Энни подумала о его коллекции оружия – винтовок, дробовиков и пистолетов. Каждая вещь лежала отдельно, запертая на своей полочке, как и должно быть в хозяйстве у хорошего полицейского. Однако большинство других полицейских – а возможно, даже и все другие – давали своим женам ключ от домашнего арсенала, на случай если в дом проникнет преступник. Клифф же Бакстер своей жене ключа не давал. Она понимала ход его мыслей: Клифф боялся, что однажды, этак часика в четыре утра, жена его пристрелит, а потом заявит, что ошиблась и приняла его за грабителя. Энни не раз стояла по ночам перед запертыми стеллажами, молча глядя на них и думая, а не приставить ли ей и в самом деле пистолет к чьей-нибудь голове – его или своей собственной – и нажать на курок. В девяносто девяти процентах таких случаев она пока отвечала себе, что нет, не стоит; но бывали уже моменты…

Почувствовав, что из глаз у нее побежали слезы, Энни откинула голову на спинку кресла. Зазвонил телефон – она даже не сдвинулась с места.

Энни собрала на газету оставшиеся от ужина объедки и вынесла их к загону для собак. Там она открыла проволочную калитку и выбросила объедки внутрь. Три пса – немецкая овчарка, рыжая охотничья и лабрадор – накинулись на еду. Четвертая собака, маленькая серая дворняжка, подбежала к хозяйке. Та выпустила собачку из загона и заперла калитку.

Энни направилась назад в дом, дворняжка потрусила за ней.

На кухне Энни скормила собаке сырой гамбургер, потом налила себе стакан лимонада, вышла на просторную, огибающую весь дом веранду, и, поджав ноги под себя, уселась в качалку, серая дворняжка пристроилась рядом с ней. Жара спадала, росшие вдоль улицы старые деревья слегка колыхали ветвями под дуновениями мягкого ветерка. В воздухе стоял запах дождя. Когда свежело, Энни всегда чувствовала себя лучше.

Должен же быть какой-то выход, думала она, такой, который не обязательно пролегает через городское кладбище. Сейчас, когда дочери предстояло вскоре отправляться в колледж, Энни поняла, что не может дольше откладывать принятие решения. Если попытаться убежать, думала она, Клифф, скорее всего, схватит ее прежде, чем она успеет выбраться из города; а если ей все-таки удастся как-то ускользнуть отсюда, он станет ее преследовать. Если же обратиться к кому-нибудь из адвокатов округа Спенсер, Клиффу это станет известно даже прежде, чем она успеет вернуться домой. Бакстера в этих местах не особенно любили или уважали, но его боялись, уж об этом-то она могла бы порассказать немало.

По улице мимо дома снова проехал патруль, и Кевин Уорд помахал Энни рукой. Она никак не отреагировала, собака же стала лаять вслед полицейской машине.

Я ведь все-таки живу не где-нибудь, а в Америке, думала Энни, на дворе XX век, существуют законы и есть откуда ждать защиты. Однако интуитивно она чувствовала, даже знала, что в ее положении все это не имеет никакого значения. Ей надо бежать отсюда, бросить свой дом, городок, свою семью и бежать; и необходимость этого злила ее. Она бы предпочла какое-нибудь такое решение, которое бы больше соответствовало ее, а не его привычкам и нормам поведения. Ей бы хотелось заявить ему, что она требует развода, что им обоим надо обратиться для этого к своим адвокатам, а пока она переезжает к сестре. Но начальник местной полиции Бакстер ни за что не расстанется ни с одним из своих трофеев и не допустит, чтобы из него делали дурака в его собственном городе. Он и так, без всяких слов, прекрасно понимал, что она хотела бы от него уйти; но понимал он и то – или, по крайней мере, так думал, – что она надежно спрятана у него под замком. Ее в тыкву посадил. Вот пусть он так и считает, это будет лучше всего.

Этот летний вечер, веранда и легкое покачивание кресла заставили ее вспомнить те далекие летние вечера, много лет назад, когда она была влюблена в другого и чувствовала себя очень счастливой. В кармане у нее лежало письмо – она достала его. В свете, что падал из находившегося у нее за спиной окна, она в очередной раз прочла все, что было написано на конверте. Она отправила это письмо какое-то время назад Киту Лондри на его домашний адрес в Вашингтоне, но, судя по конверту, письмо было перенаправлено оттуда куда-то еще, где кто-то вложил его в новый конверт и отослал ей назад, сопроводив небольшой бумажкой, на которой значилось: «Не может быть доставлено».

Кит когда-то предупредил ее в одном из своих писем, что, если она получит подобное извещение, не следует пытаться снова писать ему на тот же адрес. Со временем кто-нибудь с его службы сообщит ей новый.

Энни Бакстер была простой деревенской девушкой, но все же не настолько уж простой. Она поняла, что он таким образом хотел ей сказать: если письмо вернется, значит, его уже нет в живых и кто-нибудь из Вашингтона позвонит или напишет ей, чтобы рассказать, как и когда это произошло.

Вот уже два дня, как письмо вернулось на адрес ее жившей в соседнем округе сестры, которой Кит посылал все предназначавшиеся для Энни письма.

На протяжении всех этих двух дней Энни Бакстер боялась отвечать на телефонные звонки и со страхом ожидала, не появится ли у дома машина сестры с новым, теперь уже официальным письмом из Вашингтона, начинающимся словами: «С прискорбием сообщаем, что…»

Впрочем, если подумать, с чего бы им этим заниматься? Кто она Киту Лондри такая? Подружка давних лет, товарищ по нечастой переписке. Она не видела Кита вот уже больше двадцати лет и понятия не имеет, увидит ли вообще его когда-нибудь снова.

Но вполне возможно, что он попросил кого-то из своих коллег, кто бы они там ни были, сообщить ей в случае его смерти. Может быть, он хотел быть похороненным здесь, где лежит несколько поколений его родственников. Быть может, в этот самый момент, подумала вдруг она, его тело уже лежит в похоронном бюро Гиббса. Она попыталась убедить себя в том, что для нее это не так уж и важно; конечно, такой вариант был бы прискорбен, но на ее-то собственную жизнь он ведь никак бы практически не повлиял, верно? Ну, умирает человек, которого вы когда-то любили; об этом узнаешь с грустью, наваливаются воспоминания и тоска по прошлому, задумываешься о том, что и сам тоже смертен, посожалеешь о прошедшей молодости, помолишься про себя – и назад, к своим делам, к своей обычной жизни. Если это удобно, можно съездить на похороны. До нее вдруг внезапно дошло, что если Кит Лондри и в самом деле скончался и его действительно похоронят тут, в Спенсервиле, то при том постоянном полицейском присмотре, под которым она живет, ей, скорее всего, вряд ли удастся пойти на похороны или прокрасться как-нибудь к нему на могилку.

Она ласково потрепала лежавшую у ног серую дворняжку. Это ее собака; три другие принадлежали Клиффу. Дворняжка, по кличке Дениза, была особенно дорога Энни: она доводилась правнучкой тому щенку, которого Кит Лондри подарил ей, когда оба были еще детьми.

Собака вскочила хозяйке на колени и свернулась калачиком; Энни принялась почесывать ей за ухом. «Он не умер, – проговорила она. – Он не умер, я знаю».

Энни Бакстер откинула голову на спинку кресла и мягко покачалась. С западной стороны небо перечеркнула яркая молния, и над кукурузными полями, над городком прокатился гром, предупреждая о надвигающемся ливне. Энни вдруг обнаружила, что опять плачет и непрерывно повторяет про себя: «Мы же обещали друг другу встретиться снова».