(стр.18)
Еще один интересный аспект неоплатонических воззрений на бытие связан с числовой структурой последнего, которая часто понимается как структура символическая, и число в этом смысле оказывается символом вещи, т. е. ее иным, указывающим на вещь. Заметим, что в новоевропейском мышлении символ не является чем-то безусловно иным вещи, но заключает в себе ее существенные черты и потому напоминает о ней, тогда как в античности он представлялся чем-то совершенно иным и указывающим на вещь именно в силу инаковости, т. е. лишенности, или отсутствия, вещи. Именно в таком ключе, пожалуй, и следует понимать знаменитый трактат Ямвлиха "Теологумены арифметики", где символически, с использованием чисел от 1 до 10, представляется структура мироздания и бытия. Несколько иной и, если можно так выразиться, более метафизический смысл обретает число в свете иной неоплатонической концепции --имманентности его бытию, и в этом случае последнее связано не только с числом, но и с величиной; имеют отношение к этим двум понятиям и представления о множестве и раздельности. Плотин, ссылаясь на пифагорейские воззрения, говорит: "Все из монады (число 1) и неопределенной диады (число 2)". На первый взгляд это положение, выводящее бытие из числа, кажется абсурдным: ведь очевидно, казалось бы, что как то, что мы мыслим, так и то, что мы ощущаем, не связано с ним; напротив, само число выводится из мыслимого и видимого. Однако, если задуматься, то обнаружится, что, по крайней мере, для нас все предстает в некотором числе. Если мы видим или мыслим отдельное (пусть не приходят в негодование те, кто утверждает, будто отдельное, например отдельного человека, мыслить нельзя), то оно в нашей душе (по-видимому, в силу ее собственных
(стр.19)
свойств) всегда связано с числом 1; если же речь заходит о множестве, то мы неизбежно пытаемся сосчитать его, и, собственно, его численность и является в первую очередь, прежде даже признаков, на основании которых оно образовано, тем, что создает его единство, т. е. дарует ему бытие. Далее, когда речь заходит об общих понятиях (универсалиях), их связь с числом хотя и не так очевидна, но всегда сущностно важна, выводим ли мы роды и виды из наличного вслед за Аристотелем или наличное из эйдосов и идей, следуя Платону.
Что же касается величины, то она также нераздельно связана с бытием сущего, с одной стороны, и с числом -- с другой. Ведь, согласно неоплатоническим воззрениям, величина возникает, когда число обретает протяженность и объем, т. е. вступает в некое вместилище. Что же касается соотношения величины и бытия, то его исследовал еще Платон, и его интерпретация оказалась весьма популярной в неоплатонизме. "А при каком состоянии происходит возникновение всех вещей? Ясно, что это бывает тогда, когда первоначало, приняв приращение, переходит ко второй ступени, а от нее -- к ближайшей следующей; проделав до трех таких переходов, оно становится ощутимым для тех, кто способен ощущать. Так вот, путем таких переходов и перемещений и возникает все;
это уже есть подлинное бытие, поскольку оно устойчиво; при переходе же в другое состояние оно полностью погибает" *. Итак, бытие связано с приращением, следовательно, и с величиной. Что же касается трех ступеней возникновения бытия, то это явный намек на трехмерность мироздания
_________________________
* Платон. Законы, 894а.
(стр.20)
Следующим общим основанием неоплатонических учений является разделение всего на чувственно воспринимаемое и умопостигаемое. Платон писал: "Для каждого из существующих предметов есть три ступени, с помощью которых необходимо образуется его познание; четвертая ступень -- это само знание, пятой же следует считать то, что познается само по себе и есть подлинное бытие: итак, первое --это имя, второе --определение, третье --изображение, четвертое --знание... Что касается самого круга... то он от этого никак не зависит, представляя собой совсем другое. Четвертая ступень --это познание, понимание и правильное мнение об этом другом. Все это нужно считать чем-то единым, так как это существует не в звуках и не в телесных формах, но в душах... Из них понимание наиболее родственно, близко и подобно пятой ступени, все же остальное находится от нее много дальше" *. Итак, по-настоящему к бытию каждой вещи близко лишь познание ее; если же мы попытаемся только назвать ее имя или как-то определить или изобразить ее, то бытие данной вещи останется от нас скрытым. Если вспомнить знаменитый античный тезис о том, что подобное познается подобным, при посредстве, по причине и благодаря подобному, то заключенная в этом пассаже мысль оказывается вполне очевидной: познание вещи подобно бытию вещи; более того, они (т. е. познание и бытие) располагаются в одном и том же месте. Относительно познания это место названо--душа; стало быть, это самое место либо является тем же самым, что душа, либо объемлет ее; первое невозможно, так как в этом случае и бытие вещей оказывается заключенным в душе, а, по крайней мере, в первом приближении представляется,
___________________________
* Платон. Письма, VII, 342а--d.
(стр.21)
что это невозможно. Следовательно, есть нечто объединяющее душу и бытие, или сущность вещей, т. е. сущего. Платонизм дал этому название "умопостигаемое". Если следовать логике формирования данного понятия, то сначала к умопостигаемому можно отнести некие предметы, которые мы не в состоянии ощутить в окружающем мире при посредстве своих органов чувств и которые можем лишь создать в своем уме; таковы, например, научные теории и, как ни странно, сам ум -- то, что, с одной стороны, действует в мире, но никак не может быть соотнесено ни с одной вещью в нем, и, с другой стороны, является предметом для самого себя, так как, согласно замечанию Плотина, применение ума не может быть разделено в зависимости от того, обращает он свой взор на себя или на иное. Далее, и то, что мы в состоянии ощутить в мире, неизбежно восходит к своим парадигмам; классический пример такого восхождения от прекрасных предметов и людей к прекрасному самому по себе и, наконец, к самой красоте дал Платон в "Пире". Такое само по себе сущее, разумеется, пребывает также в умопостигаемом. Наконец, и сами вещи--все те, что мы можем видеть и ощущать,--тоже в некотором смысле умопостигаемы, по крайней мере в том отношении, в котором они являются эйдосами и логосами. Последние два понятия крайне трудно передать по-русски; наиболее подобающее их обозначение--это внешний вид, причем не тот, который мы ощущаем, а тот, который мы умосозерцаем и который открывается нам силою и способностью мысли при посредстве "глаз души" *, и смысл, т. е. те состояния вещи, ее свойства, качества, отношения и т. п., которые открываются душе в умопостигаемом.
______________________________
* См.: Платон. Государство, VII, 514а и далее. 22
(стр.22)
Итак, вот каков умопостигаемый мир. А что же такое наш мир, в котором мы видим глазами (точнее, видим при посредстве зрения), слышим ушами и вообще ощущаем при помощи наших органов чувств, за что его и прозвали чувствилищем или, более благозвучно, чувственно воспринимаемым (ощущаемым) миром? Это самовидное, т. е. явившееся само по себе и зримое само по себе, изваяние мира умопостигаемого--таков образный ответ Платона, а вслед за ним и всего позднейшего платонизма и неоплатонизма. Изваяние ( ) --потому что его вырезал своим резцом скульптор-демиург, ремесленник, изваявший тело космоса и вложивший в него ум и душу.
Итак, бытие существует и как умопостигаемое и как чувственно воспринимаемое; последнее охватывает единичные предметы (отдельное), которые возникают как воплощение умопостигаемых парадигм. Однако стоит заметить, что не следует сводить платонизм, и в особенности неоплатонизм, к так называемому абсолютному, или исключительному, реализму, что пользуется чрезвычайной популярностью среди историков философии самого разного толка и совершается то в самом одобрительном, то в самом уничижительном, то в якобы беспристрастном, "объективном", смысле: во-первых, можно одновременно быть хорошим платоником и хорошим номиналистом и, во-вторых, методически неправильно распространять возникшие позднее споры на более ранние времена. Второй тезис самоочевиден, а к первому разумно дать пояснение. Ведь общие понятия, или универсалии, из-за которых, собственно, в средние века и произошел спор между реалистами и номиналистами,-- это отнюдь не эйдосы и логосы, или, если угодно, идеи платонизма, это то, что по определению выводится из отдельного, когда вслед за Аристотелем дается