коренев был один, и, кажется, вытащить любопытную голову из зажавших ее прутьев было невозможно.

Однажды в студенческие годы какой-то маргинальный человек, случайно встреченный им у дверей Большого театра, почему-то пробормотал ему:

“Приходи к нам. Ты нам нужен. Завтра встретимся у памятника Пушкину.

В пять вечера”. Костя тогда испугался незнакомца. А главное – его непонятной настойчивости, с которой тот пытался зачем-то ни с того ни с сего задружиться с ним. Коренев ни с кем не хотел быть, и не пришел. А тут зачем-то явился туда, куда совсем не надо было.

Однако, может, еще удастся уйти?.. Но – неудобно стало, ибо действо уже началось.

Стоял длинный стол, вокруг него в кожаных креслах располагались докладчики и вообще уважаемые люди. Во главе стола сидел Владимир

Георгиевич Борзиков, в серо-стальном костюме, без галстука, в бежевой рубашке с открытым воротом, перед ним стоял микрофон. Рядом с ним, справа – полная немолодая дама, крашеная блондинка, она была как бы хозяйкой дома, а слева – знаменитый Кумыс Толмасов, мастер подобных липовых форумов, на сей раз уступивший место Борзикову.

Вдоль стен сидели приглашенные рангом поменьше, пресса и Коренев.

Фотографы время от времени искали нужный ракурс. За спинами председательствующих висела зеленая доска, а на ней белый плакат, на плакате надпись:

“Press Дом

Development Развития

House СМИ”

– Надо объединить всех людей доброй воли, главное – банкиров и промышленников. Чтобы состоялся диалог цивилизаций, мы должны повести за собой человечество. Я летал во Владивосток и выступал там перед простыми людьми. Там – ужас. Но они пришли слушать меня. И вот я, который мог бы жить в любой стране мира, стою перед ними и говорю, что я живу в России. А раз я остаюсь в России, хотя мог бы уехать куда угодно, то, значит, есть еще надежда. Это было очень важно для русских простых людей такое услышать. Я утешил их. На эту тему должен быть снят фильм, – говорил солидно и веско, стараясь не замечать малочисленности зала, Борзиков.

– Владимир Георгиевич, – льстиво сказала блондинистая дама, – нужно скорее снимать, а то идея такая богатая, что мигом украдут.

– А вы читали новый политический роман нашего председателя “Ярмо

Запада”, он в нем всю возможную правду о будущем человечества пишет,

– воскликнул Арахис Журкин, человек в галстуке-бабочке и с бородкой клинышком, говоривший слегка картаво. Он был автором известной книги о православной России и Западе как коварном антиподе России. – Это великий роман, который наконец прояснил наше время. Я бы сравнил его одновременно и с “Войной и миром” Толстого, и с “Капиталом” Маркса.

Недавно вышел, а уже переведен на английский и французский. А кто у нас читал? Тираж всего четыре тысячи.

Борзиков улыбнулся улыбкой скромного самолюбования. И, поднявшись во весь свой небольшой рост, сказал веско:

– Да, я понимал, что такой роман должен быть написан. Я все ждал, что, может, это сделает кто-то другой. Но никто не сделал. Пришлось самому. По сути, это новая “энциклопедия русской жизни”. Но не только русской. О Западе там тоже немало. Разумеется, все присутствующие получат от меня по экземпляру на русском языке. Найду способ передать.

– Ничего, мы и по-английски прочтем, – густо засмеялся крупный мужчина в черном пиджаке, вытирая платком голову с редкими волосами.

– Меня зовут Фуят Мансуров, все здесь меня называют “профессор”, а я больше привык к обращению – “товарищ генерал”. Я в Афгане и в Чечне сражался, сам пошел, родители – оба профессора – не сумели удержать.

Еле выжил. Вот у нас в роте деления на национальности не было.

Каждый был должен верить соседу, чувствовать его плечо. Там-то я увидел, что у всех – у наших и врагов – кровь одного цвета, красная.

Вот это все политики должны понять. Я вам важное мое открытие говорю

– про цвет крови. Но Владимир Георгиевич прав, без банкиров и промышленников мы ничего не сделаем.

Сидевший рядом с ним случайный гость (есть такие на всех тусовках) с узенькой козловатой седой бородкой и бегающими глазками, сообщив, что ему шестьдесят два года и что он кандидат наук, встав и вытянув шею, патетически вскрикнул:

– Я открыл проблему, в чем разница между нормой и патологией.

Определять надо по патологиям. А все дело в разломах коры головного мозга. Надо брать анализ крови у каждого новорожденного, и тогда мы все точно будем знать. Я за свое открытие заслуживаю Нобелевскую, но разве мой директор мне ее даст, даже не выдвинет. Надо, чтоб философы это сделали. Тогда и будет польза от философии, когда философы начнут поддерживать гениев вроде меня. Я хочу вместо

Римского клуба открыть Московский, но с положительным устремлением.

Не пугать, а давать заряд бодрости человечеству.

– Замечательная жеребятина. Но в хорошем смысле, – сказал сидевший рядом с ним Р. Б. Нович, все же успевший к халяве. – Я вас полностью поддерживаю. Любую подпись дам. Устрою вам доклад в Институте человека, все равно его через месяц закроют.

Козловатый крепко пожал Новичу руку. С благодарностью. Все это начинало немного напоминать шабаш. Говорят, что за компанию и монах женился. Но здесь-то и компании не было. Директор послал Константина на эту дурацкую посиделку, но сам предусмотрительно не пошел.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: