Наконец, давайте предположим, что верховное бытие, необходимо благое, предоставляет Землю некоему подвластному ему существу, ее пустошающему, некоему тюремщику, ввергающему нас в муки: ведь, это значит сделать из Бога трусливого тирана, который, не осмеливаясь, сам причинять зло, поручает своим рабам непрерывно его вершить.

Какую же позицию мы, в конце концов, займем в этом споре? Не ту ли, что занимали в античные времена все мудрецы Индии, Халдеи, Египта, Греции, Рима? А именно будем считать: Бог даст нам перейти от этой злополучной жизни к другой, лучшей, каковая явит себя развитием на шей природы. В конце концов, ясно, что мы уже прошли чрез различные виды существования. Мы существовали до того, как новое сочетание органов заключило нас в материнское чрево; в течение девяти месяцев наше существо было весьма отлично от прежнего; детство наше совершенно не походило на наше зародышевое состояние; в зрелом возрасте не осталось ничего от детства; смерть может дать нам еще иной модус существования.

Это всего лишь пустая надежда! -- кричат мне в ответ несчастные, способные чувствовать и рассуждать. Вы возвращаете нас к шкатулке Пандоры; зло реально, надежда же может оказаться пустой: несчастье и преступление осаждают эту нашу жизнь, а вы толкуете о жизни, коей мы не имеем, быть может, и не будем иметь, и о которой у нас нет ни малейшего представления. Нет никакого отношения между тем, чем мы являемся ныне, и тем, чем мы были в лоне своей матери; какое же отношение будем мы иметь, лежа в гробнице, к нашему нынешнему существованию?

Иудеи, бывшие, как вы говорите, ведомыми самим Богом, не имели никакого представления о пресловутой иной жизни. Вы утверждаете, будто Бог дал им законы, но в этих законах нет ни словечка, указывающего на загробные кары и воздаяния. Перестаньте же снабжать нас химерическим утешением по поводу слишком реальных бедствий.

Братья мои, не будем пока отвечать на эти печальные возражения в качестве христиан: для этого еще не настало время. Попробуем опровергнуть их вместе с мудрецами, прежде чем мы разобьем их с помощью тех, кто стоит выше самих мудрецов.

Мы не знаем, что именно в нас мыслит, а следовательно, не можем знать, не переживет ли это неведомое нам существо наше тело. С точки зрения физики в нас, возможно, присутствует некая неразрушимая монада, скрытое пламя, частица божественного огня, вечно существующая под различными внешними обликами. Не стану утверждать, будто это доказано; однако можно сказать, не опасаясь обмануть людей, что у нас есть столько же оснований для веры в бессмертие мыслящего существа, сколько и для того, чтобы это бессмертие отрицать. Если иудеи некогда ничего не знали об этом бессмертии, то ныне они его допускают. В данном пункте единодушны все цивилизованные народы. Мысль эта, столь древняя и общераспространенная, может быть, единственная, способная оправдать провидение. Следует признавать Бога - вознаграждающего и мстителя или же не следует признавать его вообще. Середины, видимо, не дано: либо Бога нет вообще, либо он справедлив. Мы, чей интеллект столь ограничен, имеем представление о справедливости; как же может статься, что идея эта не содержится в верховнейшем интеллекте? Мы чувствуем, как нелепо было бы утверждать, будто Бог невежествен, слаб и лжив; так осмелимся ли мы сказать, будто он жесток? Уж лучше тогда было бы придерживаться мысли о фатальной необходимости вещей, не допускать ничего, кроме непобедимого рока, нежели допускать Бога, создавшего хоть одну тварь для того, чтобы сделать ее несчастной.

Мне говорят, будто справедливость Бога иная, чем наша. Тогда уж говорите, что равенство дважды двух и четырех не одно и то же для Бога и для меня. Истина одинакова в моих глазах и в его. Все математические положения доказаны как для конечного, так и для бесконечного бытия. Здесь не существует двух видов истины. Единственное различие, быть может, заключается в том, что верховный интеллект понимает все истины одновременно, мы же продвигаемся по пути к некоторым из них медленным шагом. Но если не существует двух видов истин в отношении одного и того же предложения, почему должно существовать два вида справедливости в отношении одного и того же действия? Мы можем постичь божественную справедливость лишь с помощью нашей собственной идеи справедливости. Мы познаем справедливое и несправедливое как мыслящие существа. Бог -- существо безгранично мыслящее - должен быть безгранично справедлив.

Давайте же, братья мои, по крайней мере, посмотрим, насколько полезна такая вера и сколь мы заинтересованы в том, чтобы она была запечатлена во всех сердцах.

Ни одно общество не может существовать без вознаграждений и кар. Истина эта столь очевидна и признанна, что древние иудеи допускали, по крайней мере, временные кары. "Если же ты нарушишь свой долг, - гласит их закон, Господь пошлет тебе голод и нищету, прах вместо дождя... зуд и чесотку неисцелимые... тяжкие язвы в ногах и суставах... С женою обручишься, и другой будет спать с нею, и т.д."3

Подобные проклятия могли сдержать народ, грубо нарушающий свой долг; но могло также случиться, что человек, виновный в свершении тягчайших преступлений, вовсе не страдал от язв на ногах и не погибал от нищеты и голода. Соломон стал идолопоклонником, но нигде не сказано, будто он был поражен каким-либо из подобных недугов. Хорошо также известно, что на Земле полно счастливых преступников и угнетенных невинных. Поэтому необходимо было прибегнуть к теологии многочисленных более цивилизованных наций, которые задолго до того положили в основу своих религий кары и воздаяния в том состоянии человеческой природы, которое, являясь ее развитием, быть может, и представляет собой ее новую жизнь.

Кажется, доктрина эта была самим гласом природы, к которому прислушивались все древнейшие люди, и который был заглушен на определенный срок иудеями, но в дальнейшем вновь обрел всю свою силу.

У всех народов, слушающих голос своего разума, есть всеобщие представления, как бы запечатленные в наших сердцах их владыкой: такова наша убежденность в существовании Бога и в его милосердной справедливости; таковы основополагающие принципы морали, общие для китайцев, индийцев и римлян и никогда не изменявшиеся, хотя наш земной шар испытывал тысячекратные потрясения.