Угрюмое молчание.
— Вроде как то, как вы мне пообещали поставить тройку после того, как я вам…
— Именно.
Снова молчание.
— У нас так никто не делает.
— Но ты почему-то хочешь жить здесь, а не в этом… как его?
— Добром.
— Да, в нем. Хочешь жить у нас — в продажной, лживой Москве, где тебя еще не раз поставят раком. Если не поумнеешь, конечно. И не начнешь извлекать из всего этого пользу.
— Я же вам говорила, что у нас происходит…
— Ш-ш-ш… На выпей.
— Что это?
— То, что заставит тебя перестать грузить нас обоих.
— Вино?
— Да. Пей, сразу расслабишься.
Внимательный взгляд, всплеск воды, осторожный глоток.
— Ммм… Это что-то… Безумно вкусное вино. Как оно называется?
— Смотри-ка, думал ты не оценишь. Если бы ты сейчас ничего не сказала, клянусь, я забрал бы бокал и налил бы тебе пойло из двухлитрового шмурдюка. Это «Veuve Clicquot» — семьсот евро за бутылку.
— Ох, ничего себе. Его, наверное, надо пить медленно, смакуя каждый глоток.
— Не в данной ситуации. Допивай до дна. Я хочу, чтобы ты расслабилась.
Судорожное глотание, стук зубов о бокал.
— Не бойся, Наумова, я еще ничего не делаю. Говоришь, хотела ноги брить?
— Да, я взяла бритву — у вас были одноразовые… в нижнем шкапчике.
— Покажи ногу.
— Эмм…
— Высуни из воды.
Плеск.
— Не надо тебе ничего брить — у тебя нет ничего. Кстати, вот мне интересно кое-что стало. Ты ведь натуральная блондинка?
— Глеб Борисович, вы серьезно?
— Ну-ка восстань, как Афродита из пены.
— Я… не…
— Давай-давай. Ты уже полчаса в ванне откисаешь.
Взволнованное дыхание, потом медленный, шумный плеск.
Хрипло, пересохшими губами:
— Я так и думал… Наумова, ничего и никогда не брей. У тебя же нет ничего.
— А м-можно мне полотенце?
Молчание.
— Глеб Борисович? Можно? П-полотенце? Мне холодно.
— Ох, прости. Задумался что-то. На. Вытирайся, суши волосы и марш в спальню.
— Ты понимаешь, что ведешь себя нелогично?
— Н-нет, не понимаю… Почему?
— Я только что видел тебя полностью голой. Зачем ты залезла по уши под одеяло?
— Н-не полностью. Я была в пене.
— Хочу тебя расстроить — пена тебя прикрывала чисто символически. Я видел ВСЕ.
Хрупкое белое тело в черных простынях. Пристальный взгляд из-под полуприкрытых век.
— Тебе надо больше есть, Наумова. Сердито:
— Увеличьте мне стипендию.
— Тебе?! Ты даже экзамен по такому простому предмету, как Макро, сдать не можешь… С какой стати государству тебе вообще стипендию платить?
— Конечно, лучше вы себе БМВ купите, и квартиру размером с пол общежития, чем студенты нормально питаться будут и спать в человеческих условиях… и…и… готовиться к экзаменам, вместо того, чтобы подрабатывать на двух работах — чтобы потом все заваливать и спать за оценки со всякими…
— Руки вверх, коммунистка ты моя. — В смысле?
— В прямом. Подними руки за голову и там держи. А еще лучше возьмись руками за изголовье, чтоб не дергаться.
С ненавистью:
— Ну и ладно. Быстрее закончится…
Страдальческий взгляд в потолок.
— Отлично. Ноги врозь, и замри.
Шорох, мужская рубашка падает на пол. Потом штаны.
— Открой глаза, Наумова.
Молчание. Тихий вдох сквозь зубы.
— Сойдет для тебя?
Фырканье.
— Подумаешь, бицепсы. Мне все равно.
— Ну вот и славно. Значит, я могу делать с тобой, что захочу. Раз тебе «все равно». Повернись спиной, и встань на колени. Мне так будет удобнее.
— Что это?
— Ммм… тату.
— Тату. На попе.
— На копчике. Даже выше — почти на пояснице.
— Наумова, ответь мне только на один вопрос — ты законченная и неисправимая шлюха?
— Что?..
— Ну, кому еще нужна тату на заднице, как не шлюхам?
— Глеб Борисович, вы же в курсе, у меня никогда не было мужчины…
— А знаю, ты говорила. И раз пришла ко мне, значит, не врала — знала ведь, что я проверю. Но, понимаешь, есть еще пара мест, куда можно…
Резкое движение, шорох сминаемых простыней.
Слабая пощечина.
— Простите… не удержалась. Я не шлюха! И ни с кем больше ничем таким не занималась… кроме как с вами.
— А эта бабочка здесь зачем?
— Настюха Иванченкова расщедрилась — у нее денег куры не клюют. Подарок на день рожденья сделала.
— А ты и повелась?
— Она сказала — это модно.
— Конечно модно. Среди стриптизерш и проституток.
— Неправда! У нее тоже есть.
— Эмм… Как бы тебе сказать повежливее…
— Я не шлюха!
Всхлип.
— Я даже… не целовалась ни с кем, кроме вас…
Молчание.
— А зачем согласилась? Могла попробовать пересдать экзамен, возмутиться, нажаловаться в конце концов.
— Ага, нажалуешься на вас… Что вам сделают? Светило экономики с мировым именем… А мне пинка дадут под зад.
Горячие слезы по щекам.
— Наумова?
— Что?
— Посмотри на меня.
Робкий взгляд из-под мокрых ресниц.
— А теперь скажи, что делаешь это только потому, что я тебя заставляю. И, если я поверю, я отправлю тебя домой. Поставлю тройку и больше никогда — слышишь, никогда! — даже не посмотрю в твою сторону.
— Чего молчишь?
— Хочу и молчу.
Смешок.
— Хотеть и молчать — вредно для здоровья, слышала?
Закатывание глаз.
— Боже, Глеб Борисович, это такой баян… Я просто не могу поверить, что вы это сейчас сказали…
Слегка раздраженно:
— Баян-шмаян. Умная вдруг стала. Ну что — я правильно понимаю, что домой ты не очень стремишься?
— …
— Опять молчит. Может ты думаешь, что меня это возбуждает?.. Ну так я обязан сообщить тебе, что люблю говорливых девушек, особенно во время секса…
— Меня зовут Варя.
— Прости?
— Варя. Можно Варвара. Не называйте меня больше «Наумова». Мне это неприятно.
— Договорились. Давай делать друг-другу приятное. Я тебя буду Варей звать, а ты мне за это…
— А еще мне не нравится сидеть тут с голой жопой, как будто я рабыня какая-то.
— О! Сколько требований и сразу. Ты таким образом даешь мне понять, что я тебе нравлюсь? Я все еще могу отправить тебя домой без всяких зачеток и продолжений банкета.
— Кстати, по поводу банкета — можно еще бокальчик того вина? Мне надо еще немного…
— Расслабиться?
Кивок.
— Дай подумаю… Ммм… Пожалуй, нет. Не нужна ты мне пьяная.
Испуганно:
— Но как же? Это ведь… больно?
— Не до анестезии. И есть другой способ… расслабиться.
— Какой спосопфх…ммм… мммм….
Жаркий, медленный поцелуй, скольжение простыней…
— Пусти меня… ммм, сладкая какая… теперь дай свой язык…
Обоюдные, протяжные стоны.
Хрипло:
— Говори… чего ты хочешь?
— Не знаю… Стойте!
— Я не хочу тебя насиловать, Наумова… Варя… — говори…
— Как раньше… сделайте, как тогда…
— Поцеловать грудь?..
— О, боже…
— Не вздумай краснеть!
— Да и… о… ооххх…
Горячие губы на прохладной коже, рваное дыхание.
— Так хорошо?
— Очень… хорошо… еще…
— Всосать?
— Да… сильно… и языком… О!
— Раздвинь немного ноги… Отлично… Ты совсем мокрая… Не хочет она…
Жалобный всхлип, хватание за волосы.
— Здесь? Здесь приятно?..
— Что… не знаю… аххх…
— Здесь значит…
— Глеб… Борисович… я… сейчас… о, боже, о, да… о, да… там, там! Мффххх….
Острые зубы в запястье, вскрик.
— Это… о боже… Как такое… что это?..
— Наумова, у тебя что, никогда оргазма не было?
— Н-нет…
— На, хлебни вина, отдышись.
Жадные глотки.
— Стой, стой… хватит…
— Глеб Борисович, это… о боже… это было…
Смешок.
— Повторить?
Судорожный вдох.
— А что… так бывает?
— Что бывает?
— Чтобы… несколько раз… за одну ночь…
В замешательстве.
— Да, ты явно ни с кем не была… Приношу свои извинения.
— За что?
— За то, что назвал тебя шлюхой.
Пауза.
— Я и правда ни с кем раньше не была.
Пауза. Кивок.
— Верю.
Смущенно:
— Глеб Борисович…
— Что, Наумова?
— Мне было хорошо.
— Хм…
— Совсем хорошо.
— Что ж, я рад за тебя.
— Я прям… улетела.
— Наумова, хватит. Я понял.
Истерически, почти в слезах.
— Нет! Вы не поняли. Я… никогда… я вас…
Палец на губах.
— Поверь, ты не хочешь говорить то, что собираешься. Считай, что я делаю тебе одолжение, закрывая сейчас этот прелестный ротик. Лучше давай его сюда…
Поцелуи. Сильные руки сминают бедра…
— Я хочу, чтобы ты была сверху…
— Но… зачем?
— Будет не так больно…
Звук выдвигаемого шкафчика. Хруст фольги.
— На… Надень на меня…
— Как?..
— Вот так… и раскатывай… О, да… Охх… аккуратнее, не хватай так сильно, не то останешься сегодня без сладкого… Теперь наклонись ко мне… обопрись на руки.
— Глеб… я боюсь…
— Ш-ш-ш…
Жаркий, отвлекающий поцелуй. Резкий толчок внутрь.
— Ай! Больно как…
Горячие губы ловят слезы.
— Тшш… Уже все, маленькая, все… сейчас пройдет…
— Не двигайтесь, пожалуйста…
— Хорошо…
Тихие всхлипы. Тяжелое, прерывистое дыхание.
Шепотом в ухо:
— Наум… Варя… я… я так долго не смогу…
— Сейчас… попробую двинуться…
Болезненный стон.
— Все еще больно?
Кивок, кусание губ.
— Выпрямись. Сядь на мне. Ноги шире.
— О! Оо… так… совсем глубоко…
— Я… чувствую. Охх… Что… Черт, ты делаешь?
— Проверяю…
— Не надо… Не сжимай так больше, не то я кончу.
Ехидное молчание. Угрожающе:
— Варя! Я же сказал не делай так! Ох, бл…
Глубокий стон. Шорох сминаемых под руками простыней.
— Что, нравится?
— Ах ты хитрая, маленькая… О, боже… перестань…
Быстрые, неуправляемые толчки.
— Тебе… тебе уже не больно, я смотрю…
— Не больно…
— Тогда держись…
Скольжение тел, стоны.
— Ноги мне на плечи!
— Глеб… Борисович… я… Ооо…
— Смотри на меня, Варя… Открой глаза!
— Я не могу… не могу…
Глубокие, мощные толчки, удары изголовья о стену.
— Глаза… открой глаза… Варя… Хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда кончаешь.
— Я… Глеб… Борисович… ахх… сильнее… о, вот так… вот так…
— Давай… ты совсем близко… хорошая моя… девочка…
— Я… сейчас… сейчас… аххх… Глеб…
Сладкая судорога, крики до хрипоты.
Напряженное, жаркое дыхание рот в рот.
— Хорошо?
Обессиленный кивок.
— Отдохни тогда, я вина хочу.
— Глеб Борисович, вы извините, у меня там…
— Кровь?
— Да…
— Ну и что? Так и должно быть.
— Правда? А то я испугалась… Постель вам испачкала…
— Ничего страшного… постираю…
Смущенный взгляд из-под ресниц.
— Какой у вас халат красивый. А вы не будете?.. Ну… в смысле…
Смешок.
— Успею. Идем опять тебя в ванну окунем… На вот накинь…
— О… женский халатик… Откуда у вас?
— Ну как же. Я ведь постоянно девушек вожу.
— О…
— Что? Ревнуешь?
Фыркание.