Для Альдоса было почти невозможно продолжать, так как в упор на него смотрели голубые глаза Иоанны.

— …которого мы сделали своим врагом, — закончила она за него.

— Да, и даже хуже чем это, — ответил он, слегка отвернувшись. — Вы не должны, Иоанна, отправляться к Желтой Голове одна. Вы нигде не должны появляться в единственном числе. И если вы сделаете это…

— То что тогда случится?

— Не знаю. Может быть, даже и ничего. Но вы не должны ехать одна. Я сам провожу вас отсюда к мадам Отто. А завтра я поеду вместе с вами к Желтой Голове. К счастью, я и там имею место, куда смогу вас пристроить и где вы будете находиться в безопасности.

Когда они поднялись, чтобы уходить, то Иоанна грустно сказала:

— Мне так стыдно оставлять посуду немытой!

Он засмеялся, взял ее под руку, и они вышли за дверь. Когда прошли через поляну и вступили уже в темный лес, он взял ее прямо за руку.

— Темно, и вы можете оступиться, — оправдался он. — Это вам не усыпанная ракушками площадка перед гостиницей «Зеленый мыс»!

— Ну, разумеется! А вы подбирали там маленькие, кроваво-красные раковинки? Я подбирала и теперь еще дрожу. С ними у меня связана неприятная история.

Он знал, что, говоря это, она зорко вглядывалась в темноту и что не воспоминание о раковинах заставляло ее пальчики крепко цепляться за его руку, а боязнь Куэда. Правая рука его сжимала рукоятку револьвера. Каждый нерв в нем был напряжен, но в его беззаботном голосе она не могла открыть ни малейших признаков опасения или готовности.

— Эти красненькие ракушки меня мало интересовали, — ответил он. — Там больше всего я опасался змей. Я безумно боюсь всего того, что подкрадывается ко мне исподтишка, что не имеет ног. Я могу пуститься в бегство от такой змейки, как ваш палец, — уверяю вас, — я убегаю от простой маленькой травянистой змейки с таким же ужасом, как и от питона. Вот это вещь! И не одна только его величина меня ужасала. Однажды я на целых десять футов выскочил из лодки прямо в воду, когда мой товарищ вдруг вытащил на удочку угря и стал уверять меня, что это рыба. Благословляю судьбу, что здесь нет змей. За все свое пребывание на Севере я видел здесь змею всего только раза три или четыре.

Несмотря на беспокойство, которое внушал ей мрак, она весело засмеялась.

— Я не могу себе представить вас боящимся, — сказала она, — хотя верю, что вы можете испугаться именно только какого-нибудь пустяка. Мой отец был самым храбрым человеком в мире, а я сотни раз видела, как он с ужасом отпрыгивал от паука. И если вы так боитесь змей; то что вас носило в Тамполу и на Цейлон?

— Я не знал, что там есть змеи, — ответил он. — Я даже и не представлял себе, чтобы вдоль тамошних отвратительных рек была сосредоточена половина всех змей, живущих на всем земном шаре. Я спал там сидя, ходил в высоких резиновых сапогах, которые доходили мне чуть не до плеч, и носил толстые кожаные перчатки. Я удрал оттуда при первой же возможности.

Когда они входили в Миэтту, увидели впереди себя огоньки: она вдруг обернулась к нему, поглядела ему при свете звезд прямо в глаза и засмеялась.

— Добрый, внимательный Джон Альдос! — проговорила она, точно обращалась к себе самой. — Как было мило с вашей стороны рассказывать мне обо всех этих пустяках, когда мы проходили через этот ужасный темный лес и когда по пятам за нами следовал Биль Куэд!

Он слегка усмехнулся и вдруг остановился, как вкопанный, чтобы спрятать револьвер в карман. Он позабыл это сделать раньше. Увидев оружие; она сразу же стала серьезной, схватила его за руку, и ее рука наткнулась на холодную сталь револьвера.

— Неужели он посмел бы? — спросила она.

— А вы думаете — нет? — ответил Альдос. — Вот почему я и надоедал вам своими пресмыкающимися разговорами, Ледигрей! Вы еще не раз поймаете меня на таких проделках. — Он указал вперед. — А вот и мадам Отто! Она стоит, смотрит в нашу сторону и от всего доброго сердца удивляется, что вы еще не дома и не в постели.

Вход в палатку Отто был широко открыт и, представляя собой черный силуэт на ярко освещенном пространстве, в нем стояла добродушная шотландка. Альдос предупредил ее особым, условным свистком, который служил всегда сигналом для нее и для ее мужчин, и поспешил к ней с Иоанной.

И прежде чем они дошли до самой палатки, Иоанна его ненадолго задержала.

— Я не хочу, чтобы вы возвращались сейчас к себе домой, — сказала она. — Лицо в окошке было ужасно. Я так его испугалась! Я не хочу, чтобы вы были там один!

От этих слов теплота разлилась по всему его телу.

— Ничего не случится, — старался он ее разуверить. — Куэд больше не вернется.

— Я не хочу, чтобы вы возвращались домой, — настаивала она. — Неужели здесь не найдется для ночлега какого-нибудь другого места?

— Хорошо, — ответил он, — в таком случае я пойду утешать Стивенса в его горе и, если вы этого так хотите, сегодня заночую у него.

— Отлично! — весело воскликнула она. — Если вы не, пойдете ночевать сегодня к себе, то я позволю вам сопровождать меня к Желтой Голове. Идет?

— По рукам! — охотно согласился он. — Я не люблю, когда меня выбивают из колеи, но в данном случае с удовольствием соглашаюсь ночевать не дома.

Мадам Отто вышла к ним навстречу. У входа в палатку он пожелал им спокойной ночи и отправился к освещенной улице из палаток и бараков, приютившихся между деревьями. Он поймал на себе взгляд Иоанны, полный боязни и беспокойства. Обернувшись назад из поглотившей его темноты, он заметил, что она немножко задержалась у освещенного входа и посмотрела в его направлении. Сердце у него забилось сильнее. Он захлебнулся от радостного смеха. Как было до странности ново и приятно иметь кого-то, кто о тебе думал!

Он не имел намерения выходить открыто в освещенное пространство улицы. С той самой минуты, как он последовал вслед за Куэдом в темноту, в нем сильно бушевала кровь от желания подраться. Он успокаивал себя, идя с Иоанной, но решение найти Куэда и покончить с ним у него с тех пор было не меньше. Он уверял себя, что он не из тех людей, с которыми Биль Куэд мог бы расправиться как-нибудь иначе, кроме физического насилия. Он не имел никакого такого дела, которое этот негодяй мог бы расстроить какими-нибудь подпольными путями, а ему нечего было терять. Никогда еще он ненавидел так этого Куэда, как с той самой минуты, когда Иоанна вошла в его красную с белым палатку. Он питал к нему отвращение и раньше и избегал его просто потому, что ему было противно с ним встречать; теперь же ему страстно хотелось схватить его прямо за горло. Он собирался было подойти к палатке Куэда с задней стороны, но изменил свое решение и вышел в освещенное пространство между двух рядов палаток и бараков, беззаботно засунув обе руки в карманы. Начиналась разгульная ночь железнодорожных рабочих. Хриплый смех, обрывки песен, хлопанье пробок и звон стаканов, щелканье биллиардных шаров, взвизгиванье трех или пяти музыкальных инструментов — вот что он встретил на своем освещенном пути. Граммофон в палатке Куэда играл безостановочно. Несколько раз Альдос останавливался, чтобы поздороваться со знакомыми. Он не заметил в их отношении к нему ничего нового. Если кто-нибудь из них и слышал о его ссоре с Куэдом, то, наверное, заговорил бы с ним об этом или, по крайней мере, дал бы ему заметить. Несколько минут он разговаривал с Мак-Веем, молодым ирландским землемером. Мак-Вей тоже ненавидел Куэда, но ни одним словом не коснулся его в разговоре. Альдос нарочно прошел мимо палатки Куэда и дошел до самого конца улицы, раскланиваясь и близко подходя к тем, кого знал хоть отчасти. И для него становилось все более и более очевидным, что Куэд и его сообщники сами находили нужным скрывать происшествие сегодняшнего послеполудня. Но ведь Стивенс же услышал о нем? Каким образом?

Альдос замедлил шаги. Точно ничего и не происходило, он вошел в палатку к Куэду. Там сидело с полдюжины выпивак, между которыми он узнал троих, которые присутствовали при дневном скандале. Он поклонился им. За конторкой вместо самого Куэда стоял уже Слим Баркер. Этот Баркер был правой рукой Куэда в Миэтте, и глаза его так и сверкнули, как у мыши, когда Альдос наклонился над прилавком с посудой и потребовал себе сигар. Порывшись в кошельке, он достал из него полдоллара, и глаза их встретились.